Мне так страстно хочется в Россию,

В западные нищие поля,

Где озера сине-голубые

Васильками смотрят из жнивья,

Где дороги в комьях желтой глины

С косогора убегают в лес

И болотистые низкие равнины

Спят под блеклым пологом небес,

Где под осень золотые нити

Паутинки в воздухе дрожат —

В Режицу, в забытый тихий Витебск,

В царственно-холодный Петроград!

Дорогая! Я, наверно, болен:

С каждым днем и часом меньше сил,

Все слабее бьются крылья воли,

Сердце словно обруч мне сдавил.

Каждый день встречаю я тоскою,

Давит слабость, как огромный груз.

Ничего-то больше я не стою,

Ни за что с охотой не возьмусь!

И когда мне бархатным молчаньем

Входит в душу злая ночь без сна,

Вижу я, что это — умиранье,

Что и жизнь мне больше не нужна.

И тогда волна тоски огромной

Заливает тихо душу мне:

Умереть хотелось бы мне дома,

Чем-то послужив родной стране!

Хоть бы раз один еще услышать

Запах яблонь рано поутру,

Увидать соломенные крыши,

Старый дом над садом, на юру,

Вновь взглянуть на русские просторы,

У колодца старого опять

Услыхать простые разговоры,

О России песню написать!

Воздух недвижный пропитан тяжелою влагой,

Словно чуть терпким, но приторно-сладким вином,

Хоры лягушек, с заката начавшие квакать,

Вертят гигантской трещоткой маньчжурскую ночь.

Сверху и снизу трепещут набрякшие звезды —

Капли густого, застывшего в небе огня;

Древней шаланды во тьме обрисованный остов

Мачту бескрылую к черному небу поднял.

Там, в отдаленьи, — опущены стрелами в воду,

Переливаются береговые огни,

Синий неон на веранде яхт-клуба поодаль

Пестрой циновкой на воду отсвет уронил.

Там, вдалеке — говорливый и суетный город,

С криками радио, с блеском реклам и витрин,

С жаждой сенсаций и скукой пустых разговоров,

С мерным жужжаньем тяжелых и мертвых машин.

Это все там, за горящим во тьме ожерельем

Странной тоской овевающих зыбких огней, —

Здесь же мы только вдвоем, как в неведомой келье,

В мраке и в звездах, как в призрачном царстве теней.

Мерно шуршат, опускаясь в тяжелую воду,

Легкие весла, чуть шепчет струя за кормой…

О, как легко бы навеки я сердце Вам отдал,

Если б остаться за этой хрустальной стеной!

Если бы мы никогда, никогда не пристали

К сходням непрочным у этих далеких огней,

Как бы любил я тогда без тяжелой печали,

Вечных сомнений, тревог и грошовых страстей!

Берег все ближе… И хватит наивных мечтаний:

В тридцать пять лет и поэты не прыгают в рай!

Сходни скрипят… Я сегодня скажу: «До свиданья»,

Чтоб не пугать Вас правдивым, холодным: «Прощай!»

Как корабль в житейском бурном море,

Верное прибежище средь бурь,

С окружающим бетоном споря,

Ты вознес свои шатры в лазурь!

Утром — словно девушка, румяный,

В кубовом затейливом платке;

Ночью — царь, короною венчанный,

В бармах и с державою в руке.

Летним днем, одетый пышным златом

Драгоценной солнечной парчи,

Ты — летящий, легкий и крылатый,

Внемля Богу, благостно молчишь.

Иль, купаясь в проливной лазури,

Умываясь пеной облаков,

Будишь ты дремоту тихих улиц

Золотым дождем колоколов!

Но промчится вихрь осенней бури,

И слетится туч седая рать —

Ты восстанешь, грозен и нахмурен,

Чтоб судить, вязать и разрешать.

…………………………………………………

Радостно, легко работал плотник,

Русый вологодский паренек;

Пели под его ногою сходни,

Лился стружек золотой поток.

А вверху шатра в рубахе белой,

Да в онучах, с лыком у колен,

С бородой от лет заиндевелой

Мастер строго резал орнамент.

Песней освящались эти стены,

Обливались золотой смолой,

Словно потом — символом священным

Всей крестьянской жизни трудовой.

Весело работать на стропилах!

С шуткой шла работа ясным днем,

Поутру же с верою и силой

Плотник осенял себя крестом.

Ясные глаза смотрели строго,

Балагуру бросит невзначай:

«Строишь церкву, строишь дом для Бога,

Так с молитвой, парень, приступай!»

Топоры покрякивали густо,

Да рубанки бегали, шурша…

В этом чуде русского искусства

Воплощалась русская душа!

И теперь, средь холода изгнанья,

Ты вознесся в плеске голубей,

Как священное обетованье

Воскресенья родины моей!