- Ты давай скорее, - мимоходом сказала мама, когда я пил кофе,читая книжку с ноутбука - Не хочу чтобы ты по жаре ехал.

   В качестве транспорта, я взял у соседки здоровенный велосипед"Урал". Как-то, я ездил на таком в детстве. От него ужасно болелиноги, не по Сеньке шапка, как говорится. Сейчас же, нажранными двадцатьюгодами, управляться с махиной было легче. Выйдя из подъезда, зябко поежился: вмайке и шортах, с тапками на босу ногу, мне показалось, что погода холодновата.Уже через пару километров по дороге, я резко изменил свое мнение. Не то что бысильно устал, но лицо раскраснелось, и в ушах стучало.

   Путь мой лежал, на нашу дачу. Как сказать дачу, это трудно былоназвать именно дачей, скорее уж, небольшой дом, с участком земли, на которомеще сараюшка и баня. Дед, сначала живший в поселке, неподалеку от нас, послесмерти жены, продал квартиру, и приобрел этот дом. Ему нравилось житьуединенно, будучи окруженным лишь пятьюдесятью такими же, разной степениобшарпанности домами.

   Доехал я, наверное, часа за полтора. Может быть чуть дольше.Из-за сухой погоды, я изгваздался в пыли полностью, ко всему прочему, загадивеще и велосипед. Наверное, проезжая по неширокой дороге, которая делила этотдачный поселок на две части, я представлял то еще зрелище. Но, так как уженачинало припекать, то оценить мой перфоманс не смог никто. Разве что,загорелая почти дочерна старуха, привлеченная скрипом велосипеда, выглянула изокна дома.

   Остановился возле ворот, выкрашенных в светло-коричневый цвет.Покрашено качественно, явный контраст с остальными домами. А крыша у дома всееще зеленая, и тоже, видно что ее старательно обновляли. Я перелез через неочень высокий, метра в два, забор, и открыв ворота, закатил велосипед во двор.Очень привычная чистота, как ни странно. Все казалось очень стерильным, еслиможно применить это слово, для описания улицы. И голая земля, на месте огорода,и асфальтовые дорожки от дома к бане, сараю, и воротам, плюс еще пустая собачьябудка, со свернутой внутри цепью, и ошейником. Будто кто-то взял и вычистил всеживое, что тут только было. Это удивило меня. Я не увидел ни каких-нибудьмалинных кустов, ни банальных грядок. Конечно, дед вряд ли стал бы один тянутьогород, это само собой разумеется, но зачем покупать дом с землей, если тебе ненужно что-то выращивать?

   - Коля! Коля, это ты что ли? - отвлек меня от размышлений, голоссоседа.

   Я помнил этого человека. Бывший шахтер, с крепкими руками, исветлыми волосами. Он сильно постарел, но все еще можно было узнать его, издетских моих воспоминаний.

   - Да-да, я. Здрасьте.

   - Привет Коля. Да-а... вот так и бывает... - он стоял задеревянным заборам, оглаживая большую дворнягу, что сидела у его ног. - Стольконе был, а теперь пришел. Когда Сергей умер. И не стыдно тебе?

   - Вы чего? - я удивился, мне стало противно - Дед сам не хотелникого видеть. Да и вам-то что?

   - Да, действительно... чего это я... - он все так же оглаживалсобаку, все так же не смотря на меня. Лишь договорив, он поднял лицо, иуставился в мои глаза.

   Я почуствовал, что трудно отвести взгляд. Такое бывает. Тысцепляешь с человеком на улице, и между вами происходит эдакий бой. Кто первыйотведет глаза.

   Сосед первым отвел свои зеленые, с желтоватыми, янтарнымикрапинками.

   - Ты, ладно, Коля... Извини... - он оперся на своих руки, свыпирающими венами, сильные, мускулистые руки - Извини... Но все равно. Стыдно,Коля.

   У меня создалось впечатление, что я разговариваю с тронутым.Общий тон его речей, да и обрывистость фраз, будто бы он скачет с одной мысли,на другую, как катится под гору слетевшая с рельс вагонетка, прыгая по камням.Дворняга, заскулила. Сосед снова начал гладить ее по голове, все так же стоя узабора. Странный человек.

   Я шел по асфальтированной дорожке. Старый, деревянный забор.Ржавый бак, с тухлой водой. Не знаю зачем, но я нагнулся, и открыл кран. Водапотекла на то, что раньше было огородом, не впитываясь в твердую, как корказемлю. Баня и сарай, остались такими, какими я их знал раньше. Слегкаобшарпанные, но крепкие строения, полностью деревянный сарай - и банька, ужекирпичная, с толстой, беленой трубой.

   Открыл дверь, нажал на ручку и... накатывает. Запах. Запах тожеостался таким как прежде. Не знаю как описать, куча ассоциаций родилась у меняв голове меньше чем за секунду, когда я даже еще не войдя внутрь, сделал первыйвдох. Деревянные полы, старые вещи, уют, спокойствие, книги. И это тольковеранда. Основная часть дома за следующей дверью, которая тоже закрыта. Япрошел к ней, по дороге проведя рукой по советской газовой плите. Шланг отгазового баллона, шел от нее в вырез в двери, которая закрывала кладовку. Яоткрыл ее, и заглянул внутрь. Оттуда потянуло затхлой прохладцей, и пылью: кучастарой посуды, и прочего раздолбанного хлама. Лишь на участке в метр, очищенномот всего этого, в уголке, располагался большой газовый баллон. Не смог бысказать литраж, пожалуй. Так всегда было, опять же. Разве что редуктор,сменился на вентиль.

   Дверь, за который был дом, в детстве мне казалась очень тяжелой,и толстой. Это ощущение не прошло. Когда я открыл ее, зашел внутрь, и потянулна себя, то при закрывании она сделала: "Пфамм-м", плотнозахлопнувшись, как в шлюзе космического корабля. И было тихо.

   Я огляделся. Закрытое зеркало. Вешалка для одежды, где висятсиний лабораторный халат, и черная ветровка. Прямо - зал, с ковром, двумякреслами, диванами, и весьма большим - но все же ЭЛТ телевизором. Направо -кухня, где заботливо прикрыта драненькой тканью печка. Налево - проход врабочие комнаты деда. Гудит холодильник. Тикают часы. Кремовые шторы, удачнодовершают палитру уюта. Осматриваешься - и глаз отдыхает. Хочется свернутьсякалачиком, и поспать.

   Честно говоря, не знаю, зачем мать послала меня сюда. Всех деловбыло, вытереть пыль. Когда я начал разбирать книги, оказалось, что всятехническая и прочая рабочая дедовская литература, в отдельных двух шкафах.Остальные же книги, занимавшие несколько небольших тумбочек, рассортироватьбыло делом получаса. Даже с костюмами, долго мучиться не пришлось, потому чтобольшей их части уже не было. Военной формы тоже. Видимо, дед ее кому-то ужеотдал. По времени, еще даже обед не наступил. Поэтому, поддавшись интересу, яначал рыться в дедовских вещах. Точнее даже как рыться. Сначала, фотографии.

   В месте, которое я идентифицировал как рабочий дедов кабинет, ихвисело много. Не меньше пяти фотографий жены деда, моей бабушки. Еще девушкой,в легком летнем платье, она улыбается с черно белой фотки. Затем, уже наверноечуть постарше - но на вид точно такой же девушкой, смотрит с другой фотографии,где она уже с дедом. Дед узнаваем даже в молодости. Правда, на этой фотографиион держит бабушку на руках, и улыбается.

   Затем, они уже взрослые. Не меньше тридцати обоим. Видно, чтобабушка одного роста со своим мужем. Они опять улыбаются. У деда на лице ещенет этой вечной, понурой строгости. Она появляется лишь на следующих снимках,где бабушка выглядит болезненно.

   Фотографии мамы. Фотографии мамы с семьей. Со мной. И даже мамы смужем, моим отцом. Странно смотрится, потому что он ниже ее, сантиметров напять, наверное. Волосы у него русые, в противовес светлым маминым, и вьются.

   Оказывается, хозяин дома был в какой-то мере сентиментален.

   Я порылся еще в толстых тетрадях, лежащих на столе. Но понятьчто-то не получилось - сплошные формулы, расчеты, и чертежи. Вот как раз в тотмомент, когда я пролистывал невесомые листки в клеточку, громко зазвонилтелефон. Так громко, что меня пот прошиб, так оно несуразно показалось в тишинедома. Подняв трубку, старого дискового телефона, я даже "Алло!"сказать не успел, мне в ухо ударило безостановочное:

   - Сергей Витальевич, это непорядочно, вы задержали заказ на двенедели, я звоню вам уже пять дней кряду, вы не берете трубку, а заказ оченьважен, я понимаю сложность пайки золотых контактов, и ламповых систем, ноимейте же совесть!