Он взял лежавший рядом «Потапыч» и, держа его за ствол, поднял над поблескивающим в свете электрических ламп хрустальным сердцем.

— Я отпускаю их на свободу, — сказал капитан Анненков, обрушив тяжелую рукоять маузера на голубоватую поверхность кристалла.

— Нет! — закричал неожиданно тонким голосом дон Луис, протягивая к нему руки. С места он, впрочем, так и не двинулся, как будто невидимые цепи приковывали его к полу.

Раздался громкий треск. El Corazon разлетелся на сотни мелких осколков, с сухим паучьим шелестом посыпавшихся на дорогой персидский ковер. Пока осколки сыпались, в гостиной стояла мертвая тишина.

— Не может быть, — выдохнула наконец Маша. Алебастровая бледность ее лица понемногу сменялась розоватым румянцем. Как будто в Галатею вдохнули наконец искру жизни. — Все кончилось? Это и правда был El Corazon?

— А ты разве не чувствуешь, милая? — строго проговорила Миранда. — Сколько раз я думала, каково же это будет — разбить чертову игрушку… Вот, значит, как…

— Я тоже хотела, — слабо улыбнулась Маша. — Много, много раз хотела… и никогда не могла решиться…

Ланселот Стиллуотер кашлянул и слегка покачал головой.

— Бьюсь об заклад, вы не ожидали от наших дам такой реакции, Юрий Всеволодович. Я лично полагал, что они как минимум попробуют выцарапать вам глаза. В любом случае, вы мужественный человек!

— Что бы вы понимали, Стиллуотер, — с плохо скрываемым презрением произнесла Миранда. — Это был протез, понимаете? Вместо того, чтобы полагаться на свою красоту, на свои чары, на умение кружить голову вам, баранам, мы были вынуждены использовать это… эту подделку!

— Чудовищно непрактичное решение! — перебил ее фон Корф, грузно выбираясь из кресла. — Вы горько разочаровали меня, герр Анненкофф! Я оказывал вам всяческую помощь в надежде, что вы будете содействовать мне в получении этого артефакта! Ключ Души необходим Рейху, необходим партии и лично фюреру! А вы… вы его уничтожили! Впрочем, вы, русские, всегда были варварами! Разрушать — о, это у вас получается превосходно!

— За всех не говори, колбасник, — мрачно бросил Стеллецкий. Он медленно приближался к россыпи хрустальных осколков, бывших некогда драгоценностью рода де Легисамо. — А то ведь мы тоже можем вам кое-что припомнить… как вы нашим краснопузым деньжат подбрасывали, чтобы они в войсках за мир агитировали… здесь небось так же хотели сработать?

Продолжая бормотать, он опустился на колени и погрузил пальцы в затухающий хрустальный блеск.

— Швайне, — негромко сказал господин барон, но Ник его услышал. Несколько мгновений он еще стоял на коленях, перебирая осколки, потом замер. Даже под белым свитером было заметно, как напряглись его мускулы.

— Ага, — удовлетворенно пробормотал он, поднимаясь во весь рост. — Швайне, значит. С пониманием, как говорит Юрка…

И наотмашь, открытой ладонью, хлестнул господина барона по широкому красному лицу.

— О! — поднял брови Ланселот Стиллуотер. — Международный конфликт!

Отто фон Корф, ставший похожим на перезревший помидор, слепо шарил рукой на поясе, пытаясь найти то ли шпагу, то ли пистолет.

— Вы безоружны, господин барон, — подсказал ему капитан Анненков. — Так что советую извиниться — я Ника знаю, он немчуру не любит. Даже драться не станет — ухо откусит, и все дела.

Фон Корф зашипел, как рассерженный индюк, и принялся замысловато ругаться по-немецки, но его уже никто не слушал, потому что в этот момент Лжегутьеррес неожиданно запел высоким и очень чистым голосом. Слов не понимал никто, кроме, возможно, Стиллуотера, но это было совершенно неважно. Как неважным казалось то, что пение это не сопровождается музыкой, и то, что сам певец стоит, завернутый в дурацкий джутовый мешок.

Имя призывая твое, я направляюсь к тебе, Пачамама; на кровоточащих коленях я приближаюсь к тебе, Пачамама; обрывая цветы панти, я склоняюсь перед тобой, Пачамама… Золотой камень в одеждах из радуги, звездный цветок, Пачакамак… небесное озеро, серебряный кувшин, Господин, Который Все Видит, взгляни на нас, Пачакамак, солнечное тепло, дающее жизнь, детей своих не оставь, Пачакамак…

Инкарри замолк, и в наступившей тишине вдруг громко хлопнула дверь.

— Дон Луис, — негромко сказал капитан Анненков.

И правда — пока все слушали песню, хозяин поместья куда-то исчез. Даже Ланселот Стиллуотер, недреманное око «Холодной горы», осматривался по сторонам с самым недоуменным видом.

— Луисито! — крикнула Миранда, бросаясь к дверям. — Луисито, mi corazon, постой!

Зацокали вниз по лестнице ее каблучки. Мария беспомощно переводила взгляд со Стеллецкого на Анненкова. В глазах у нее блестели слезы.

— Все позади, — сказал ей капитан Анненков. — Все уже прошло, Маша. Все прошло.

Он засунул маузер в кобуру, одернул пиджак и, не торопясь, подошел к окну гостиной. Из окна открывался чудесный вид на долину — подстриженные кусты, голубое зеркало пруда, заросли бело-розовых мальв. От усадьбы к близким горам протянулась прямая, как стрела, дорога, и по этой дороге, прильнув к шее прекрасного белого жеребца, бешеным галопом скакал всадник в охотничьем костюме.

СТАТИСТИКА

Наше общее прошлое будущее

Марина и Сергей Дяченко недавно закончили работу над сценарием фильма по повести «Обитаемый остров». Поэтому естественно, что свой вопрос к посетителям сервера «Русская фантастика» супруги так же связали с творчеством АБС: «Мир Полдня» для человечества…». Ну, а для традиционного комментария к нынешней анкете фантасты выбрали нетрадиционную форму: «маленькая пьеса для двух актеров», как определили этот жанр сами авторы.

В голосовании приняло участие 625 респондентов. Ответы распределились следующим образом:

Когда-нибудь станет реальностью — 40 %;

Просто красивая сказка, в которую уже никто не верит — 42 %;

Лживая сказка, в которую я не верил никогда — 7 %;

А что такое «Мир Полдня» и кто об этом писал? — 10 %.

Докладчик: Очевидно, что в опросе приняли участие прежде всего те, кому мир Полдня дорог. Честно говоря, я благодарен тем сорока процентам ответивших, которые по-прежнему верят в грядущее без Терминаторов и Министерства Любви. Потому что я сам, к сожалению, веру в прекрасное будущее потерял. Даже не так. Для меня Полдень отодвинулся во времени так далеко, что его почти не видно, и мой собственный голос оказался где-то в числе сорока двух процентов тех, кто считает Полдень прекрасной сказкой нашего детства…

Голос с места: А теперь признайся, что результаты опроса в двух первых строчках противоречат друг другу. Потому что если «никто не верит», откуда же те 40 %, считающих, что Полдень придет? Сорок процентов больше трети!

Докладчик: Я также ожидал, что число скептиков, выбравших третью строчку анкеты, окажется гораздо большим. Семь процентов недоверчивых — число, которым можно пренебречь…

Голос с места: Почему «пренебречь»? Ты не хочешь составить психологический портрет такого скептика?

Докладчик: Прости, не сейчас. Так исторически сложилось, что для меня мир Полдня — собирательный образ всех счастливых миров описываемого будущего, в котором хотелось бы жить. Подчеркиваю: не альтернативной утопической вселенной. Будущего, которого мы ждали с наивностью Коли, героя Кира Булычёва из повести «Сто лет тому вперед». Незаметно и потихонечку это будущее из-под нас уплыло, как облако из-под заснувшего на нем нерадивого ангела.