— Я займусь этим, — сказал Моберли и вышел.

Клуфман отдыхал. Через некоторое время он велел сам себе вылезти из питательной ванны и отправиться в свой кабинет. На поверхности Земли он не был шестнадцать лет. Мир вверху был для него чем–то не совсем реальным, но он не видел в этом вреда, поскольку прекрасно понимал, что для большинства обитателей этого мира наверху он сам был не то, что не вполне, а почти совершенно не реальным. «Взаимность — тайна эффективного правления», — подумал он. Клуфман жил в комплексе из пересекающихся туннелей, протянувшихся на сотню миль. В любой момент времени машины со сверкающими когтями энергично расширяли его владения. Он надеялся, что лет через десять, может быть чуть больше, весь мир будет опоясан бесконечной цепью ходов Верховного Правления, его персональной системой транспорта. Строго говоря, в этом не было никакой необходимости. Он мог бы править миром столь же эффективно из одной–единственной комнаты, как и из любой точки опоясывающей планету системы подземных туннелей. Но у него были свои собственные причуды. «Какая польза от того, что являешься высшим руководителем всей планеты, — думал Клуфман, — если нельзя потворствовать своим мелким капризам?»

Он передвинулся на бесшумных роликах в помещение центра управления и позволил своим слугам подсоединить себя к контактным зажимам. Ему наскучило зависеть от устных донесений о событиях во внешнем мире. Одним из многих хирургических усовершенствований, которым он был подвергнут за долгие годы правления, была возможность непосредственного подключения его собственной нервной системы к компьютерам. Клуфман мог, и часто этим пользовался, подключаться прямо к информационным каналам, становясь как бы еще одним выводным устройством компьютерной сети. Тогда, только тогда он испытывал ощущение полного удовлетворения.

Он кивнул, и поток информации хлынул в его мозг.

Факты. Рождения и смерти. Статистика заболеваний, данные о загрузке транспорта, расходе энергии, уровень преступности. Все это поглощалось клетками мозга Клуфмана. Где–то далеко наверху миллиарды и миллиарды людей жили своей повседневной жизнью и он каким–то образом входил в жизнь каждого из них, а они, в свою очередь, — в его. Его восприимчивость, разумеется, была ограниченна. Он не мог выявить отдельные отклонения, кроме всплеска каких–то данных. Однако он мог делать обобщения. Он узнал, что в этот самый момент еще один прыгун отправлялся в прошлое. Еще одна жизнь, извлеченная из настоящего. А как же масса? Сохранялась ли она? Сведения о полной массе планеты не учитывали возможности неожиданного и полного вычитания. Около сотни килограммов вдруг перемещалось из настоящего и забрасывалось в позавчера. «Интересно, — подумал Клуфман, — как это может происходить?» И тем не менее это происходило. Архивы доказывали это. Тысячи прыгунов покидали свое время и отправлялись в эпоху своих предков. Как? Каким образом?

Питер Клуфман отогнал эту мысль как неуместную. Гораздо важнее была неожиданная, немыслимая возможность того, что прошлое могло быть изменено, и все, что ему принадлежит, в одно мгновение может быть отобрано у него в результате случайной флуктуации, от которой нет никакой защиты. Это вселило в него ужас. Он наполнил свой мозг до предела его емкости, дабы утопить эту возможность всеобщей неудачи. И ощутил прилив восторга.

Цезарь! Разве было у тебя когда–нибудь ощущение того, что весь мир протекает через твой мозг?

Наполеон! Мог ли ты, хотя бы на мгновение, вообразить себе, что такое быть подключенным к главным компьютерам?

Сарданапал! Разве мог ты так наслаждаться?

Массивное тело Клуфмана затрепетало. Сквозь его кожу проступило свечение капиллярной сетки, пришедшей в состояние крайнего нервного возбуждения. Он перестал быть Питером Клуфманом, владыкой мира, единственным человеком первого разряда, великодушным деспотом, тонким стратегом, случайным потоком предыдущих эпох. Теперь он был каждым, кто существовал в этом мире. В него вливался поток космической энергии. Это была подлинная нирвана! Это было абсолютное единство! Это был момент всеобъемлющего восторга!

В такое время было невозможно представить себе, с какой легкостью это все может быть у него отобрано.

Глава седьмая

— Норм, кто этот Ланой? — спросила Хелейн Помрата.

— Как ты сказала?

— Ланой. Л–а–н…

— Где ты слышала это имя?

Она показала мужу мини–карточку, внимательно наблюдая за выражением его лица.

Его глаза забегали. Он был явно смущен.

— Я нашла ее вчера у тебя в кармане пиджака, — пояснила она. — «Без работы? Зайди к Ланою», — написано здесь. Мне просто интересно, кто это, что он может сделать для тебя?

— Он…э–э…заведует чем–то вроде бюро по трудоустройству, как мне кажется. Может быть… — Помрату было явно не по себе. — Кто–то всучил мне это, когда я выходил из дворца грез.

— Какая от этого польза, если здесь не указан адрес?

— Я думаю, что от меня ждут розыска работы, — улыбнулся Помрат. — Ждут, чтобы я занялся слежкой. Не знаю. Я, если по правде, напрочь забыл об этой карточке. Дай–ка ее сюда.

Она положила карточку на стол. Он быстро схватил ее и сунул в карман. Хелейн не понравилась поспешность, с которой он убрал с глаз этот попахивающий преступлением документ. Не имея ни малейшего понятия, что все это значит, она отметила виноватый вид мужа и его замешательство.

«Может быть, он готовит мне какой–то сюрприз, — подумала она. — Может быть, он уже побывал у этого Ланоя и что–то сделал, чтобы получить работу, но не хочет мне говорить об этом до следующей недели, когда у нас будет годовщина? А я все испортила, задавая ему вопросы? Мне нужно было пока что воздержаться от излишних расспросов».

С платформы молекулярного душа сошел голый Джозеф. Его сестра, такая же голая, ступила под душ. Хелейн занялась программированием завтрака.

— Сегодня в школе у нас урок географии, — сказал Джозеф.

— Это просто замечательно, — рассеянно произнесла Хелейн.

— Где находится Африка? — поинтересовался мальчик.

— Очень далеко. Где–то по ту сторону океана.

— Я смогу поехать в Африку, когда вырасту? — не унимался Джозеф.

Из–за ширмы, прикрывавшей душ, раздалось громкое хихиканье. Марина отодвинула полупрозрачную занавеску и сказала:

— Африка — это где живут те, у кого второй разряд! Ты думаешь, что когда–нибудь получишь второй разряд? Ха–ха–ха!

Мальчик сердито сверкнул глазами.

— А почему бы и нет! Может быть, у меня даже будет первый разряд. Откуда тебе знать? А вот ты, я уверен, не станешь никем! У меня есть кое–что такое, чего у тебя нет!

Марина скорчила ему рожу. Глядя из своего угла на экран, где печатались утренние новости, Помрат пробурчал:

— А ну, прекратите вы, оба! И одевайтесь! Марина! Вылезай из душа!

— Я только сказал, что мне хочется побывать в Африке, — обиделся Джозеф.

— Не пререкайся с отцом! — вмешалась Хелейн. — Завтрак готов. Одевайтесь!

Она тяжело вздохнула. У нее было такое ощущение, будто в ее голову насыпали толченого стекла. Дети всегда спорят друг с другом. Норм сидит в углу, словно гость, уткнувшись в экран. Четыре стены без окон просто давят на нее. Нет, с нее хватит! Она не понимает, как она могла так долго выносить все это! Еда, сон, секс — и все это в одной маленькой комнатке! Тысячи грязных соседей завязли в одном и том же болоте. Один раз в год пикник с помощью стасис–р\поля куда–нибудь подальше, в еще незастроенное место — хлеба и зрелищ! — чтобы пролетарии были счастливы. Но какое это мучение — увидеть настоящее дерево, а затем возвращаться в Аппалачию. «Настоящее мучение», — печально подумала Хелейн. Совсем не этого ожидала она, выходя замуж за Норма Помрата. Ведь когда–то он был полон планов!

Дети позавтракали и отправились в школу. Норм остался на своем месте. Щелкая переключателями и крутя рукоятки телеприемника, он делился с нею услышанными новостями.

— Датон торжественно открывает новую больницу в Тихоокеании в следующий вторник. Полностью автоматизированную, один гигантский гомеостат и ни одного техника вообще. Разве это не здорово? Это снижает правительственные расходы на обслуживание. А вот еще одна хорошая новость. Начиная с первого мая, норма кислорода во всех коммерческих зданиях понижается в среднем на 10%. Говорят, что это даст возможность увеличить поступление кислорода в квартиры налогоплательщиков. Помнишь, Хелейн, когда ввели нормы расхода кислорода для домашнего пользования? Когда дело доходит до рационирования воздуха…