И тогда я услышал радостный лай собаки, потом прогремел выстрел, раздался вой, и шагах в двадцати от меня из зарослей выскочил мой вчерашний знакомей Мечо. Прижав к голове уши и поджав хвост, он, скуля, мощными прыжками устремился вверх. Я хотел позвать пса, но был настолько ошарашен выстрелом, что так и остался сидеть с открытым ртом. В следующий миг я забыл о собаке, охваченный яростью, что есть человек, который хочет ее убить. Вскочив, я кинулся в кустарник. Он был густым, непроходимым, поэтому я крикнул:

— Зачем стреляешь, идиот?

Никто не ответил, но я ясно услышал шум шагов и шорох осыпающихся камешков. Я пробежал вдоль зарослей метров сто, пока не нашел тропинки, вероятно, вытоптанной дикими кабанами, спустился по ней к ручью и перепрыгнул на другую сторону. Склон здесь был голым, с осыпями, на которых тут и там росли низкие кусты.

— Эй! — крикнул я, но вокруг царило безмолвие. Я узнал заброшенную дорогу, ведущую вверх к туристскому приюту, куда мы с Лелей ходили на прошлой неделе. Надо было вернуться обратно — так поступил бы любой на моем месте, тем более, что я еще не выполнил данного мне задания, — но гнев мой был настолько силен, что я решил любой ценой найти подлеца, стрелявшего в собаку. Выстрел был из карабина, в этом не было никаких сомнений, я слышал и свист пули, рикошетом отлетевшей от камня, в который она попала. Кто может стрелять здесь из боевого оружия? Я пристально вгляделся в дорогу и, несмотря на то, что она была твердой и каменистой, вскоре обнаружил след ноги. На горсти песка, влажного от вчерашнего снега, совсем ясно виднелся отпечаток галоши. Я двинулся вперед по дороге против течения ручья, выискивая следы, словно индеец из романа Майн-Рида, вспоминая и совет Андонова, что если хочешь быть хорошим разведчиком, надо действовать в соответствии с обстановкой. Он интересовался собакой. Почему? Это мне пока не известно, но раз собака здесь, а не в буковом лесу, я должен выяснить, кто в нее стрелял и почему.

В нескольких местах я нашел подтверждение тому, что по заброшенной дороге прошел человек. Несмотря на то, что он ступал легко, я обнаружил перевернутый камешек, а потом — окурок, кружившийся в водовороте ручейка, впадавшего в большой ручей. Нагнувшись, я выудил окурок из воды. Он разбух, но все же можно было установить, что он от сигареты с фильтром «Арда». Из наших отдыхающих никто «Арду» не курил. Ветеринар курил, как и я, сигареты «БТ», корчмарь и директор дома отдыха вообще не курили. Вчера вечером в собаку тоже стреляли, но я готов поклясться, что выстрел был из пистолета, а не из карабина.

Я присел у ручейка, где нашел окурок, думая о фигурах, которые я непрестанно перемещал в ограниченном окружностью пространстве. Кто испытывает такой страх перед собакой, что хочет любой ценой ее ликвидировать? Предположение Лели, что собака знает убийцу Царского, выглядит логично. Значит, рассуждал я, убийца где-то здесь, неподалеку, наверное, среди кустарников, и, если я проявлю сообразительность, то смогу его поймать. Но как? Голыми руками? Ведь он вооружен, а у меня нет даже перочинного ножа!

Я встал и направился к туристскому приюту, исполненный решимости выяснить, откуда пришел убийца или же куда он пойдет, если сейчас он движется впереди меня. Я ускорил шаг, даже перешел на бег трусцой, что не составляло для меня труда: я был молод, с хорошей физической подготовкой, при этом горел решимостью довести дело до победного конца. Спустя примерно час я уже значительно углубился в горы, овраг, по которому протекал ручей, сузился, мелколесье сменилось густым сосновым лесом, посаженным, вероятно, лет двадцать-тридцать назад; солнце скрылось за вершинами, вокруг стали мрачно и сыро. Голос разума советовал мне повернуть назад, я уже почти был уверен, что впереди никого нет, этот тип наверняка остался сзади, спрягался среди осыпей, но так или иначе я уже приближался к полянке, где у подножия крутых серых скал стоял полуразрушенный туристский приют. Я хорошо ориентировался, так как прошел по этой дороге дважды — туда и обратно, и уже считал повороты — один, второй; затем надо будет перейти на другую сторону ручья. В полдень солнце освещало приют, возле которого мы с Лелей провели несколько приятных часов. Но я ошибся: дорога вывела меня к ручью, прозрачная вода которого весело бурлила в узком русле, и там, у брода, я увидел на песке следы, которые совсем сбили меня с толку. Очевидно, совсем недавно — вчера или сегодня, после того, как растаял снег, — здесь прошли трое. Один проследовал в направлении, откуда шел я; след от мужской галоши, который я уже видел после выстрела, на этот раз был четким; двое других направлялись в сторону туристского приюта, глубокий след от мужского туристического ботинка свидетельствовал о том, что мужчина здесь подпрыгнул, чтобы ступить на камень посреди потока, другой же след — от правой кроссовки французской фирмы «Спортинг» — был мне очень хорошо знаком. До сих пор такие кроссовки я видел на ногах только одного человека, и сознание этого ввергло меня, как говорится, в столбняк. Когда, почему и как оказалась здесь Леля? Вчера или сегодня? И с кем? Ступив на камень, мужчина подал ей руку, чтобы помочь перейти на другую сторону потока.

Я был так ошеломлен, что присел возле воды, чтобы решить, как мне поступить. Леля и НЕКТО прошли здесь, но обратно не возвращались, а если вернулись, то другой дорогой. Когда? Вчера или сегодня?

Я чувствовал себя так, словно надо мной жестоко надсмеялись. Душу переполняла обида. Ей было известно обо мне все — каждый мой шаг, каждая мысль, почему же на доверие она не отвечает доверием? Она уехала с Барменом неизвестно куда… И что тут интересного в этом приюте, зачем им понадобилось переть сюда, в это глухое место?

Встав, я приготовился сделать то же, что и ее кавалер, — ступив на камень, перепрыгнуть на другой берег. И тут одновременно со звуком выстрела я услышал свист пули, срезавшей сосновую ветку на другой стороне потока. Я невольно воскликнул: «Эй!» и упал в холодную воду, обхватив руками большой круглый камень. Я лежал так несколько секунд, оцепенев от страха, ожидая второго выстрела, который — я был в этом уверен — будет метким. Наверное, этот тип находился совсем близко и целился в меня, как в мишень на стрельбище. Но выстрела не последовало. Я медленно поднялся и обреченно повернулся в ту сторону, откуда прилетела нуля.

Метрах в десяти от ручья поднималась стена соснового леса — глухая и неподвижная. Если он хочет меня убить, думал я, то сделает это сейчас. Даже самый неопытный стрелок не может промазать с такого расстояния. Вода стекала с меня, я пробормотал: «Ну, давай же!» и, странное дело, страх мой вдруг прошел, меня охватило полнейшее равнодушие, я не думал в этот момент ни о чем, лишь с сожалением смотрел, как быстрое течение уносит полиэтиленовый пакет с. шампиньонами.

— Стреляй, гад! — уже в полный голос крикнул я, глядя на вершины сосен, раскачиваемые невидимым ветром. Потом., после долгой томительной паузы, я шагнул вперед. И тогда тот скова выстрелил. На этот раз пуля вонзилась в землю метрах в двух передо мной, как раз там, где я должен был выйти из воды на берег. Я вновь остановился. Вода плескалась о мои колени, но я ничего не ощущал, в ушах моих гремел выстрел, а в мозгу мелькнула догадка, что он не хочет, чтобы я шел дальше, что ОН пи за что не пустит меня туда. Он командовал положением, находясь, вероятно, метрах в двадцати в лесу и держа меня на мушке. Два выстрела были предупредительными, подумал я, третий раз ОН выстрелит в цель. Я повернулся и медленно побрел назад. Возвратился на старый берег, потом двинулся обратно по дороге, испытывая единственное желание показать, что я не трус, идя медленно, не торопясь, — пусть ОН поступит, как сочтет нужным, я у него в руках. Метров сто я прошел, ощущая у себя на спине черный кружок — центр мишени, в который уставилось дуло карабина «Мэнлихер» — старой, но испытанной модели образца первой мировой войны.

Когда я поднялся на знакомый гребень, уже смеркалось. Внизу виднелся дом отдыха, под ним — городок с железнодорожным вокзалом, а на западе — вековой буковый лес, куда послал меня Андонов. Лес чернел зловещим пятном, а небо за ним пылало кроваво-красным закатом. В голове было пусто, я уже ничего не понимал из того, что происходило вокруг меня. Я испытывал ужасный голод и желание сесть у камина и согреть свое бедное тело; насквозь промерзшее в мокрой одежде. Спускаясь по знакомой тропинке, вспомнил старую поговорку, которую любила повторять моя милая мудрая бабуля: