— Я знаю цену документам, Кирилл Власович. В такое время…

— Слушай, Дымов, дай-ка их сюда. Запру в свой сейф. Или вот что… Ты сам запри их. Вон ключи.

— Но как же я? Если что понадобится…

— Я тебе уже говорил, заходи ко мне в любое время. Если меня нет, ключи от сейфа вот здесь, за этой книгой. Запомнил? А теперь клади. От тебя секретов нет. Проверенный человек. Если я доверяю — все!

Дымов открыл сейф. Там в полнейшем беспорядке лежали какие-то бумаги, пакеты, приказы.

— У вас тут… — начал он в замешательстве.

— А ты приведи в порядок, помоги своему начальству. Мой недосмотр — твой недосмотр. Пора бы усвоить эту простую истину. Действуй.

— С удовольствием. Но, может быть, здесь что секретное?

— У нас все секретное: И все важное. Мы сто раз проверяем людей. Впрочем, я уже говорил об этом.

— Да, да. Спасибо, Кирилл Власович.

Несколько минут они молча занимались каждый своим делом.

Дымов, скрывая торжествующие глаза, укладывал в сейфе бумаги. Омаров просматривал свежую почту. Вдруг он спросил:

— Как наши герои поживают?

— О ком вы?

— Ну, замполит, Руссо…

— Занялись новым совхозом.

— Вот и хорошо, что занялись. По крайней мере под ногами не путаются. Этот Зубрилин… Тоже мне, контроль! Пусть хоть там пользу принесет.

— Вы уверены, что польза будет? — осторожно спросил Дымов.

— А ты как думаешь? — ответил вопросом Омаров.

— Боюсь, что впустую тратим государственные деньги. Данилевский из метеослужбы говорит, что в том районе и в июле морозы. Похоже на авантюру. Пользуются тем, что трест дал широкие полномочия…

— Да? А вот мы и проверим на деле, кто таков Зубрилин и что он практически может. Врагов выгораживать он мастер. Если с Май-Урьей у него не будет вытанцовываться, тогда мы вспомним и тот случай. Он здесь сейчас?

— Сегодня видел его.

— Ко мне не заходит. Правильно делает! Понимает, что наши встречи к добру не приведут. Не тот стиль, Зубрилин. И не то время. Либерал, в демократию играет.

Когда Дымов вернулся в свой кабинет, там сидел посетитель — маленький человек с умными, слегка раскосыми глазами, которые выдавали в нем уроженца восточных островов. Это был экономист прииска Май-Урья.

— Здравствуй, Винокуров. — Дымов протянул ему руку.

— Здравия желаю! — по-военному ответил гость. — Привез квартальный отчет.

— Давай сюда.

Дымов взял папку, бегло посмотрел бумаги и уставился на посетителя. — Еще что?

— Пакет от Скалова, — тихо сказал Винокуров.

— Давай.

Пакет был кожаный. Дымов, не открывая его, сунул в стол. Спросил:

— Когда он передал?

— В тот четверг. Сам приходил на прииск. На словах велел сказать, что видел Зотова, даже познакомился с ним.

— Не сказывал, что они там делают?

— Говорил. Срубили им с женой зимовье, поставили метеоплощадку. Работают. Живут в стороне от всех.

Дымов подумал, прищурился.

— Пусть себе живут. Передашь Скалову, что он и впредь может поступать, как ему лучше. У вас на прииске продукты еще есть?

— Мало.

— А как ведут себя рабочие?

Винокуров пожал плечами.

— Обыкновенно. Посмотрите отчет. Добыча золота не уменьшилась. Наоборот. Не понимаю, как можно. Триста граммов хлеба в день, приварок слабый, а все ходят в забой.

— Ну-ну, всему свое время. Посмотрим, что скажет зима. Одного энтузиазма в лютые морозы маловато. Всякому терпению бывает предел.

Дымов отпустил посетителя и, оставшись один, открыл пакет от Скалова. В кожаной сумке лежала карта; на кальке были нарисованы какие-то значки. Там же находилось длинное письмо, написанное уверенным почерком. Оно было адресовано директору треста. Дымов наскоро пробежал по страницам, глянул на подпись: «Бортников».

Спрятав бумаги в сумку, он задумался. Потом достал новую синюю папку с тесемочками, переложил в нее бумаги из кожаного пакета и, написав сверху «На подпись К. В. Омарову», отправился в кабинет своего шефа.

— Капитана нет, — сказала секретарша.

— Я знаю, — ответил Дымов и прошел в кабинет.

Он уверенно нащупал за книгой ключи, открыл сейф и, осмотрев полочки, сунул синюю папку под бумажный ворох.

Заперев сейф и попробовав рукой тяжелую дверцу — прочно ли закрыта, — Дымов положил ключи на место и, очень довольный, возвратился в свой кабинет.

«Надежнее места и не сыщешь, — подумал он. — Спасибо вам, дорогой Кирилл Власович…»

Все шло как нельзя лучше.

И в одном только у Дымова вышла осечка: два парохода с продовольствием все-таки пришли в бухту до зимы. Успели.

Плановик стал плохо спать по ночам.

Осечка за осечкой…

Глава восьмая

Полевая партия в Май-Урье. Встреча с Зотовым. Первые радости. Пирог с брусникой. Саша Северин сдает свои позиции.

Мы дождались этих пароходов. Они вошли в бухту в сырой и холодный день октября, как раз когда по радио все услышали новые тревожные вести о боях под Москвой. Может быть, поэтому и не было торжественной встречи долгожданных судов. Да и нужна ли торжественность? Гораздо важнее, что через час из порта уже пошли по Колымскому шоссе на север автомашины, груженные мешками с мукой и ящиками с маслом. Это ли не самое главное?

Вслед за транспортом тронулась и наша партия.

Тяжелая машина, разбрызгивая лужи, покрытые тоненьким ледком, шла по шоссе, мигая в холодном тумане зажженными фарами. Стояла такая погода, что вот-вот должен был выпасть снег. Только близость моря — этого аккумулятора тепла — сдерживала дальнейшее похолодание. Но стоило нам проехать первые сто километров и начать подъем в горы, как в холодном тумане поплыли первые снежинки. Они неслись навстречу машине все гуще и гуще, налипали на стекло кабины, забирались к нам в крытый кузов. Лес побелел, дорога тоже побелела, на ней оставались лишь темные колеи. Еще несколько километров подъема — и среди низких серых туч показалось голубое небо. Прорывов становилось все больше, воздух посвежел, туман исчез, снег перестал идти, и скоро мы вырвались на ровное высокогорье, где уже уверенно царствовал дед-мороз. Из сырой и холодной осени мы поднялись к устойчивой, спокойной зиме.

Перемена была так разительна и неожиданна, что мы попросили шофера остановиться и вылезли из кузова.

Снег лежал сплошной пеленой, скрывая неровности рельефа. Все было чисто белым: лес, кусты, болота. На опушке уже возник сугроб — признак ранней метели. Пощипывало от мороза лицо. Светило холодное солнце. А в каких-нибудь двадцати километрах отсюда — ниже и южнее — под дождем обвисали голые ветки лиственниц, чавкало под ногами и дул пронзительный, напоенный холодом и водой морской ветер. Сюда он не достигал.

Потоптавшись на снегу, мы проворно забрались в крытый кузов, растопили печку и, согревшись, уснули под ровный гул мотора.

Мы едем долго. Уже порядком надоело белое безмолвие шоссе. Застыли, устали бока, в валенки и за спину забирается холод. Глаза закрываются, щурятся от белизны, блеска и напряжения, а дорога все бежит и бежит, с каждым поворотом открывает новые гористые дали и холодные скалы на блекло-голубом фоне неба. Мелькают редкие домики дорожников, серые пятна лесов в распадках, и кажется, этому пути не будет конца — так длинен и утомителен он.

Но вот в сумерках прогрохотал под колесами грузовика длинный деревянный мост через реку Колыму справа поплыли пугающие чернотой и грозной крутизной прижимы, среди которых вьется и петляет над рекою шоссе, а мы понеслись по широкой долине, влетели на крутой подъем, поехали все тише, тише и наконец остановились.

Даем машине отдохнуть в красивом поселке, бережно притулившемся в густом тополевом лесу, а потом опять мчимся на север, пока на нашем пути не возникает еще один перевал. За ним — мы уже знаем — непременно откроется более обширная долина, а в низовьях ее, кажется слева, должна быть знаменитая Май-Урья. Странно видеть в этой холодной долине гораздо более пышную растительность, чем около самого моря. Черные густые леса нетронуто стоят в распадках, буреломная тайга величественна и сурова. Причудлив Север! В нем нет жесткой закономерности равнин, климат здесь определяется не только географией и широтой местности, но и положением и высотой гор, склоном долины и еще какими-то факторами, до которых мы должны докопаться во что бы то ни стало.