Отец Серафим, подняв глаза, перекрестился, Моряки последовали его примеру. Олег Николаевич полностью разделял мысли, и настроение священника:
— Мне приходилось встречаться с китобоями, американцами. Конечно, народ морской, люди грубые, тяжелые, но много среди них честных тружеников. Однако должен заметить, что имя американское позорят сильно те, кто бежал от правосудия из различных стран, скрыл свое имя, назвался американцем…
— Истинная правда, — кивнул отец Серафим. — Они-то и творят противные богу деяния…
Как ни была интересна беседа, Алексей тянулся из столовой к девушке, хлопотавшей на кухне. Он то и дело посматривал на дверь, ведущую туда. Отец Серафим заметил это, но виду не подал.
— Придут сюда новые хозяева, американские, плохо будет жить индейцам, — сокрушаясь, сказал священник, думая о Лизоньке. — Забыли они, что все люди перед богом равны.
Замечания отца Серафима вызвали вопрос Алексея:
— Лиза очень хорошо говорит по-русски?..
Священник неторопливо, внимательно взглянул на Северова и проговорил:
— Почти дочерью мне девушка приходится.
— Как дочерью? — быстро спросил Алексей.
— Духовной. — Отец Серафим улыбнулся горячности, с конторой был задан вопрос Алексеем. — Воспитал ее, как дочь свою, да и полюбил… Сирота она.
— Отчего же? — вступил в разговор Лигов.
— Давнее событие, — проговорил священник, и лицо его потемнело от воспоминания. — Почти двадцать лет…
Священник умолк, глаза его ласково засветились. В комнату легкой, почти бесшумной походкой вошла Лиза. Она несла большую супницу. Священник пригласил всех к столу.
— Как на Руси, — проговорил отец Серафим, подвязывая салфетку, — еще по чарке, молодые люди.
Он засмеялся старческим смехом, и Лигов только сейчас увидел, как стар священник. Ему было уже за восемьдесят.
Обед проходил весело. Лизоньке часто приходилось вскакивать из-за стола и уходить на кухню. Все она делала с легкостью, удовольствием, но говорила мало, сдержанно. Отец Серафим не раз из-под бровей посматривал на воспитанницу. Удивления у него не было. Он просто проверял свои мысли. С того дня, как Алексей проводил ее, в девушке появилось что-то новое, беспокойное, хотя она умела хорошо владеть собой. Видел священник, что и моряк часто посматривает на Лизоньку глазами, полными жаркого восхищения. Ох, молодость, молодость…
Сославшись на возраст и привычку подремать после обеда, отец Серафим оставил молодежь. Наступила минута замешательства. Все молчали. Лицо Лизы стало замкнутым. Алексей мучительно искал, что сказать, но мыслей не было, или, вернее, они неслись с такой быстротой, что ни одну он не успевал ухватить.
— Давайте вместе посуду мыть? — предложил Лигов.
Девушка запротестовала, но он сказал:
— Я капитан и мои команды надо выполнять. Притом моряки привыкли все сами делать. С ними ведь жены не плавают.
— А где же ваши жены, далеко? — наивно, пытаясь схитрить, спросила Лиза и впервые спрятала от моряков глаза.
Владела она собой великолепно, но глаза ее могли выдать. С каким нетерпением и страхом ждала она ответа, в то же время спокойно собирая со стола посуду!
— У меня невеста в Петербурге, — сказал Лигов, — Алексея сестра. А сам он еще ни одной девушки не полюбил. Наверное, старый уже для любви, — закончил шутливо капитан.
У Лизы пропала внутренняя скованность. Она радостно улыбнулась, показав свои ослепительные зубы, и с волнением, передавшимся Алексею, продекламировала:
— «Любви все возрасты покорны…»
Она посмотрела на Алексея, который был счастлив поворотом разговора, вначале опасаясь, что Лиза может неправильно истолковать слова Лигова и посчитать его женатым. Индианка и моряк встретились взглядом, и опять глаза девушки стали настороженными или, быть может, это только так показалось ему… Он не знал почему, но ему было радостно, когда Лиза так смотрела на него…
Понедельник — день, приносящий несчастье, говорят моряки. Нет на свете капитана, который бы вывел в понедельник свой корабль в море. А если бы и отважился, то команда немедленно была бы охвачена волнением, страхом перед неизвестным, но обязательным несчастьем, и капитану все равно пришлось бы отказаться от своего намерения.
Это и вспомнил Олег Николаевич, когда в понедельник на бот явился Пуэйль. Он не походил на того, каким был несколько дней назад: оживленным, полным жажды легкой наживы, уверенным в себе и в своем успехе.
Сейчас у Пуэйля не было бодрого вида. Он не спеша поднялся на бот и кисло улыбнулся:
— Салют капитану Удаче!
Лигов заметил, что глаза испанца смотрели обеспокоенно.
С явной неохотой он сказал Лигову:
— Придется несколько дней подождать, хозяева шхуны должны приехать к концу недели.
— А вельботы и снаряжение? — спросил Лигов, чувствуя в словах Пуэйля какую-то неправду.
— То же самое, — махнул рукой Фердинандо и, стараясь показаться беспечным, спросил: — Ус сегодня могу взять? Деньги сейчас!
— Нет, — покачал, головой Лигов. — Будет так, как договорились.
Пуэйль пожал плечами, точно подчиняясь неразумному упрямству капитана. На что Фердинандо надеялся, он и сам не знал. В Ново-Архангельске, минуя компанию Дайльтона, невозможно было достать ни одного вельбота, ни одного флейшерного ножа. В этом он убедился, когда попытался купить снаряжение и вельботы, необходимые Лигову. Хозяева складов и лавок продавали лишь тем, кто имел документ компании.
Пуэйль даже опешил, когда хозяин огромного склада — старый знакомый, поставлявший еще снаряжение для его китобойных судов, сказал:
— Без Дайльтона и не пытайся что-нибудь купить для китобойного промысла. Даже я не продам тебе ни одного гарпуна без разрешения компании. Я не сделал бы этого и тогда, когда за каждый гарпун ты отвалил бы мне по десять фунтов чистого золота. И этого не сделает никто из нас. Во-первых, Дайльтон нам хорошо платит и гарантирует сбыт товаров, во-вторых, продай я сегодня тебе тайком хоть один гарпун — сегодня же ночью буду найден проткнутым этим гарпуном. У Дайльтона железные руки. В этом убедились многие. Понял? Гуд бай!
Такие же отказы встретил и Лигов, который в течение недели сделал несколько попыток самостоятельно обменить ус на снаряжение. Везде мешал Дайльтон. И капитан понял, что в Ново-Архангельске больше нечего делать. Разве попытаться в Сан-Франциско? Но для этого надо найти судно для перевозки туда уса. Капитан бота «Компас» сочувствовал Лигову, но ничем не мог помочь. Он получил приказ готовиться к рейсу в Гонолулу. На фрахт другого судна у Лигова не было денег. «В крайнем случае я расплачусь усом, — размышлял капитан, — или пойду во Фриско, там, наверное, сразу сбуду ус».
Но тут же Лигов почувствовал сомнение. А что, если и в Сан-Франциско повторится эта же история? Главная контора компании Дайльтона там.
О китовом усе на боте «Компас» уже знал весь Ново-Архангельск. К Лигову каждый день являлись желающие купить ус по довольно сходной цене, но капитан не соглашался. Продать ус он всегда успеет — ему нужна хоть небольшая шхуна, вельботы…
Посетители выслушивали, одни внешне сочувственно, но с издевательски смеющимися глазами, другие даже не пытались скрыть насмешки. Один нагло сказал:
— Видно, вам, капитан Удача, навсегда изменила удача. Он расхохотался. Алексей, присутствовавший при разговоре, вскочил на ноги со сжатыми кулаками. Ноздри его носа нервно расширились, а в глазах билась ярость. Еще секунда — и Северов бросился бы на наглеца. Лигов, встав, указал покупателю на дверь:
— Всего хорошего!
Когда на палубе послышались шаги агента компании Дайльтона, Лигов сурово сказал Алексею:
— Так коммерцию не ведут! Или дай слово, что ты будешь себя держать в руках, или же попрошу тебя больше при деловых разговорах не присутствовать!
— Олег! Нам здесь делать нечего. Надо уходить!
— Куда? — спокойно спросил Лигов.
Северов молча подошел к иллюминатору и долго смотрел на запорошенный ослепительным снегом город. Зима стояла тихая, снежная. В порт все больше прибывало американских судов. Они по-хозяйски швартовались у лучших причалов, и «Компас» уже дважды менял свою стоянку.