Димитр Начев

Неуловимый

1

— Так что же все-таки произошло? Насильственная смерть?

Вопрос задал мой неизменный партнер по шахматам, банковский служащий, которому льстило, что я называю его «доктором Эйве». Я прозвал его так после первой сыгранной нами партии, когда он похвастался, что лет десять назад во время сеанса одновременной игры, данного в Софии гроссмейстером Эйве, он сыграл с ним вничью.

Мы сидели в гостиной профсоюзного дома отдыха «Сирень» — уютной комнате с украшенным деревянной резьбой потолком, массивными стульями и камином, который прекрасно горел, когда мы заботились о дровах. В первый же день директор дома отдыха заявил нам, что дрова для камина не предусмотрены, но поскольку сидеть у горящего камина — удовольствие, то стоит и потрудиться, лично он не имеет ничего против, кругом лес, дров сколько хочешь, — пожалуйста, собирай и приноси. И мы — девятеро счастливцев, допущенных в дом отдыха во время мертвого сезона, предусмотренного для отпусков персоналу и текущего ремонта, — собирали и приносили. Нынче вечером камин пылал вовсю: утренняя прогулка прошла у нас под девизом «Обеспечь себя сам», мы притащили кучу дров, которых нам должно было хватить на несколько часов приятного времяпрепровождения — игры в карты и в шахматы, а также «телевизионной накачки», по выражению мадемуазель Фифи.

По-настоящему эту увядающую красотку где-то между сорока и пятьюдесятью годами звали Дафиной и работала она суфлером в драматическом театре.

Но хотя по первой программе телевидения шла интересная передача, а на шахматной доске выстроились в боевой готовности фигуры, мы сгрудились возле самого, камина и, согреваемые его теплом, с интересом слушали Вэ Петрову. Вэ Петрова — женщина неопределенного возраста, и, если бы меня попросили описать ее внешность, я, не пытаясь даже предположить, сколько ей лет, начал бы со слов: «Красавица с огненно-рыжими волосами, которая всегда ходит в клетчатых брюках и глотает сырые яйца». Я мог бы еще добавить, что она владеет приемами каратэ, пьет как грузчик и не пьянеет, колотит почем зря мужа, ежели таковой имеется. Но это уже из области предположений. Так вот Вэ Петрова рассказывала:

— После обеда, когда вы спали, я, как обычно, пошла в село за свежими яйцами. Возле кладбища — вы, наверное его заметили, оно над селом, близ фруктового сада, — стояло несколько машин. Я было прошла мимо, как вдруг вижу — одна из машин милицейская. А среди группы сельчан, стоявшей поодаль, смотрю — моя бабка, у которой я яйца покупаю. Тут уж я решила выяснить, что происходит. Попыталась приблизиться, но меня остановил сержант. От него я узнала, что, оказывается, производят эксгумацию — выкапывают труп человека, похороненного две недели назад. Ужас! Представляете, открыли гроб…

— И что в нем было?

Это спросил Выргов — маленький невзрачный человечек, чью фамилию я почему-то никак не мог запомнить. Обычно он садился немного в стороне от остальных, и единственным у него, что вызывало мое любопытство, была улыбка. Вам, наверное, приходилось встречать таких людей: они только слушают, не принимая участия в разговоре, и улыбаются — чуть скептически, чуть снисходительно, чуть насмешливо, как бы говоря: «Знаем-знаем, рассказывай эти байки кому-нибудь другому!»

Все, как по команде, повернулись к Выргову — настолько странно было услышать его голос. Сейчас он не улыбался. Вэ Петрова довольно грубо ответила:

— А что может быть в гробу? Конечно, труп. Но Выргов возразил:

— Не всегда. Гроб может оказаться пустым или наполненным камнями, а покойник, то есть мнимый покойник, и не думал умирать.

— Вы это серьезно?! — Фифи округлила глаза и вместе со стулом пододвинулась к Выргову.

— Вполне, — с готовностью отозвался он. — Я помню, подобная история произошла в моем родном селе. Расположено оно в горах, домишки разбросаны там и сям. Сейчас-то, конечно, оно выглядит иначе, я в этом уверен, хоть и не был там около тридцати лет. Вот какой случай там произошел. Мужчины из тех краев работали тогда в каменных карьерах возле реки Тунджа. И вот приходит сообщение, что один из них внезапно умер: погиб во время взрыва в карьере. Привезли на телеге и заколоченный гроб. Жена пожелала похоронить останки мужа высоко в горах, где лежат его деды и прадеды… Дорога вверх была крутой, каменистой, у телеги сломалось колесо, гроб соскользнул на землю и загремел но скату вниз, в лощину, где бурлил поток. Можете себе представить, какая это была картина! От ударов о камни гроб превратился в щенки, но мертвеца там не было! Женщины выли, как помешанные, а мужчины смеялись.

— Любопытно, — сдержанно произнес доктор Эйве. Вэ Петрова строго посмотрела на рассказчика:

— И что вы хотите этим сказать?

— Ничего. Просто констатирую факт.

— А почему в гробу не было тела? — спросил я.

— Муж инсценировал смерть, чтобы отделаться от жены, — пояснил Выргов, и на его маленьком хитром лице появилась та самая улыбка, о которой я уже говорил.

На мгновение воцарилось неловкое молчание. В нашей компании были четыре дамы: Вэ Петрова, Фифи, Маринкова и Леля. О первых двух я уже упоминал. Маринкова была не более чем супругой товарища Маринкова — крупного замкнутого мужчины лет шестидесяти, по целым дням ходившего по горам возле дома отдыха, не вступавшего ни с кем в контакт, а по вечерам молча сидевшего перед телевизором. Что касается четвертой дамы, то ей я уделю больше внимания, так как думаю, что знаю ее лучше, чем остальных. Зовут ее Лиляна, но все мы почему-то звали ее Лелей. Она настоящая красавица. Доктор Эйве заметил однажды, что она похожа на Джину Лоллобриджиду, но, по-моему, она просто неповторима, и, честно говоря, с каждым днем — а с начала смены прошло ровно одиннадцать дней — я влюблялся в нее все больше и больше, тонул все глубже и глубже и боялся, что к двадцатому дню окажусь на тысячу метров под уровнем моря. Она была первой из нашей смены, с кем я познакомился. Я пригласил ее в свою машину, когда она возле вокзала голосовала на дороге, а потом мы вместе выполнили все формальности по регистрации в доме отдыха, чем дали обильную пищу мещанской мнительности его директора.

Но впереди у нас много времени, о Леле вы будете читать с начала и до конца сего повествования.

— Хотя, — добавил ехидно Выргов, явно не испытывая ни малейшей неловкости, — от плохой жены никуда не убежишь.

Вэ Петрова не выдержала:

— Глупости болтаете. А кроме того, весьма невежливо прерывать мой рассказ.

— Да, конечно, — улыбнулся ей доктор Эйве. — Пожалуйста, продолжайте! Итак, произвели эксгумацию. Что она показала?

Но Вэ Петровой не удалось продолжить рассказ. Неожиданно вмешалась Маринкова, в руках которой, как всегда, мелькали две толстые спицы:

— Насчет камней — это вполне возможно. В прошлом году мы смотрели фильм о подобной истории. Полиция раскопала могилу жертвы, и в гробу оказались несколько речных камней.

— Я тоже смотрел этот фильм, — сказал мужчина, сидевший рядом с суфлершей. — Очень интересная интрига.

Насколько нам известно, этот отдыхающий был фармацевтом, но мне он ужасно напоминал преуспевающего бармена — может, из-за холеных рук и ловких, уверенных движений, которыми он раздавал карты.

— А потом выяснилось, что жертву отравили, — продолжала Маринкова.

— Да оставьте вы этот фильм! — слегка повысил голос доктор Эйве. — Сейчас нас интересует, что произошло в селе.

Петрова изящным движением откинула назад свои пышные волосы.

— Две недели назад здесь умер старик. Жил он один, Похоронили его, как положено, а вот сегодня произвели эксгумацию, и носятся слухи, что умер он не собственной смертью.

— Значит, и его отравили, — заметила Маринкова.

— Отравили?! — скептически ухмыльнулся Выргов. — В наше время очень трудно кого-нибудь отравить. Власти строго контролируют продажу ядов. Даже мышьяк невозможно достать, не то чтоб цианистый калий или что-либо подобное.