Да, привык, что все решает Гранто, сам распланировать ничего не смог.

Уже почти дойдя до стены, Ростримо вдруг задергался. Тойло притянул его к себе и зашипел, мол, спокойнее, дурак.

– Тут один из людей Соловья.

– Где?

– Вон там, у крыльца сидит.

Гло в пятидесяти и в самом деле на каменных ступенях сидел парень, похожий одновременно на хорька и на свинью. Глаз отсюда было не разглядеть, но витаньери готов был поставить все деньги, добытые сегодня, и те, которые были зашиты в седло, на то, что человек незнакомого ему Соловья накурился ведьминой травки. Было что-то такое в его скупых движениях. Если придется драться, о милосердии можно будет забыть: боли бандит чувствовать не будет, а голова выдержит и удар дубиной, но не отключится. Мерзкая вещь. С другой стороны, как помнил свои ощущения Тойло (пробовал, конечно), сейчас этому дураку должно быть очень лень даже дышать, не то что кулаками махать. Но если все же начнет – уже не остановится.

– Убьем? – спросил Ростримо.

– Нет. Увидит кто-нибудь, услышит. И потом твой Норк точно поймет, что это ты был.

– Почему?

– Ты какой-то неправильный шпион, Ростримо. Туго соображаешь.

– Я нервничаю!

– И нервничаешь. Я думал, шпионы умные и вообще не нервничают.

– А я думал, витаньери меньше болтают и больше делают, – огрызнулся Вагнер.

– А то я мало сделал уже. А так сам подумай: в квартале от разгромленного дома найдут труп этого дурня. Что подумает Норк, который велел Соловью следить, чтобы ты не появился? И сразу прирезать, если объявишься?

– Что это я был?

– Конечно, балда!

– Но ведь он мог просто в драке помереть...

– Мог. Но зачем давать лишние основания для подозрений.

Ростримо примолк. Тойло пошатнулся, увлекая компаньона за собой. Тот попытался вырваться, но наемник пояснил:

– Не рыпайся. Мы с тобой – два загулявших балбеса, ты перепил, я тебя тащу. Мордой не свети.

И Шаэлью схватил Ростримо так, что лицо того оказалось у витаньери под мышкой. Издалека все смотрелось так, словно два приятеля выясняли что-то очень важное, вроде того, уважают ли они друг друга, а потом один из них вдруг пал в неравной битве с крепким вином.

Вообще Тойло пил мало. Многие наемники отдавали должное различным напиткам, но нарвик слишком хорошо помнил свою юность на вастерской службе и мрачные перспективы нищей старости. Тем более что алкоголь и хорошее тело не очень совмещаются, а в бою скорее выживет сильный, а не разбирающийся в вине.

Но пить так или иначе приходилось. Где, чтобы не обижать, а порой чтобы успокоить нервы после того, как смерть разминулась на пару пальцев. Поэтому как надо вести себя пьяному, Тойло представлял. Он пошел неуверенной, но еще твердой походкой, напевая себе под нос фривольную песенку, популярную в Дельте.

– Как на сенокосе мужики гуляли, у кого длиннее, громко выясняли...

Ага, парень и в самом деле накурился, витаньери даже почувствовал горьковатый запах ведьминой травки, пропитавший одежду. Главное сейчас, не смотреть в глаза, потому как это может быть расценено как угроза. И тогда начнется на хуторе утро...

Бандит безразличным взглядом проводил подпитую парочку, но дергаться не стал и вновь погрузился в приятную дрему. Тойло свернул за угол, удивившись, как близко дома примыкали к стене. Все же давно не было в Септрери войны, мелкие стычки с дельтовскими пуаньи не в счет.

Он поудобнее перехватил Ростримо, велев тому смириться, мол, так и ворота пройдем. Шпион спорить не стал, во всяком случае лучшего плана не предложил. И даже пьяно пробормотал какую-то чушь, когда стражники решили спросить Тойло, кто он такой и куда прется.

– Свояка вот несу.

– Куда несешь?

– Несу, – согласился Шаэлью.

– Тьфу, пьянь болотная! А лопата и грабли зачем?

Тойло задумался. И просветлел, найдя ответ:

– Лопатить и грабить!

Поняв, что ничего путного все равно не добьешься, стражники только дали ему пинка пониже спины и вернулись в караулку. Ростримо весело хрюкнул, порадовавшись, что отдуваться, в том числе и на собственной заднице, компаньону пришлось одному. За это Тойло слегка напряг мышцы руки, которой обнимал шею Вагнера, и тот испуганно ойкнул.

– То-то же!

Так они прошли почти креп, постепенно забирая влево. Конечно, ночью гулять по слободе – это то еще приключение, но обошлось. То ли повезло, то ли никто не захотел связываться с парой гуляк, один из которых, не понятно почему, но выглядевший опасно. Наконец, Тойло отпустил Ростримо, и шпион утер пот со лба.

– Тяжело, – пожаловался он, показывая на сумку с золотом, висящую у него на шее. Витаньери молча взял эту приятную тяжесть и повесил на плечо.

Публичные конюшни на ночь не закрывались, но добудиться сторожа было нелегко. Витаньери уже намеревался выбить замок, когда дверь отворилась, и заспанное, недовольное лицо соизволило поинтересоваться, кому это неймется в столь поздний час. Пришлось пообещать дать по морде, если отсутствие вежливости   к клиентам будет иметь место и в дальнейшем, или премию в виде монеты номиналом пятьдесят медяков, если добрым господам будут рады и приветливы.

– Тю, выбор слишком простой, – заявил сторож, прочистил горло и улыбнулся так, что его неприятно-сизая физиономия туго обтянулась кожей как армейский барабан.

Узнав, что уважаемым надобно, он мигом сбегал к коновязям и привел лошадей. Очевидно, ходить дважды было лениво, поэтому хлипкий мужик одновременно держал два повода и сгибался под тяжестью двух сумок и седел. Тойло сразу проверил швы на своем, но все оказалось в порядке. Хотя его накопления теперь выглядели несколько смешными по сравнению с тем, что висело сейчас у него на левом боку.

– Кхм... Господа довольны?

Наемник кивнул, а Ростримо кинул сторожу монету. Тот ловко ее поймал и проворчал, что вообще ночами спать надо. Тойло напомнил, что «по морде» никто не отменял, и пришлось вновь увидеть ту жуть, которую сторож выдавал за улыбку.

Потом была скачка по проселку, который совсем недавно компаньоны уже покоряли, и дальше на юг. Они остановились только тогда, когда лошади одновременно начали сбиваться с шага. Ростримо уверенно свернул в холмистый лесок, сквозь который шел тракт, и забрался в самую чащу еще на целый креп. Солнце уже светило вовсю, кусты кишели мошкарой, но ту больше заинтересовали взмокшие животные, а не люди.

Ступив на землю, Тойло почувствовал, насколько же он устал за эту ночь, и не столько физически, а именно головой и нервами. Наверное, такого ему не приходилось переживать еще никогда. Впрочем, он и сам догадался, в чем тут дело. Ведь до сегодняшнего дня всегда был кто-то, кто принимал решения, а витаньери Шалью выполнял приказ. Так было в Нарви, потом у Гормо, в других ватагах и грастери Ройсали. А концессии, как назвал это Ростримо, думать пришлось самому. Хотя шпион вроде бы и был формально главным, в конце концов это была его идея с налетом на дом господина Норка, на самом деле как такового лидерства у них в паре не было. Два равноправных партнера, которые должны и думать, и решать сами. Такого в жизни Тойло еще не было. И это оказалось неожиданно трудно.

Костер разводить на всякий случай не стали, обошлись холодной телятиной, сыром и подсохшим хлебом – Ростримо, оказывается, позаботился. От его былого цинизма и бесшабашности не осталось и следа, шпион явственно боялся. Тойло дружески хлопнул его по плечу и отсалютовал обкусанным уже бутербродом.

– Выше голову, боец!

Вагнер устало улыбнулся.

– Все кончилось? – с надеждой спросил он компаньона?

– Думаю, все только начинается. И мы даже не знаем, что у нас в той маленькой сумке. Смотри, мы можем сейчас поделить золото, сжечь, не открывая, сумку и разъехаться. Денег нам теперь хватит... На много хватит.

От такого предложения Ростримо встрепенулся. Одна мысль о том, что можно вот так вот осесть где-то и жить тихой жизнью, похоже привела его в ужас. Нет, не для того он ввязался во все это, чтобы превратить месть (куда же без нее, чтобы дамнорец ни говорил) и авантюру в банальный разбой. Глаза его снова начали разгораться, и даже обрюзгшие было щеки словно подтянулись, и лицо шпиона опять стало напоминать если не хищную птицу, то как минимум падальщика. А к тому спиной не поворачивайся, особенно если ты ранен или болен!