— Хвалю! — выразил одобрение и Вовка. — Подкинула ты нам работенки! Теперь нужно еще и бывших поклонников Натальи Федоровны отрабатывать, и мужа Галины Павловны.

— Сейчас твоя очередь, — напомнила я.

— Да-а… — Ульянов почесал в затылке. — Версий-то у нас как таковых и нету…

Перехватив мой злобный взгляд, он прижал правую руку к сердцу и заверил:

— Честно, Жень! Век воли не видать! Если б что было, разве ж я не сказал бы тебе?

Лично я думала, что именно так он бы и поступил! Однако сделала вид, что поверила коварному Вовке.

— Могу пока лишь одно тебе сообщить: тот парень в подъезде, которого ты своим котенком пугала, вовсе не убийца, а племянник старушки одной, Нины Степановны.

— А чего он по утрам бродит? — проворчала я.

— А он ночевал у тетки. Накануне выпили с друзьями лишнего, вот и остался.

— Кто ж тогда у Катьки в квартире ходил? — не унималась я.

Вовка развел руками:

— Может, показалось, Жень? Вы ведь с Дуськой тоже немного приняли…

«Ладно, — решила я, — спишем все на белую горячку». В запасе у меня был еще вопросик к товарищу майору.

— Вов, — немного помаявшись, все-таки решилась я, — а про жену Макарова что-нибудь известно? А то жалко мужика, ведь ищет, переживает…

Ульянов помрачнел и едва заметно кивнул. Однако делиться информацией не спешил.

— Ну… — поторопила я.

— Ее нашли…

— Кто?! — закричала Дуська.

— Где?! — заорала я.

— Нашли грибники. В лесу, на сорок седьмом километре.

— Она что же… того… труп? — пролепетала Евдокия.

— Самый натуральный, — кивнул Вовка. — К тому же — криминальный.

— А поподробнее можно?! — потребовала я.

— Можно. Судя по степени разложения и трупным пятнам, а также по заключению экспертов, убили ее не более суток назад. Перед смертью женщину сильно пытали, о чем свидетельствуют отсутствие одной груди, а также резаные и колотые раны в области живота, предплечий, бедер… Хочешь еще подробней?

— Нет, хватит, — поежилась я.

Неужели это Макаров ее убил? И где, спрашивается, она все это время пропадала? И зачем же тогда Андрей Павлович, беседуя со мной, интересовался ее судьбой?

— Кстати, — вновь заговорил Вовка, — ваш кавалер, Эдик, — тоже там! Живописный такой натюрморт из этой парочки получился!

— Хочешь сказать, что Эдик тоже… труп? — Дуська округлила глаза.

— И еще какой! Просто красавец! У него…

— Подробности опустим. — Я поморщилась.

Значит, все-таки Макаров! Но за что? Неужели он узнал что-то такое, что несовместимо с жизнью друга и компаньона, а также жены, хоть и бывшей? И меня он спрашивал о Ленке лишь для того, чтобы уяснить для себя: пора уже убивать или можно еще пожить немного гражданке Зайцевой? Признаюсь, мне стало очень страшно. Неужели Андрей Павлович, этот колобок с ножками, может меня убить?! «Может, — сказала я себе. — Если уж он друга не пожалел… И кто я для него? Так, бесплатная рабочая сила… Ладно, — решила я, — совру Макару, что ничего про Ленку его узнать не удалось. Авось повезет, погуляю еще у сестренки на очередной свадьбе!» Оставшуюся часть вечера я бесцельно слонялась по квартире, не узнавая знакомых предметов. И, конечно же, не стала звонить лишний раз господину Макарову, чтобы не нарываться на неприятности. «Господи, — думала я, — хоть бы дожить до возвращения Ромки с Веником!»

Утром, как обычно, меня разбудил какой-то шум, доносившийся из кухни. Я досадливо поморщилась, но все-таки пошла выяснять причину, помешавшую мне досмотреть замечательный сон. Причина оказалась банальной до тошноты: следователь Ульянов, стоя в семейных трусах, готовил омлет. Дуська же, обрядившаяся в его рубашку, чутко руководила процессом.

— Уже ссоритесь? — зевая, поинтересовалась я. — Ну-ну… Ты, Вовка, наготу бы прикрыл, а то не ровен час в соблазн введешь!

Ульянов ускакал одеваться.

— Чего с женихом не поделили? — спросила я у Евдокии.

— Жень, представляешь, сегодня похороны, а он нас не пускает! — возмутилась сестра.

— Какие похороны?

— Ну, этих… из Катькиной квартиры…

— Иди ты! — не поверила я. — Откуда знаешь?

Дуся зарделась.

— Вчера вечером Вовка проболтался.

Меня словно ветром сдуло с кухни.

«А здорово все-таки, что Дуська с Вовкой пожениться решили, — рассуждала я, влезая в джинсы. — Что ни говорите, а следователем теперь можно управлять. Не посмеет он родственницу своей жены со свету сживать!» Одевшись, я вернулась к Евдокии на кухню, чтобы закинуть что-нибудь в организм для поддержания штанов, как выражается мой папка. Увидев меня, Ульянов, уже облаченный в приличную одежду, спросил:

— Куда?

— Правду сказать — не пустишь, совру — ругаться будешь! — ответила я с набитым ртом. — Так что лучше не спрашивай. Евдокия, собирайся!

Вовка хотел было возмутиться, но махнул рукой и ушел к Веньке.

— Обиделся, — прошептала Евдокия.

— Ну и пускай! Мужа надо воспитывать с раннего возраста! А то так и будет командовать! — поучала я Дуську, пока она одевалась. — Я удивляюсь тебе, честное слово! Четвертый раз замуж собираешься, имеешь педагогическое образование, а о воспитании — ну никакого представления!

— Я уже троих воспитала, — огрызнулась сестра. — И чем все это закончилось? Нет уж, пускай теперь он меня воспитывает!

— Ха! — Я презрительно усмехнулась. — Да твой Вовчик даже с преступниками справиться не может. Что ж тогда о тебе говорить?!

Беззлобно переругиваясь, мы с Евдокией достигли городского кладбища. Располагалось оно на окраине города, в получасе езды от центра. Никаких достопримечательностей на кладбище не наблюдалось — ни тебе древних захоронений, ни богатых надгробий на могилах «новых русских»… Словом, обычное кладбище обычного городка. Имелось, конечно, еще одно место последнего приюта, но за чертой города, в небольшой деревеньке. Вот там можно просто экскурсии проводить. Есть даже так называемая «бандитская аллея», где хоронят только «братков» и, разумеется, авторитетов. Именно там упокоился навеки Черт — бывший «папа» города и наставник Макара. На «бандитском» погосте можно обнаружить такие монументы, что Церетели лопнул бы от зависти! Его Петр Первый по сравнению с ваяниями местных мастеров — просто кружок «Умелые руки»! Когда мы с Евдокией наконец прибыли, траурная процессия уже достигла места захоронения. Хоронили же Наталью Федоровну Спицыну. Она в самом деле была настоящей красавицей. На фотографии в черной рамке весело улыбалась молодая девушка с гривой огненно-рыжих волос. Большие глаза, чуть удлиненные к вискам, смотрели на мир с почти детской наивностью и словно удивлялись нелепости произошедшего. На лицах людей, провожавших девушку в последний путь, застыло скорбное выражение. Гроб опустили для прощания на заранее приготовленные опоры. Наталья лежала в белом подвенечном платье, которое покупалось для совершенно других целей. Немолодой бородатый поп приступил к отпеванию. Чинно помахивая кадилом, он хорошо поставленным голосом затянул молитву. В толпе я заметила смуглого парня в черном смокинге, ослепительно белой рубашке и в солнцезащитных очках. За очками глаз не было видно, но, заметив, как дергался его кадык, я догадалась, что парень сдерживает рыдания. Рядом с Антонио (это, вероятно, был именно он) стояла невысокая полная женщина, сжимавшая в руке носовой платок. «Мать!» — догадалась я. Под руку ее поддерживала хрупкая девушка с такими же заплаканными глазами. Девушку и молодого испанца я наметила для себя в качестве потенциальных собеседников. Рядом раздались вздохи, всхлипывания, и я, повернув голову, с удивлением обнаружила плачущую Дуську.

— Ты чего? — Я подтолкнула ее локтем.

— Жалко-то как, Жень! — снова всхлипнула Евдокия. — Молодая ведь совсем! Ни разу замужем не побывала, а уже померла!

— Тьфу, прости господи! — в сердцах сплюнула я. — И все-то ты, Дусь, со своей колокольни судишь! Так рассуждать, тебе уже после первого мужа пора было панихиду заказывать!

Сестра шумно высморкалась и зарыдала еще громче.