То, что она назвала меня по имени, явно свидетельствовало о том, что она сердится.

— Хорошо. Раз ты хочешь, будем говорить серьезно. У меня вопрос: откуда тебе известно, что сегодня вечером в корчме будут подавать домашние колбаски?

Она укоризненно произнесла:

— Разве ты не помнишь, что вчера корчмарь сам об этом сказал?

Я такого не помнил, но промолчал. Не думаю, что Леля была со мной вполне откровенна, ну да ладно! Мы подходили к дому женщины, я уже различал козырек, под которым мы вчера целовались. Напротив находился дом Царского.

— Леля, — остановился я, — подожди меня в корчме, я приду через полчаса. Иди в корчму!

— А что ты будешь здесь делать? — Она тоже остановилась.

— Ничего особенного. Просто мне хочется постоять и подумать. Ну иди же! Или ты боишься?

— Я боюсь за тебя, а не за себя.

— Ничего страшного со мной не случится, — засмеялся я. — Иди, иди!

Она послушно пошла. Силуэт ее скоро растаял в рассеянном свете уличных фонарей, горевших лишь на центральной площади. Из соседнего дома доносились голоса, во дворе кололи дрова. Раздался гонг — сигнал Софийского радио — и слова диктора: «Двадцать часов». Хотелось курить, но я терпел. Прижавшись к воротам, я напряженно вглядывался в темноту в той стороне, откуда мы пришли. Шедший за нами следом вот-вот должен был появиться, если только не свернул где-то раньше. Как только мы вышли из дома отдыха, у меня появилось ощущение, что кто-то идет сзади. Я несколько раз оборачивался, нарочно замедлял шаг, но никого не было. Когда мы проходили через рощу, это ощущение еще больше усилилось. Сейчас, сказал я себе, этот человек — если он действительно следит за нами, если мы представляем для него интерес, — обязательно должен появиться. Но прошла минута, две, пять — никого не было. Наверное, все это мне почудилось — от напряжения, волнения, усталости. Когда боишься черта, и вправду можешь его увидеть — с рогами, с бородой и прочими атрибутами — таким, каким ты его себе представляешь. В темноте каждый стебель, каждый куст кажутся живыми существами. Я уже было решил закурить и продолжить путь, как вдруг за досками, на которые я опирался, послышался шорох. Кто-то с другой стороны постучал морзянкой. Это было настолько неожиданно, что я чуть не вскрикнул, но услыхал свое имя, тихо произнесенное голосом, который был мне бесконечно знаком:

— Спокойно, Ваньо, это я! Затем последовал приказ:

— Нажми на ворота и войди!

Не оборачиваясь, я нажал, створка ворот легко отошла, и я протиснулся в образовавшуюся щель. Рука Андонова схватила меня за локоть.

— Тише, детектив! Иди сюда! Сядь!

Я послушно сел на что-то вроде ящика. Андонов уселся рядом со мной.

— Что ты здесь делаешь, капитан? — не выдержал я, но он меня ласково осадил:

— Это я должен задать тебе этот вопрос! Я, как видишь, делаю свое дело, а вот ты почему не в доме отдыха? И вообще — зачем тебя сюда послали — шляться или готовиться к госэкзамену? Извини, но придется мне написать твоей милой бабуле. Или, в крайнем случае, выгнать вас досрочно из дома отдыха.

— Выгнать нас?

— Да, и тебя, и твою Лоллобриджиду. Это он вполне мог сделать.

— За что? Мы мешаем?

Андонов потрепал меня по плечу и произнес более мягким тоном:

— Еще нет, но если и дальше будете так суетиться, это может стать реальностью.

Затем, уже совсем ласково, продолжал:

— Но что поделаешь… Впрочем, тогда ты нам здорово помог, может, и сейчас от тебя будет польза. В конце-то концов, ты не виноват, что вчера вечером шел со своей девушкой по улице, что вы проводили женщину, а утром именно вы нашли ее повешенной. Если бы я тебя не знал, в первую очередь я задержал бы тебя. Поэтому оставим все так, как было до сих пор.

— Спасибо, товарищ капитан…

— Но, — произнес он тоном, не допускающим возражения, — вы должны меня слушаться. Надеюсь, ты понимаешь, почему я так держусь в доме отдыха. Этим вечером я собирался с тобой поговорить, но ты, как всегда, опережаешь события. Зачем ты встал у ворот а до каких пор намеревался стоять? Ну да ладно… Потом мне доложишь. А пока — имей в виду: ни ты, ни твоя девушка не должны появляться возле этого дома! Ясно?

— Ясно! — виновато ответил я.

— Когда я решу, что ты мне нужен, я тебе скажу, — совсем мягко заключил Андонов. — Что, заинтриговало тебя дело, а?

— Очень! — чистосердечно признался я.

— И есть отчего!

— Правда, капитан?

— Никаких капитанов!.. Для тебя, как и для всех остальных, я — товарищ Марчев! Я приехал сюда подлечить расстроенные нервы. Люблю уединение, одинокие прогулки. Страдаю бессонницей, поэтому директор разрешил мне в любое время входить и выходить из дома отдыха. Моя комната как раз над твоей. Если тебе будет нужно что-то немедленно мне сообщить, постучи по трубе парового отопления четыре раза с интервалом между третьим и четвертым ударом. Но тихонько, как мышонок, а то все услышат. А теперь иди к своей Дульсинее! Пели потребуется, я сам тебя позову сегодня ночью. Как твоя бабуля?

— Жива-здорова. Мне надо бы поехать к ней, да не хочется прибавлять ей забот. Но, насколько мне известно, вы переписываетесь?

— Два письма в год. Узнай она, как ты тут влюбился в ихтиолога, не сносить тебе головы!..

— Знаю… Она все еще не может простить мне ту дочь профессора.

— Ну, это ваши семейные дела, — уже рассеянно проговорил капитан. — Давай испаряйся!

Я моментально подчинился. Пока я шел к площади, мне пришло с голову, что надо было ему сказать насчет следов, какие я ожидаю увидеть завтра под окном женщины. Ну, ничего, скажу вечером, если он сам еще не сообразил, в чем я сильно сомневаюсь.

В корчме, как говорится, яблоку негде было упасть. Просто удивительно, откуда появился весь этот народ, если днем в селе живой души нет! Из угла Леля макала мне рукой. Преодолев дымовую завесу, я добрался до ее столика и с неудовольствием констатировал, что мужчина, сидевший за ним, — ветеринар, зять корчмаря. Меня ждала еще одна неожиданность: за соседним столиком сидели еще двое из дома отдыха — Фифи и Бармен. Увидев меня, они заулыбались так радостно, будто выиграли в спортлото. Я сел, ветеринар пожал мне руку, сказав:

— Очень приятно! Ваша дама как орлица защищала ваше место от посягательств!

На столике красовались нестандартная литровая бутылка вина уже знакомого мне темного цвета и тарелка с колбасками. Не было нужды их пробовать, чтобы определить, чье это производство: вся корчма благоухала чабрецом и другими тонкими приправами, из кухни доносилось веселое шипение, а корчмарь прямо-таки летал от прилавка к столикам и обратно. Все громко и возбужденно говорили. Глаза Леша загадочно мерцали. Ветеринар улыбался — доброжелательно и, как мне показалось, немного покровительственно.

— Вы задержались, — произнес он, наливая мне вина, и подмигнул фамильярно, словно ми знакомы еще с детства, а не с сегодняшнего утра. Корчмарь кивнул мне и радостно улыбнулся. Мы подняли стаканы с вином и чокнулись:

— Будем здоровы!

С того места, где я сидел, был виден весь зал. Фи фи время от времени кокетливо отводила двумя пальцами нежной руки непокорную прядь крашеных волос, падавшую ей на лоб. Бармен, т. е. фармацевт, сидел ко мне спиной — прямой, как у кавалерийского офицера. Я видел его голову: на самой макушке она слегка начала лысеть. Я по очереди оглядывал всех присутствующих: здесь собрались крестьяне, чьи лица были уже мне знакомы, были и сельчане, работавшие внизу, в городке, зашедшие пропустить рюмочку после трудового дня. Через час-другой все разойдутся по домам, в селе воцарится полная тишина, столь необходимая для отдыха и приятных сновидений. Было легко установить, какая тема всех занимает. Бее разговоры вертелись вокруг смерти несчастной поварихи. Наверное, за всю ее жизнь ее имя не упоминалось столько раз, сколько за один сегодняшний вечер. О Царском уже не говорили. По-видимому, никто не видел связи между двумя случаями.

Минут через десять я пил уже второй стакан вина. Вино было молодое, крепкое. Леля, словно забыв о моем существовании, с профессиональными подробностями рассказывала ветеринару о промышленном разведении мидий в Черном море. Он смотрел на нее таким взглядом, словно впервые видел женщину…