Пусть сын твой примет все твои заботы!

Мир целый взять и выпустить из рук —

Напрасный этот труд не стоит мук.

Не обольщайся жизнью быстротечной.

К уходу приготовься, к жизни вечной.

Ведь были Фаридун, и Джам —

Владыки, что прославили .

И все исчезли. Персти — персть награда.

Один лишь в мире вечен трон .

Конец постигнет всех земных владык, —

Любого, как бы ни был он велик.

Пусть власть над миром утвердить он тщится,

Умрет он — все величье истребится.

Но души тех, чья жизнь в добре тверда,

Благословенны будут навсегда.

Но по себе и праха не оставит,

Кто век свой добрым делом не прославит.

Взрасти добра и щедрости сады,

Дабы вкусить от жизни сей плоды.

Твори добро теперь, иль поздно будет —

Гореть в геенне вечной злых осудят.

Тот, кто добро творит всю жизнь, лишь тот

Величье истинное обретет.

Но, как изменник, казни пусть страшится,

Кто делать дело доброе боится.

«Эй, раб! — суровый прозвучит упрек, —

Остыла печь! Ты хлеба не испек!»

Не слабоумье ль прахом жизнь развеять, —

Вспахать поля и позабыть засеять?

РАССКАЗ

Муж некий в Шаме в горы удалился,

Оставил мир, в пещере поселился.

Там в созерцанье погрузясь душой,

Постиг он свет, и счастье, и покой.

В дервишеском обличье величавом

Он звался Худадуст, был ангел нравом.

И на поклон, как к Хызру самому,

Великие с дарами шли к нему.

Но не прельщен мирскою суетою,

Смирял он дух свой мудрой нищетою.

Блажен, кто плоть в лишениях влачит,

Не внемля, как она «давай» кричит.

А в том краю, где жил он одиноко,

Народом правил некий царь жестокий.

В насильях, в грабеже неумолим,

Он злой тиран был подданным своим.

Все жили в страхе, плача и печалясь,

Иные, все покинув, разбегались;

В другие царства от него ушли

И славу о тиране разнесли.

Другие ж — по беспечности — застряли,

И день и ночь султана проклинали.

В стране, где черный царствует злодей,

Улыбок не увидишь у людей.

Порой тиран к отшельнику являлся,

Но тот лицом от шаха отвращался.

И царь сказал ему: «О светоч дня,

Не отворачивайся от меня

С презреньем, с беспредельным отвращеньем!

Я с дружеским пришел расположеньем.

Считай, что я — не царь перед тобой!

Ужель я хуже, чем бедняк любой?

Мне от тебя не нужно почитанья,

Ты мне, как всем, дари свое вниманье».

И внял ему отшельник и в сердцах

Сказал сурово: «Выслушай, о шах.

В тебе — источник бедствия народа,

А мне любезны радость и свобода.

Ты — враг моих друзей. И не могу

Я другом стать моих друзей врагу.

С тобой сидеть мне рядом непотребно,

Тебе и небо вечное враждебно.

Уйди, не лобызай моих ты рук! —

Стань другом беднякам, кому я друг!

И хоть сдерешь ты с Худадуста кожу,

И на огне тебе он скажет то же.

Дивлюсь, как может спать жестокий шах,

Когда томится весь народ в слезах!»

* * *

О царь, не угнетай простой народ,

Знай: и твое величие пройдет.

Ты слабых не дави. Когда расправят

Они свой стан, они тебя раздавят.

Знай — не ничтожна малого рука!

Иль ты не видел горы из песка?

Где муравьи все вместе выступают —

То льва могучего одолевают.

Хоть волос тонок, если ж много их —

И цепь не крепче пут волосяных.

Творишь насилье ты, неправо судишь.

Но помни — сам беспомощен ты будешь.

Душа дороже всех богатств земных,

Казна пустая лучше мук людских.

Нельзя над бедняками издеваться,

Чтоб не пришлось в ногах у них валяться.

* * *

Терпи, бедняк, тирана торжество...

День будет: станешь ты сильней его.

Будь, мудрый, щедр, подобно вешней туче, —

Рука щедрот сильней руки могучей.

Встань, молви: «Улыбнитесь, бедняки!

Мы скоро вырвем изверга клыки!»

* * *

Звук барабана шаха пробуждает,

А жив ли, нет ли сторож — он не знает.

Рад караванщик — кладь его цела,

Пусть ноют раны на спине осла.

Не зная бедствий, весь свой век живешь ты;

Что ж помогать несчастным не идешь ты?

Здесь, о жестокосердые, для вас

Рассказ я в поучение припас.

РАССКАЗ

Такой в Дамаске голод наступил,

Как будто бог о людях позабыл.

В тот год ни капли не упало с неба,

Сгорело все: сады, посевы хлеба.

Иссякли реки животворных вод,

Осталась влага лишь в глазах сирот.

Не дым, а вздохи горя исходили

Из дымоходов. Пищи не варили.

Деревья обезлиствели в садах,

Царило бедствие во всех домах.

Вот саранчи громады налетели...

И саранчу голодных толпы съели.

И друга я в ту пору повстречал, —

Он, словно остов, страшно исхудал,

Хоть он богатствами владел недавно,

Хоть был из знатных муж тот достославный.

Его спросил я: «Благородный друг,

Как бедствие тебя постигло вдруг?»

А он в ответ: «С ума сошел ты, что ли?

Расспрашивать об этом не грешно ли!

Не видишь разве, что народ в беде,

Что людям нет спасения нигде,

Что не осталось ни воды, ни хлеба,

Что стонов гибнущих не слышит небо?»

А я ему: «Но, друг, ведь ты богат!

С противоядием не страшен яд.

Другие гибнут, а тебе ль страшиться?

Ведь утка наводненья не боится».

И на меня, прищурившись слегка,