Нас сгложут могильные черви - всему наступит конец.

Цену пустому миру знал Видади больной.

Мир о пощаде просит, словно набат ночной!

Что за столпотворенье там, в суете земной!

Жизнь коротка, не будет жизни еще одной.

Мне чашу подай, виночерпий, - всему наступит конец.

Нас сгложут могильные черви - всему наступит конец.

Поэт, как рано постарел ты...

Ты, говорят, счастливый самый,

Хотя всю жизнь ты горем сыт,

Как снег в горах, оно висит

Над головой твоей упрямой.

И скольких бы других ни грел ты,

Ни влек бы к сердца очагу,

Вся голова твоя в снегу!

Поэт, как рано постарел ты...

Вчера, когда окончил ты

Читать, когда, в руках цветы -

Безмолвная, перед поэтом

Стояла девушка с букетом,

Как долго на нее смотрел ты,

Читая у нее в глазах

Наивное по-детски: "Ах!

Поэт, как рано постарел ты!"

Охотой увлекался ты,

Под буркой ночевал в пустыне

И за козлами по стремнине

Спускался с горной высоты.

Как прежде, брал их на прицел ты,

Но пули мимо них прошли

И только свистнули вдали:

Поэт, как рано постарел ты!

Ты был жесток в житейских схватках,

Был друг друзьям, был враг врагам,

Но тот, кто в жизни только лгал,

Кто дружбу предлагал, как взятку,

Кто с лестью лез, чтоб подобрел ты,

Сейчас, скрывая торжество,

В твой дом вползая, шепчет: "О,

Поэт, как рано постарел ты..."

Да, голова твоя седа,

Поэт. Но это не беда, -

Ни женщина, что ты любил,

Ни Родина, чьим сыном был,

Те двое, для кого сгорел ты,

Пусть голова твоя седа,

Тебе не скажут никогда:

"Поэт, как рано постарел ты!.."

Все в звездах небо, с моря дует ветер.

Мы встретим со стаканами зарю.

Не говорю: забудем все на свете!

- Согреемся немного, - говорю.

Пусть длится ночь, пусть опоздает утро,

В объятьях дум сижу я у огня.

Пусть то, что я скажу, не так уж мудро,

Но мудрость друга - выслушать меня!

Пока любить и петь я мучим жаждой,

Пока, живой, теплом земли дышу,

Я жизнь продлю в ее мгновенье каждом.

Мне некуда спешить.

Я не спешу.

Любовь моя! Чтоб лет моих не выдать,

Не говори, что я устал и стар.

Я видел меньше, чем хотел бы видеть!

Встань, обойдем земной летящий шар.

И если парус дум моих летучих

Нас бросит в океаны и моря,

Не бойся! Я дорог не знаю лучших,

Чем те, где не встают на якоря.

Звезда ль меня лучами с неба тронет,

Иль я звезду на небе погашу,

Пусть радость и печаль своих коней не гонят,

Мне некуда спешить.

Я не спешу.

И ты, мой друг, охотник, всю округу

Облазивший со мною на веку,

Давай пройдемся медленно по лугу

И "здравствуй" скажем каждому цветку.

Я должен над цветами наклониться

Не для того, чтоб рвать или срезать,

А чтоб увидеть добрые их лица

И доброе лицо им показать.

Они раскроются по доброй воле

На час, на день, на сколько попрошу!

Куда спешить мне? Я не ветер в поле!

Мне некуда спешить.

Я не спешу.

Пусть туча медленней пройдет над нами,

Пусть медленней течет река. И пусть,

Весь мир на капли разделив глазами,

Я каждую запомню наизусть.

Не думай, я не постарел, я просто

Хочу, чтоб все в нас оставляло след,

Чтоб мы, не доживающие до ста,

Прожить умели за день десять лет.

Пусть не спешит перо в руке поэта

Скорее книгу жизни завершить.

Пусть длится день! Пусть вертится планета!

Я не спешу.

Мне некуда спешить.

Ты помнишь, друг, как я, назад три года,

В Москве, с утра к тебе ворвался в дом?

И сколько б мы ни пили в ту погоду,

Дай бог, чтоб чаще было так, вверх дном!

Южанин, был я в ту метель простужен,

И как же ты ругал меня, корил,

Что даже пусть я сам себе не нужен,

Тебе я нужен! - так ты говорил.

Сняв телогрейку, теплую от тела,

Ее мне по-солдатски подарил.

- Простуженный поэт - дрянное дело!

Не смей болеть! - так ты мне говорил.

И голос твой, как огонек за вьюгой,

Не потеряю я, пока живу,

Пусть будет щепкою подарок друга, -

С той щепкой я моря переплыву!

Когда теперь с ружьем в степи шагаю

И зимний холод режет, как стекло,

Я сразу телогрейку надеваю,

Хранящую еще твое тепло.

Когда в Баку ударит норд весенний,

И с легкими начнется канитель,

И все родные хором, нет спасенья,

Зовут врачей, чтоб класть меня в постель, -

Я надеваю телогрейку эту

И в ней сижу упрямо у огня.

Каких врачей еще искать по свету,

Когда ты взялся вылечить меня!

Моя мечта вдруг унесла меня

От нашей громкой и живой планеты

Туда, где ночи нет, и нету дня,

Нет тишины, затем что звуков нету.

Людского не увидишь там лица,

Вода горька там, и земля тосклива,

Там нету ни прилива, ни отлива,

Как нету ни начала, ни конца.

Там каждый камень, прошлое приемля,

Стоит, вкушая вечности покой,

Закрыв глаза на небо и на землю,

В надгробных думах о судьбе людской.

Висят деревьев ветки неживые

Над кладбищем, где неживые спят.

И кипарисы, словно часовые,

Над белым камнем памяти стоят.

Ни дождь, хлеставший сверху мокрой плетью,

Ни зной, сплетенный из сухих ремней,

Не смог стереть за целое столетье

Ни буквы с этих неживых камней.

Гляжу на это кладбище мирское...

Жизнь прожита вся в спешке, на бегу,

И что-то не доделано такое,

Чтобы не быть у мертвецов в долгу...

И мокрые весенние деревья,

И молодости теплые дожди,

И первый страх,

И первое доверье,

И спутанные косы на груди -

Все остается позади...

И голубые сонные глаза,

И на щеке - соленая слеза,

И шепот: раз пришел - не уходи!

Все остается позади.

Надежды голубиные полеты,

И привкус клетки - в просьбах: подожди!

И трепет крыльев,

И в гортани клекот -

Все остается позади...

В вагоне позднего трамвая

С дождем мы едем в старость оба,

Дождь движется со мной бок о бок,

Кружками к стеклам приставая.

А стук колес уходит в прошлое,

Напоминая мне без жалости