Изменить стиль страницы
* * *

Взбегая по лестнице, Шон и Уайти услышали шум драки. Из квартиры доносились крики и характерный звук ударов. Они различили вопль: «Я тебе голову проломлю!», и Шон, ощупав свой «глок», потянулся к дверной ручке.

Уайти сказал: «Стой», но Шон уже входил в дверь, видя, что в грудь ему дюймов с шести целят из пистолета.

— Ни с места! Сними руку с крючка, малыш!

Шон взглянул в окровавленное лицо Джонни О'Ши и обмер от ужаса. Потому что лицо это было совершенно пустым, теперь, а может быть, и раньше. Мальчишка этот сейчас нажмет на курок — не из ненависти и не от испуга, а лишь потому, что Шон для него только движущаяся мишень, фигура полицейского в видеоигре, а пистолет — его джойстик.

— Опусти оружие, Джонни!

От порога до Шона доносилось тяжелое дыхание Уайти.

— Джонни!

Тот сказал:

— Он ударил меня. Два раза. Нос мне сломал.

— Кто?

— Брендан.

Переведя взгляд влево, Шон увидел в кухонной двери Брендана — тот стоял застыв, руки по швам. Джонни О'Ши, как это понял Шон, чуть было не застрелил Брендана, и лишь появление Шона помешало ему. Он слышал, как дышит Брендан — короткими, мелкими вдохами.

— Если потребуешь, мы арестуем его.

— На черта мне его арест! Я хочу, чтоб он сдох!

— Ты страшные слова говоришь, Джонни. Смерть — это ведь навечно, назад не вернешь. Понятно?

— Знаю, — сказал мальчишка. — Я все об этом знаю. Вы его в ход пустите? — Лицо мальчишки было кровавым месивом. Кровь из сломанного носа стекала с подбородка.

— Что? — не понял Шон.

Джонни О'Ши кивнул, указав на бедро Шона:

— Эту пушку? Это «глок», да?

— Да, «глок».

— Хорошая штука. Я такую себе раздобуду. Так вы его в ход пустите?

— Сейчас?

— Ага. На мне испробуете?

Шон улыбнулся:

— Нет, Джонни.

— Чего это вы смеетесь? — сказал Джонни. — А то давайте посмотрим, кто кого. Здорово будет. — Он вытянул руку с пистолетом, который был теперь чуть ли не в дюйме от груди Шона.

— По-моему, это ты хочешь на мне пистолет испробовать, приятель. И знаешь, что это значит? — сказал Шон.

— Слышь, Рей, — сказал Джонни, — это я напал. На копа, первым! Я! Примечай.

— Давай на этом и прекратим, — сказал Шон.

— Вы кино такое видели? Как коп преследует черномазого на крыше? Черномазый этот как бросится на него! Коп как заорет: «А-а!» — и кувырком с крыши! Черномазый так разъярился, что плевать ему было, что у того жена дома и мелюзга мал мала меньше... Черномазый этот молоток! Да!

Шону и раньше приходилось видеть подобное. Когда его послали для подкрепления брать грабителя в банке, тогда охранник тоже за два часа совершенно переменился, почувствовав в руке оружие и ощутив свою силу. Шон наблюдал, как тот себя ведет, на камере слежения. Поначалу парень был в панике, но потом оправился. Оружие в руке сделало свое дело.

И на мгновение перед ним возникло лицо Лорен на подушке: она лежит, рука под головой. Он увидел свою дочь, такую, какой она являлась ему во сне, ощутил ее запах и подумал: какая мерзость умереть, так и не увидев ее, не увидев Лорен.

Он в упор посмотрел на пустое лицо перед собой и сказал:

— Видишь того человека слева, Джонни? Того, что в дверях?

Взгляд Джонни метнулся влево.

— Ну?

— Он не желает стрелять в тебя. Не желает.

— А мне плевать, если и желает, — сказал Джонни, но Шон понял, что слова его проникли в сознание мальчишки: глаза его забегали туда-сюда.

— Но если ты выстрелишь в меня, у него выбора не будет.

— Я смерти не боюсь.

— Знаю. Но ведь штука-то в чем? Он не станет стрелять тебе в голову, ничего подобного. Мы детей не убиваем, учти. Но если выстрелит с того места, где стоит, знаешь, куда угодит пуля?

Шон старался не сводить глаз с лица Джонни, хотя взгляд его притягивал пистолет в руке мальчика, хотелось взглянуть на него, взглянуть, как там курок, не нажимает ли его Джонни. Я не хочу, чтоб меня пристрелили, думал Шон, тем более чтобы пристрелил мальчишка. Жалкая это будет смерть. Он чувствовал, что и Брендан, стоявший в десяти футах левее и приросший к полу, думает примерно то же самое.

Джонни облизнул губы.

— Она пройдет через подмышку тебе в позвоночник, старина. Ты станешь паралитиком. Видел рекламу про приют, где их держат? Ну, наверное, видел — их катают в коляске, а они все на сторону валятся, и голова у них трясется. Вот и ты станешь таким, Джонни. У тебя изо рта будет течь слюна, и ты не сможешь есть с тарелки, тебя станут кормить через зонд.

И Джонни принял решение. Шон заметил это, заметил, как что-то словно щелкнуло в темном его мозгу, погасив некий огонек, и Шона охватил безумный страх. Он понял, что мальчишка сейчас нажмет на курок, просто так, из одного желания услышать выстрел.

— Нос сломал, сволочь... — сказал Джонни, чуть-чуть поворачиваясь в сторону Брендана.

Шон сам услышал, как от удивления он коротко вздохнул, заметив, как пистолет тоже повело чуть-чуть в сторону от его тела. Он повернулся, как на треноге. Потянувшись так быстро, словно рукой его управляла неведомая сила, Шон сомкнул пальцы на пистолете, и в ту же секунду в комнату шагнул Уайти с «глоком», наставленным на грудь мальчишки. У того вырвался звук — удивленное и разочарованное «ах». Такой звук может издать ребенок, который, раскрыв рождественский подарок, находит там лишь грязный носок. И Шон, уперев ему в лоб пистолет и прижав к стенке, разоружил его.

— Вот мерзавец, — сказал Шон, покосившись на Уайти и смаргивая лившийся ручьем пот.

Джонни заплакал навзрыд, так, как может плакать только тринадцатилетний мальчишка, уверившийся, что весь мир ополчился против него.

Шон повернул его лицом к стене, заломил ему руки за спину и увидел, что Брендан только тогда смог перевести дух и что губы и руки у него дрожат. Рей Харрис стоял позади брата в глубине кухни, выглядевшей как после урагана.

Уайти шагнул к Шону, положил руку ему на плечо:

— Ну, как ты?

— Мальчишка был готов это сделать, — ответил Шон, чувствуя, что вся одежда его и даже носки мокрые от пота.

— Нет, — прохныкал Джонни, — я пошутил.

— Черт тебя дери! — Уайти приблизил свое лицо к лицу мальчика. — Запомни, сучонок, что слезы твои могут разжалобить разве что твою мать. А мы еще и не такое видели.

Шон, щелкнув, замкнул наручники на запястьях Джонни О'Ши и, ухватив его за рубашку, втолкнул в кухню и заставил сесть на стул.

— Рей, у тебя сейчас такой вид, словно тебя из грузовика выбросили, — сказал Уайти.

Брендан стоял, прислонившись к плите, тело его обмякло, и он еле держался на ногах. Шон подумал, что эдак он упадет даже от легкого ветерка.

— Мы знаем, — сказал Шон.

— Что вы знаете? — прошептал Брендан.

Шон посмотрел на мальчишку, хлюпавшего на своем стуле, перевел взгляд на другого, немого, казалось, только и ждавшего, когда они уйдут, чтобы вернуться к своим видеоиграм. Шон был совершенно уверен, что, и освоив азбуку глухонемых и получив подспорье в лице социального работника, он, хорошенько допросив их, выяснит лишь одно: что сделали они это «просто так». Просто потому, что в руках у них был пистолет. Просто потому, что очутились на улице, по которой ехала она, и в тот самый момент. Может быть, и потому, что Рей ее недолюбливал. Потому, что их захватила сама идея. Потому, что им не доводилось еще никого убивать. Потому, что если палец лег на спусковой крючок, то надо сделать выстрел, иначе палец этот будет свербить еще долго-долго.

— Что вы знаете? — хрипло, с усилием повторил Брендан.

Шон пожал плечами. Хотел бы он иметь ответ для Брендана, но, глядя на этих двух мальчишек, он понимал, что ответить ему нечего и в мыслях его пустота. Полнейшая пустота.

* * *

На Гэннон-стрит Джимми прихватил бутылку. В конце улицы помещался дом социальной помощи престарелым, сколок с архитектуры 60-х годов из известняка и гранита, двухэтажный и длинный, протянувшийся на полквартала до самой Хеллер-Корт, улицы, заменившей пришедшую в упадок Гэннон-стрит. Джимми сел на белые ступени и стал наблюдать за жизнью улицы. Он слышал, что стариков отсюда скоро вышвырнут — Стрелка стала таким популярным местом, что хозяин собирался продать дом одному парню, специализировавшемуся на сооружении кондоминиумов для молодоженов. Пропала Стрелка. Если раньше она казалась состоятельной и чванной сестрой Плешки, то теперь даже трудно признать их за родственниц. Очень скоро здесь, наверное, все распланируют и перепланируют и, сменив само название, отрежут этот район от Ист-Бакинхема.