- Но язык он знает хорошо. Трещит по-ихнему, как…, - Столяров восхищенно цокнул. - И парень боевой. Я его к ордену хочу представить. Если Вы, конечно, не возражаете.

Сухоруков пожал плечами.

- Если заслужил – не возражаю.

Он посмотрел на Бабушкина в упор.

- Поедем сегодня на передовую, Максим.

Бабушкин весело и озорно сверкнул глазами.

- Да хоть в Лагосаку, товарищ генерал!

- Куда-куда?

Столяров вздохнул.

- Есть тут одно гиблое место. Там сепаратисты обстреливают наши позиции по три раза на дню. И бомбят регулярно.

Он поморщился.

- Ну ее к лешему, Василий Егорович. Не ездите сегодня. Успеете Вы там еще побывать.

Сухоруков хлопнул ладонью по столу.

- Едем в Лагосаку!

…Во дворе резиденции главного военного советника в Малагии стояли два почти новеньких уазика без тентов. Неподалеку от них топтались четверо солдат из взвода охраны.

За рулем одной из машин сидел солдат-водитель. Водительское сиденье другого уазика пустовало.

Сухоруков, Столяров и Бабушкин вышли из подъезда резиденции и направились к машинам.

Столяров кивнул Сухорукову на машину без водителя.

- Это – Ваша.

Приблизившись к своему УАЗику, Василий Егорович уселся в него. Бабушкин тут же лихо запрыгнул на водительское сиденье.

Остановившись рядом с машиной, Столяров укоризненно протянул.

- Опять рвешься за руль, Максим? А ну уступи место водителю!

Переводчик хитро прищурился.

- А нет водителя, товарищ генерал. Забрали в госпиталь: подозревают малярию. Я к Вам и шел, чтоб об этом сказать.

Он хлопнул ладонью по рулю.

- Так что сегодня за баранкой я сам.

Столяров нехотя махнул рукой.

- Ладно.

Он направился к другой машине и забрался в нее.

Сухоруков повернулся к переводчику.

- И часто тут у вас болеют малярией?

- Бывает. Но Вы не волнуйтесь. Не заболеете! – Бабушкин весело тряхнул головой. - Я Вам таблеток дам. Хороших!

Солдаты охраны тоже уселись в обе машины – на задние сиденья.

Бабушкин завел уазик, и он тронулся с места…

…Два уазика, поднимая пыль, мчались по разбитой грунтовой дороге.

Вокруг дороги простиралась унылая африканская пустыня.

Вдали виднелась деревушка, а сразу за ней тянулась линия оборонительных сооружений: окопы, блиндажи, доты, обтянутые маскировочными сетями.

Бабушкин кивнул на деревушку.

- Это и есть Лагосака, товарищ генерал.

Максим показал рукой на оборонительные сооружения.

- Здесь занимают оборону кубинские батальоны.

Сухоруков прищурил глаза, разглядывая позиции кубинцев. Неожиданно он вздрогнул и напрягся: генерал услышал грохот взрывов, доносящийся со стороны окопов, а спустя несколько секунд Сухоруков и Бабушкин увидели сразу несколько столбов дыма и огня, взметнувшихся над позициями.

Переводчик со злостью бросил:

- Сепаратисты снова начали артобстрел.

Грохот становился все громче и громче. Над окопами уже стояла сплошной завесой стена дыма. В глазах Максима мелькнуло беспокойство.

- Товарищ генерал, как бы эти гады не засекли и нас, - бросил он. – Тут недалеко есть безопасное место, где можно переждать артобстрел. Давайте туда?

Сухоруков согласно кивнул.

- Давай!

Бабушкин что есть мочи нажал на педаль газа. Их уазик помчался по дороге на предельной скорости. Уазик Столярова – тоже.

В воздухе раздался противный свист артиллерийского снаряда, и мощный взрыв, вздыбив землю, прогремел совсем недалеко от летящих по дороге машин.

Сухоруков и Бабушкин непроизвольно вжали головы в плечи.

Бабушкин резко нажал на тормоза. Проехав еще несколько метров, машина остановилась. Следом за уазиком Сухорукова замерла на месте и вторая машина. В глазах переводчика мелькнуло мгновенно созревшее решение. Он выпрыгнул из машины и махнул Сухорукову рукой.

- Товарищ генерал, вылезайте! Быстрее!!!

Смирнов выпрыгнул из УАЗика, солдаты охраны тоже покинули машину. Бабушкин показал рукой в сторону небольшой низины метрах в пятидесяти от дороги и крикнул:

- Туда!

Подталкивая Сухорукова перед собой, Бабушкин понесся к низине. Следом за ними к естественному укрытию бежали Столяров, его водитель и четверо солдаты охраны.

Едва они все отбежали от дороги на приличное расстояние, как еще один снаряд вдребезги разнес машину, в которой несколько секунд назад находились Сухоруков и Бабушкин…

…Сухоруков, Бабушкин, Столяров и остальные лежали в низине, вжавшись в песок и закрыв головы руками. Снаряды рвались недалеко от них, ложась все ближе и ближе к низине.

Чертыхнувшись, Бабушкин подполз к Сухорукову и навалился на него всем телом.

Почти в тот же миг прогремел еще один взрыв, и земля взметнулась вверх буквально в нескольких метрах от них…

…Артобстрел закончился. В воздухе повисла тишина.

Бабушкин неподвижно лежал на Сухорукове, широко раскинув руки. Почуяв неладное, Василий Егорович медленно вылез из-под переводчика. Тело Бабушкина осталось лежать на песке. По виску Максима стекала тонкая струйка крови.

Наклонившись над Бабушкиным, Сухоруков осторожно перевалил его тело на спину. Взяв голову Максима в руки, генерал поднес лицо переводчика к своему. Глаза Бабушкина, не мигая, смотрели в небо.

- Эх, Максим, Максим…, - горько протянул Сухоруков.

…Вечером того же дня Сухоруков сидел в своем кабинете за столом, нацепив на нос очки и торопливо покрывая лежащий перед ним лист бумаги аккуратными строчками. Рядом с листом лежало раскрытое личное дело Бабушкина с его фотографией в форме. Со снимка на генерала смотрело улыбчивое, еще почти совсем мальчишеское лицо.

Зазвонил телефон, и Сухоруков, перестав писать, не спеша снял с аппарата трубку.

- Сухоруков слушает.

- Здорово! – пророкотала трубка.

Встрепенувшись, Василий Егорович сразу узнал голос Мурашова и улыбнулся.

- Гена, ты?! Здравствуй!

- Как тебе на новом месте? Уже осмотрелся? – спросил Муращов.

- Сегодня ездил по частям, - Василий Егорович тяжело вздохнул. - У меня погиб переводчик. Младший лейтенант, совсем мальчишка… Мы попали под артобстрел. Когда залегли, он закрыл меня своим телом.

Мурашов сочувственно крякнул и протянул:

- Да будет ему земля пухом, - он тоже вздохнул. - Сколько таких ребят сложили головы на чужой земле…

- Хочу представить его к Ордену Красного Знамени. Посмертно, - Сухоруков напрягся. - Ты, пожалуйста, проследи, чтобы мое представление не замылили в Москве. А то знаю я, что они могут сказать – мол, переводчик, не боевой офицер.

- Обязательно прослежу. Обещаю, - откашлявшись, Мурашов понизил голос. - Сам тебя еще не принимал?

- Нет, - Сухоруков непроизвольно посмотрел на портрет Малулу у себя за спиной. - Пока я видел его только на портрете в своем кабинете. Но, вроде, через пару дней собирается.

- Тогда готовься, - сказал Мурашов. – Кстати, к нему ты пойдешь уже в новом звании. Я ведь и звоню тебе, чтобы об этом сообщить. С сегодняшнего дня ты…, - Мурашов помедлил, выдерживая торжественную паузу, - …генерал-лейтенант! Поздравляю!

Слегка растерявшись, Сухоруков несколько секунд хранил молчание, а затем

с радостным волнением произнес:

- Спасибо.

- Были тут у нас некоторые… Говорили, что рано. Мол, очередное звание надо присваивать только после того, как проявит себя на новом месте, - Мурашов хохотнул. - А я им знаешь, что ответил?

Василий Егорович улыбнулся.

- Догадываюсь.

- Вот-вот. Сказал, что Сухоруков себя уже столько раз проявлял, сколько им и не снилось: и в сорок третьем под Курском, и в шестьдесят восьмом в Праге. Короче, прищемил языки.

- Ну, это ты умеешь!

- Твои-то как? Скучают по тебе? Звонят? – спросил Мурашов.

Сухоруков грустно вздохнул.

- Танюше я сегодня звонил сам. У нее все по-прежнему.

- А как Сашка?

- По-прежнему «за речкой». Командует разведротой, - Василий Егорович улыбнулся. - Мы с ним оба сейчас выполняем интернациональный долг. Только в разных «горячих» точках.