Я посмотрел на Никаненкова. Он не дрейфил, это было видно. Он действительно переживал, что мы с ними будем делать.

— А тебя, Саш, куда вели? — Он замолчал. Находиться на месте тех бойцов в лагере ему не хотелось. Наш разговор прервал появившийся дежурный:

— Товарищ капитан, командиры собраны!

Встав и потянувшись, я отпустил дежурного. Одеваясь, сказал Сашке:

— Пойдем. Сегодня будет тяжелый день.

Я стоял и смотрел на уезжающую автоколонну. Взвод Садкова, следовавший в головном дозоре, скрылся из виду уже минут десять назад. Взвод Серова шел в арьергарде. Как раз замыкающий Т-26 скрылся в глубине леса. Достав из кармана комбинезона платок, я промокнул мокрые от пота лицо и шею. Рядом послышались шаги. Обернувшись, увидел подходящего Соколова, на ходу вытирающего испачканные в грязи руки. Посмотрев в сторону ушедшей колонны, он перевел взгляд на меня и произнес:

— Пора, товарищ капитан.

Ему, как и Никаненкову, пришлось рассказать о «моем задании» в рядах немецкой разведки. До проверки они не должны были называть меня старшим лейтенантом госбезопасности или товарищем майором. Они так и делали, продолжая величать меня капитаном. Вспомнилась Беляева. Как она плакала, прощаясь у грузовика. Вздохнув, я повернулся и направился к своей «тридцатьчетверке», слушая на ходу доклад Соколова о разведке предстоящего движения.

Разделить мехгруппу на две части решил я. Мне не нужен был балласт в операции по освобождению пленных. Все грузовики, кроме одного, я отдал второй группе под командованием майора Даниличева. Мне остались: взвод капитана Скворцова с его танками. Батарея из трех САУ. Ее я сформировал из пленных артиллеристов. Командиром назначил старшего лейтенанта Суслова, бывшего командира гаубичной батареи. Расчеты были подобраны из бойцов его бывшей батареи, которые попали в плен вместе с ним, когда немецкие солдаты ворвались на их позиции. Все, что было не нужно майору Даниличеву, на время пути выгрузили и замаскировали в лесу.

Подойдя к танку, я приказал Скворцову построить бойцов и, глядя на эти лица, почувствовал гордость за свой народ. Именно они не дали взять Москву. Именно они бросались под танки, прижав к груди противотанковую гранату. Именно они, сгорая заживо в танках, таранили противника. Именно они как один встали на защиту своей Родины. Добровольцы. Именно добровольцы собрались на этой поляне. Медленно стянув шлемофон с головы, я сказал:

— Спасибо бойцы, спасибо. Через три часа мы достигнем лагеря военнопленных. И каждый из вас должен выложиться полностью в предстоящем бою. Помните, там, в заточении, находится более десяти тысяч наших товарищей. И мы спасем их! Мы! Так спасибо вам, добровольцам. Спасибо.

Три десятка красноармейцев и столько же бойцов из экипажей танков закричали, что «погибнем, но своих спасем».

— По машинам! Приготовиться к движению!

Экипажи бронетехники быстро скрылись внутри своих машин. Наблюдая, как красноармейцы устраиваются на броне, я осмотрелся. На поляне царило оживление. Вот по моему сигналу тронулась с места полуторка разведчиков. Установленный в кузове зенитный ДШК грозно смотрел в небо тонким стволом. Рыкнув дизелем, темно-серой глыбой сдвинулся с места КВ Скворцова. За ним последовал Т-28, дальше пристроился я. Последними шли САУ. Замыкающей шла «тридцатьчетверка» сержанта Гурова.

Новости показались мне странными. Я посмотрел на Соколова и приказал:

— Повтори. Не понял — это или я кретин, или немцы.

Соколов сам был ошарашен. Озадаченно почесав лоб, он повторил:

— Лагеря нет. Он полностью уничтожен. Мы, правда, издалека смотрели. Там сейчас, судя по всему, немецкие криминалисты работают. Много охраны, очень много. Не меньше двух батальонов. Близко мы подобраться не смогли, но рассмотрели отчетливо. Все палатки, где спали немецкие солдаты, охранявшие лагерь, уничтожены. Вышки, колючая проволока, техника, сама охрана тоже. Видел длинный ров, который копала похоронная команда, и приготовленные березовые кресты. Убитых в нашей форме не видел. Только в немецкой.

«Все страннее и страннее», — озадаченно подумал я. Задумчиво глядя на Соколова, приказал:

— Делай что хочешь, но языка мне добудь. Лучше из полицейских. Они больше знают.

Лейтенант озадаченно спросил в ответ:

— Кого добыть?

Это заставило меня досадливо сморщиться. Блин, забыл, общепринятое название пленных для добывания информации сейчас еще не известно.

Посмотрев на лейтенанта, объяснил:

— Язык — это солдат противника, взятый в плен разведкой для добычи информации.

Лейтенант, козырнув, ответил:

— Понял, товарищ капитан. Разрешите выполнять?

Отпустив Соколова, я повернулся к Скворцову, который стоял рядом и внимательно слушал доклад лейтенанта.

— Ну что скажешь? — Скворцов задумчиво потер подбородок.

— По словам лейтенанта, уничтожено и место стоянки крупной моторизованной части, стоящей рядом. Даже не знаю, что сказать. Кроме нас, тут вроде никого не должно быть. Но кто бы это ни сделал, я пожму ему руку.

— Не ты один. Я бы его вообще расцеловал. Но кое-что ты пропустил.

Капитан задумался. Видя, как у него мрачнеет лицо, я понял, он сообразил, что мы в большой заднице. Свои чувства он выразил одним словом:

— Б…я!

— Не то слово!

— Что делать будем? Со слов Соколова, бой был сегодня утром, значит, пять часов назад. Они уже должны начать прочесывать местность вокруг. Если мы попадем под их гребенку, будет плохо.

— Наша безопасность меня волнует меньше всего. Ты не учел одно. Забыл про группу майора Даниличева. Это раз. И также тех молодцов, что разгромили оба лагеря. Это два. Также и пленные из лагеря, не забывай, что там было десять тысяч пленных. Это три. Они тоже где-то должны быть. Судя по рассказам сержанта Герасимова, их фактически не кормили, и физическое состояние пленных оставляет желать лучшего. Так что вряд ли за это время они ушли далеко. Если немцы поднимут в воздух авиаразведку и вышлют мотопатрули, то время обнаружения сведется к минимуму. Это четыре. И времени у нас практически не осталось. Это пять. — После каждого моего слова Скворцов мрачнел все больше и больше.

В это время подошел командир батареи САУ Суслов, до этого занимавшийся тренировкой своих расчетов в освоении трофейной техники. Так как времени на это было очень мало, то он использовал для учебы каждую свободную секунду. Уважаю профессионалов, и нетрудно в этом старшем лейтенанте заметить такого. Суслову объяснили наше положение. Реакция была такая же, как и у Скворцова. После чего я сказал:

— Времени у нас не так много. Тут нас сверху не обнаружат, если только моторизованным патрулем. По словам Соколова, у немцев в охранении пехотные батальоны. И техники не так много, хотя противотанковых пушек он наблюдал по штату. Нужно дождаться захвата пленного и после допроса определиться. А пока усилить посты, остальным отдыхать. — Проследив, как удаляются командиры, я стал усиленно размышлять.

Мне сильно не понравилось сообщение Соколова, что уничтожена моторизованная часть, стоящая на отдыхе вблизи концентрационного лагеря. Не знаю, насколько велика была эта часть, но даже на нее уйдет много времени и нужна большая сила. Не меньше стрелкового полка, усиленного танковым батальоном. Меня отвлек Молчунов, позвавший обедать. Соколов вернулся только через два часа. За это время в небе наметилось заметное оживление. На высоте теперь постоянно висел «хенкель».

Добычей лейтенанта стал немецкий полицейский, отошедший в кустики, где и был прихвачен за яй…а разведчиками.

О возвращении разведки с пленным мне сообщил вестовой, прибежавший с одного из постов. Я быстро вскочил с кормы «тридцатьчетверки», на которой сидел, привалившись к задней части башни, рассматривая карту с расположением немецкой артиллерии, снятую внимательным Соколовым. Особенно меня заинтересовала батарея «ахт-ахт», стоящая уж больно для нас неудобно. Убрав сложенную карту за голенище сапога, быстро подошел к матерящимся разведчикам, волоком тащившим мычащий куль. Выдернув из плащ-палатки немца, одетого в форму СС, замотанного веревками, с большим кляпом во рту, бойцы поставили его на ноги. Приказав вытащить кляп у немца, я взял протянутые Соколовым документы. И не обращая внимания на надрывно кашлявшего немца, стал с интересом изучать их. Прочитал удостоверение до конца, потом сделал это еще раз. Повернувшись к гестаповцу, в это время отплевывающемуся от кусков ткани, оставшихся во рту, сказал Соколову: