Пусть сын твой примет все твои заботы!
Мир целый взять и выпустить из рук —
Напрасный этот труд не стоит мук.
Не обольщайся жизнью быстротечной.
К уходу приготовься, к жизни вечной.
Ведь были Фаридун, и Джам —
Владыки, что прославили .
И все исчезли. Персти — персть награда.
Один лишь в мире вечен трон .
Конец постигнет всех земных владык, —
Любого, как бы ни был он велик.
Пусть власть над миром утвердить он тщится,
Умрет он — все величье истребится.
Но души тех, чья жизнь в добре тверда,
Благословенны будут навсегда.
Но по себе и праха не оставит,
Кто век свой добрым делом не прославит.
Взрасти добра и щедрости сады,
Дабы вкусить от жизни сей плоды.
Твори добро теперь, иль поздно будет —
Гореть в геенне вечной злых осудят.
Тот, кто добро творит всю жизнь, лишь тот
Величье истинное обретет.
Но, как изменник, казни пусть страшится,
Кто делать дело доброе боится.
«Эй, раб! — суровый прозвучит упрек, —
Остыла печь! Ты хлеба не испек!»
Не слабоумье ль прахом жизнь развеять, —
Вспахать поля и позабыть засеять?
РАССКАЗ
Муж некий в Шаме в горы удалился,
Оставил мир, в пещере поселился.
Там в созерцанье погрузясь душой,
Постиг он свет, и счастье, и покой.
В дервишеском обличье величавом
Он звался Худадуст, был ангел нравом.
И на поклон, как к Хызру самому,
Великие с дарами шли к нему.
Но не прельщен мирскою суетою,
Смирял он дух свой мудрой нищетою.
Блажен, кто плоть в лишениях влачит,
Не внемля, как она «давай» кричит.
А в том краю, где жил он одиноко,
Народом правил некий царь жестокий.
В насильях, в грабеже неумолим,
Он злой тиран был подданным своим.
Все жили в страхе, плача и печалясь,
Иные, все покинув, разбегались;
В другие царства от него ушли
И славу о тиране разнесли.
Другие ж — по беспечности — застряли,
И день и ночь султана проклинали.
В стране, где черный царствует злодей,
Улыбок не увидишь у людей.
Порой тиран к отшельнику являлся,
Но тот лицом от шаха отвращался.
И царь сказал ему: «О светоч дня,
Не отворачивайся от меня
С презреньем, с беспредельным отвращеньем!
Я с дружеским пришел расположеньем.
Считай, что я — не царь перед тобой!
Ужель я хуже, чем бедняк любой?
Мне от тебя не нужно почитанья,
Ты мне, как всем, дари свое вниманье».
И внял ему отшельник и в сердцах
Сказал сурово: «Выслушай, о шах.
В тебе — источник бедствия народа,
А мне любезны радость и свобода.
Ты — враг моих друзей. И не могу
Я другом стать моих друзей врагу.
С тобой сидеть мне рядом непотребно,
Тебе и небо вечное враждебно.
Уйди, не лобызай моих ты рук! —
Стань другом беднякам, кому я друг!
И хоть сдерешь ты с Худадуста кожу,
И на огне тебе он скажет то же.
Дивлюсь, как может спать жестокий шах,
Когда томится весь народ в слезах!»
* * *
О царь, не угнетай простой народ,
Знай: и твое величие пройдет.
Ты слабых не дави. Когда расправят
Они свой стан, они тебя раздавят.
Знай — не ничтожна малого рука!
Иль ты не видел горы из песка?
Где муравьи все вместе выступают —
То льва могучего одолевают.
Хоть волос тонок, если ж много их —
И цепь не крепче пут волосяных.
Творишь насилье ты, неправо судишь.
Но помни — сам беспомощен ты будешь.
Душа дороже всех богатств земных,
Казна пустая лучше мук людских.
Нельзя над бедняками издеваться,
Чтоб не пришлось в ногах у них валяться.
* * *
Терпи, бедняк, тирана торжество...
День будет: станешь ты сильней его.
Будь, мудрый, щедр, подобно вешней туче, —
Рука щедрот сильней руки могучей.
Встань, молви: «Улыбнитесь, бедняки!
Мы скоро вырвем изверга клыки!»
* * *
Звук барабана шаха пробуждает,
А жив ли, нет ли сторож — он не знает.
Рад караванщик — кладь его цела,
Пусть ноют раны на спине осла.
Не зная бедствий, весь свой век живешь ты;
Что ж помогать несчастным не идешь ты?
Здесь, о жестокосердые, для вас
Рассказ я в поучение припас.
РАССКАЗ
Такой в Дамаске голод наступил,
Как будто бог о людях позабыл.
В тот год ни капли не упало с неба,
Сгорело все: сады, посевы хлеба.
Иссякли реки животворных вод,
Осталась влага лишь в глазах сирот.
Не дым, а вздохи горя исходили
Из дымоходов. Пищи не варили.
Деревья обезлиствели в садах,
Царило бедствие во всех домах.
Вот саранчи громады налетели...
И саранчу голодных толпы съели.
И друга я в ту пору повстречал, —
Он, словно остов, страшно исхудал,
Хоть он богатствами владел недавно,
Хоть был из знатных муж тот достославный.
Его спросил я: «Благородный друг,
Как бедствие тебя постигло вдруг?»
А он в ответ: «С ума сошел ты, что ли?
Расспрашивать об этом не грешно ли!
Не видишь разве, что народ в беде,
Что людям нет спасения нигде,
Что не осталось ни воды, ни хлеба,
Что стонов гибнущих не слышит небо?»
А я ему: «Но, друг, ведь ты богат!
С противоядием не страшен яд.
Другие гибнут, а тебе ль страшиться?
Ведь утка наводненья не боится».
И на меня, прищурившись слегка,