Изменить стиль страницы

Пока мы шли к дому отдыха, Леля взволнованно рассказывала, как я бросился на калитку, как перепрыгнул через подоконник и так далее. Сейчас это выглядело весьма комичным.

— И все же ты вел себя, как герой, — сказала она. — Я тобой горжусь!

К нашему удивлению, входная дверь оказалась незапертой, хотя было уже почти одиннадцать часов. Отдыхающие в полном составе — в чем было нетрудно убедиться — сидели перед телевизором. Шли гимнастические выступления с лентой. Диляна опять получила десятку. Директор строго посмотрел на нас, но ничего не сказал. Не успев войти, Леля защебетала:

— Если б вы только знали, что с нами произошло.

Но тут я сильно сжал ее локоть, и она замолчала. Фифи рассеянно поинтересовалась:

— Что именно, дорогая?

— В корчме нам подали бастурму, — заявила сообразительная Леля. — У них прекрасная бастурма, а вино еще лучше!

Браво, моя радость!

Не знаю почему, но мне не хотелось рассказывать о том, что с нами случилось в тот вечер.

2

В одиннадцать директор выключил телевизор и пожелал всем спокойной ночи. Отдыхающие разошлись по комнатам. Раздевшись, я лег, намереваясь почитать в постели часок-другой. Минут через пятнадцать я услышал могучий храп доктора Эйве: он был моим соседом через стену. Так бывало почти каждый вечер, но храпел доктор Эйве примерно полчаса, и, когда утром начинал передо мной извиняться, я успокаивал его:

— Но ваш храп, милый Доктор, мне не мешает, наоборот — он меня мобилизует, ведь я приехал сюда не спать, а заниматься.

Но в этот вечер в голову ничего не шло.

В ушах у меня все еще звенел пронзительный нечеловеческий крик женщины. Я рассуждал: «Хорошо, но когда мы вышли из корчмы, ветра уже как будто не было, Кроме того, как во всех старых домах, окно ведь открывается не внутрь, а наружу. А на полу, действительно, валялась подушка — я же сам ее поднял и положил на кровать».

Но если это не было галлюцинацией, то зачем ей болтать глупости — будто бы в комнату влез Царский, тогда как — царство ему небесное! — он уже давно отправился в иной мир. Как убийца, если он все же есть, смог открыть окно снаружи или же. сперва проникнуть в комнату, а потом открыть окно, если изнутри дверь была заперта на задвижку? И как это он словно растворился в воздухе, так что мы с Лелей не заметили его? Самое важное — зачем ему понадобилось убивать женщину, которая, как она сама говорит, всего-навсего помощница повара в доме отдыха? Вопросы роились в голове, как пчелы, хотя я всячески старался их прогнать. В свое время Андонов, бывало, говаривал: «Читать детективы приятно, но нельзя перебарщивать!» Но я и не перебарщивал: наоборот, очень давно старался не смотреть на томики из известных серий «Героика и приключения» и «Луч», зная по собственному опыту, что подобное чтиво — своего рода наркотик, стоит разок попробовать, как сразу начинает к нему тянуть Исключение составляет телевизионная рубрика «Студия Икс», в которой иногда попадаются хорошие фильмы. Но, как говорил капитан Андонов, литература — это одно, а реальная жизнь — совсем другое. Хотя сериал с инспектором Коломбо пытался внушить мне обратное, а выдумки авторов были нелепы, сам Коломбо был мне симпатичен, свое дело он делал самоотверженно и скромно.

Вероятно, заснул я поздно; вспоминаю, что долго не мог отделаться от навязчивого вопроса: а как бы повел себя инспектор Коломбо в данной ситуации, как бы поступил мой друг капитан Андонов? Громкие рулады доносились из комнаты доктора Эйве, как обычно, примерно полчаса, затем весь дом погрузился в тишину, снаружи тоже царило спокойствие, изредка нарушаемое далеким собачьим лаем, который перенес меня в деревню к моей бабуле, о которой я всегда думаю с удовольствием. Не сделал ли я ошибки, поехав сюда, а не к ней, она так бы мне обрадовалась, носила б меня на руках, но именно этого я и не хотел — создавать ей дополнительные заботы, к тому же она все еще сердилась на меня из-за дочери геолога.

Проснулся я ровно в шесть — привычка эта осталась у меня после службы в армии и, судя по всему, — на всю жизнь, и хотя спал я мало, чувствовал себя бодро. Обычно, проснувшись, я лежу в постели минут пять, чтобы обдумать, что мне предстоит сегодня делать. Потом встаю, принимаю холодный душ, надеваю тренировочный костюм и тихо выхожу. Бесшумно приближаюсь к двери в другом конце коридора, легонько — двумя пальцами — стучусь. Дверь приоткрывается, показывается свежая, только что умытая мордашка Лели, «Доброе утро», — говорю я, «Доброе утро», — отвечает она и выходит тоже в тренировочном костюме — французском, голубого цвета, — который делает ее еще более очаровательной. Мы отпираем входную дверь: «Скобка» — так Леля называет директора — еще спит и видит себя начальником Балкантуриста, спят и остальные отдыхающие, только снизу, из кухни, доносится тихий перезвон посуды: завтрак будет готов к половине восьмого.

Мы бежим по дорожке, ведущей к селу, — два километра туда, два обратно. Время от времени делаем передышку. Возле самого села растет березовая роща. Для этих гор береза — нетипичное дерево, поэтому роща таит в себе особое очарование: она кажется такой нежной и беззащитной.

Леля гладит тонкие белые стволы и шепчет:

— Милые вы мои!

Этим утром я лежал в постели не больше двух-трех минут. В момент пробуждения включился компьютер у меня в мозгу. Программа не допускала никаких отклонений. Нужно встать, натянуть на себя тренировочный костюм, побежать в село и сделать то, что сделали бы на моем месте и Коломбо, и капитан Андонов. Если КТО-ТО пробрался к женщине с намерением ее убить и если этот КТО-ТО и влез и вылез через окно, он не мог не оставить следов. Шел дождь, земля была мокрой, и если на нее прыгнуть, как должен был сделать тот человек, это все равно что поставить свою подпись.

Да, да, именно так! Проще простого установить, воспользовался ли кто-нибудь окном, чтобы пробраться в комнату к женщине. Мы с Лелей уже им воспользовались.

И душ, и бритье я решил оставить на потом. Сделаю несколько приседаний и глубоких вдохов перед открытым окном — такая же польза. Я вскочил, отдернул занавеску. Глазам моим открылась мягкая, ровная белизна. Это было настолько неожиданно, что показалось мне неправдоподобным. Двор, деревья и все остальное словно было посыпано сахарной пудрой. Сегодня двадцатое ноября, — вспомнил я. Снег выпал раньше обычного, но, как и всякий первый снег, был он чист и красив, к я не мог не ощутить радости, оставшейся у нас с детства от первой встречи с этим белым чудом. Я засуетился, заспешил: надо побыстрее сказать Леле! Но уже надевая костюм, чертыхнулся: какие теперь следы?! Сейчас и в селе, и во дворе под окном, как и повсюду, — белым-бело, девственно чисто и красиво!

Я отбросил костюм и, не торопясь, пошел в ванную. Открыл кран с холодной водой, повернул его до упора:

пусть, нечего себя жалеть, ты приехал сюда, мой милый Иван, заниматься; сейчас не летние каникулы, когда ты бил баклуши, а бабуля не знала, как тебе угодить (в ту историю ты влип случайно и выкарабкался благополучно благодаря капитану), сейчас ты здесь не для того, чтобы развлекаться и набирать вес, а для того, чтобы готовиться к защите диплома — через два месяца конец учебе, хватит тебе сидеть у государства на шее, пора начать трудиться, как все люди. Только спустя четверть часа я был перед лелиной дверью. Она сразу же мне открыла.

— Ты видел?

Ее голос дрожал от восторга.

— Видел, — ответил я кисло. Она уставилась на меня:

— Тебе не нравится снег?

— Напротив, но я расстроен тем, что не взял с собой лыж.

И все же первый снег невозможно встретить с плохим настроением. Мы бежали по дорожке в обычном ритме. Раз-два, раз-два. Вдох-выдох. Толщина снежного покрова была семь-восемь сантиметров, сверху еще падали снежинки, но все реже и реже; в полдень, наверное, покажется солнце, снег растает, и следы будут на месте.

— Эй! — обернулась ко мне Леля, бежавшая, как всегда, впереди. — Не отставай!