И утонул бы незадачливый герой рассказа, кабы не счастливый случай.

По соседству катался на лодочке некий молодой человек, понаторевший на профсоюзной работе и знавший толк в канцелярской речи. Услышав совсем уже неразборчивые рулады Тютина, молодой человек направил лодку куда надо и сказал:

— Моя фамилия Мармуев. Если вы, товарищ, так резко ставите вопрос, то назрела острая необходимость оторвать вас от губительного влияния засасывающей вас среды. И моя задача на сегодняшний день состоит в том, чтобы поднять вас на более высокий уровень. Я кончил, — сказал молодой человек и вытащил Тютина ещё живым, но ещё не научившимся ясно выражать свои мысли.

Убедившись, что моему герою больше ничего не угрожает, я с сознанием исполненного долга завершаю на этом своё реалистическое сочинение с лёгким налётом фантастики.

Смейся, паяц

Спектакль шёл нормально. Эпизод «производственное совещание» разворачивался в лучшем виде. Мотылёв, создавший образ технолога, исполнил свой монолог с большой внутренней силой.

Я выступал в роли передового токаря Василия Гнутова, у которого на заводе всё в полном ажуре. Приспособление, предложенное Гнутовым, получило авторитетное одобрение. Человеку бы, как говорится, жить да радоваться. Ан нет!.. Драматург поставил перед собой цель испытать Василия Гнутова на прочность.

Не согнётся ли он, не сломается ли, когда в момент своего наивысшего взлёта узнает печальную весть о том, что его верная супруга Варвара совершенно неожиданно решила бросить своего Василька и уехать к матери в Воронежскую область.

Опытный драматург пожелал столкнуть общественное с личным. Для этой цели он как раз и выбрал сцену производственного совещания, когда в самом конце Гнутову приносят записку от его Варвары.

Режиссёр-постановщик Пётр Павлович расставил смысловые акценты, определил сверхзадачу. Гнутов на взлёте, у него отличное настроение, и именно в этот момент входит работник завкома Сыромятников и подаёт мне, то есть Гнутову, записку. А в ней жестокие слова: «Василёк, нам лучше расстаться. Я уезжаю к маме. Варвара».

Когда мы готовили спектакль, на одной из первых репетиций я предложил свой рисунок, примерно такой.

Я сижу на производственном совещании весёлый и радостный, принимаю поздравления товарищей по работе и вдруг — трах! Появляется Сыромятников и вручает мне записку от Варвары. Я её читаю, говорю: «Извините, у меня срочное дело» и сразу же к выходу, но на полпути останавливаюсь и, сжав, как говорится, в кулак свою волю, иду обратно тяжёлой походкой. И тут технолог Мотылёв подаёт свою реплику: «Что случилось, если не секрет?» Я выдерживаю небольшую паузу, даю смену эмоций и говорю тихим голосом: «Жизнь, товарищи, полна противоречий, но человек всегда должен верить в хорошее. Я не имею секретов от родного коллектива — меня только что бросила жена».

Все присутствующие играют крайнее удивление, и Мотылёв говорит: «Прямо скажу — этого я никогда не ожидал. Продолжим нашу работу, товарищи».

Сыромятников резко критикует меня за то, что я не уделял должного внимания жене и вот к какому грустному итогу это привело. Идёт несколько острых реплик на моральную тему, а я сижу один в стороне, лицо высвечивает «пистолет» — это такой узкий луч, — и на моём лице ясно отражается большое человеческое волнение, сознание глубокой вины и всё такое прочее.

В конце я встаю и говорю: «Да, я был виноват — и вот закономерный результат».

Режиссёр в общем и целом одобрил и принял мою творческую экспликацию, но со своей стороны добавил, чтобы я посочней сыграл доминанту, а именно — печаль плюс некоторый элемент страдания. В данном решении, как он сказал, будет предельно обнажена гражданская позиция героя.

В текущем сезоне мы наш спектакль сыграли двадцать один раз, и всё было на высоком художественном уровне. Правда, в одной рецензии критик заметил, что в сцене производственного совещания я излишне педалирую грусть, которая порой даже перерастает в безысходность. Между тем в воле человека и в его возможностях заставить жизнь обернуться к нему своей светлой стороной.

Вот так. А теперь я скажу про последний спектакль и про то, какая на нём возникла интересная ситуация.

Вам безусловно известно такое понятие — дисциплина актёрского труда. Если не знаете, я сейчас поясню.

Возьмём предполагаемые обстоятельства. У вас дома, к примеру, крупная неприятность — пожар или наводнение, а вы в это время в театре играете развесёлую комедийную роль. Наступает антракт, вам сообщают, что у вас стряслось, но ничего не поделаешь — надо комедию доиграть до конца. Вот и получается в итоге ситуация типа «смейся, паяц».

Но я вернусь опять к тому спектаклю, о котором начал рассказывать.

Представление начинается ровно в семь. А в четыре тридцать моя жена Марина проследовала в родильный дом. Проводил я её, поцеловал, пожелал, чтобы всё было хорошо.

А дальше произошли такие события.

Наступил вечер. Играем мы спектакль, и пока я нахожусь на сцене и участвую в этот самом производственном совещании, из родильного дома звонят в театр и говорят: «Поздравьте вашего товарища артиста Хорохорина. Только что его супруга родила прекрасного мальчика».

Представляете? Это радостное событие пока идёт мимо меня, как косой дождь. Весь коллектив кроме занятых на сцене уже проинформирован, а я ещё ничего не знаю.

И вот на сцене идёт производственное совещание. У меня отличное настроение, но тут входит работник завкома Сыромятников (артист Бровкин, кончил Щукинское училище), входит и просто-таки весь сияет. Здоровается по роли с присутствующими и протягивает мне записку: «Вот, Василий, тебе Варвара велела передать».

Я в соответствии с моей трактовкой образа спокойненько беру эту записку и читаю, конечно не вслух: «Марина родила наследника. С тебя причитается. Группа товарищей».

Я поднимаю глаза, делаю громаднейшую паузу — даю лёгкое обалдение, как, между прочим, и должно быть по роли, и потом, не хочу хвалиться, иду на актёрский подвиг.

Сперва я исполняю личную скорбь не очень глубокую, потом говорю всем: «Извините, у меня срочное дело», направляюсь к выходу, затем останавливаюсь, как всегда сжимаю в кулак свою волю и возвращаюсь.

Мотылёв, поскольку он не знает содержания записки, подаёт реплику: «Что случилось, если не секрет?»

Тут у меня опять пауза, смена эмоций, и я произношу свою реплику, но не всю, а только вторую её часть: «Человек всегда должен верить в хорошее. Я не имею секретов от коллектива. У меня только что… верней, меня только что бросила жена».

Тут вое удивляются, выражают сочувствие, а у меня такое радостное лицо, что всем понятно, что ни в каком сочувствии я не нуждаюсь, такой я необыкновенно бодрый и весёлый, что, думается, ещё минута — и запою.

Сыромятников, согласно тексту пьесы, кроет меня, а я на его слова абсолютно не реагирую. Получается, что с меня критика как с гуся вода. Но в конце я свою реплику всё же произнёс: «Да, я был виноват — и вот закономерный результат». Наши потом сказали, что когда я это говорил, я довольно глупо улыбался.

Честно вам скажу, не помню, как уж я доиграл спектакль. Говорят, что хорошо, с исключительным эмоциональным подъёмом.

Через три дня в городской газете появилась рецензия.

Обо мне критик так написал: «Ярко выразил гражданскую позицию своего героя артист Л. Хорохорин. Сцену, когда Гнутов узнает, что его оставила жена Варвара (артистка Э. Чепурная), Хорохорин решает очень своеобразно. Он играет спокойствие, даже весёлость. Такое решение могло бы показаться несколько парадоксальным, но это не так. Артист как бы предвосхищает свою программу — человек должен всегда верить в хорошее. И эта стойкая вера не обманывает передового токаря Василия Гнутова — в финале Варвара возвращается к мужу».

Дальше в рецензии говорится об очередных задачах современной драматургии, но поскольку это выходит за рамки данного спектакля и прямо ко мне не относится, я на этом не буду останавливаться.