— А ну-ка, давай руки-те.

— Так Ермила не велел связывать, — напомнил Ратмир.

— Цыц! Ермила твой дурила. Али я не зрю, что ты за птаха. Улизнуть думаешь? Дудки.

Завернув Ратмиру руки за спину, он связал его крепко лыком, хлопнул по спине и молвил уже без злобы:

— Вот так-то вернее.

Потом молодой парень принес еще туес с водой, напоил из своих рук Ратмира, поплескал на лицо Сбыславу и ушел.

Ратмир сел подле лежащего Сбыслава и наконец огляделся. Находились они под толстой старой березой. Далее за кустами угадывались верхушки шалашей, откуда наносило дымком и жареным мясом. С другой стороны за березой видна была изгородь из жердей. Оттуда слышалось фырканье коней. И по всему этому Ратмир понял, что находятся они посреди лагеря збродней. Собралось их тут немало, и все, видимо, были из беглых. Кузнец Ермила, судя по всему, был здесь за вожака.

К пленникам долго никто не подходил, хотя где-то рядом по кустам нет-нет да прошныривал збродень. Сбыслав тяжело дышал, что-то булькало и хрипело у него в горле, но сознание не возвращалось.

Лишь к вечеру, когда захолодало, он сначала как-то затих, а потом открыл глаза.

— Пить, — прошептал он тихо. — Пить.

Ратмир был связан и ничем не мог помочь товарищу, но он тут же вскочил на ноги и закричал:

— Эй, вы, кто тут есть! Слышите? Вы что? Оглохли?! Эй!

— Ну чего развопился? — появился наконец из кустов молодой парень.

— Напои его. Пить просит. Скорей, пока в сознании.

Парень взял туес в левую руку, правой приподнял голову раненому. Сбыслав пил долго и жадно, но как-то неумело. Он кашлял, захлебывался и опять припадал к туесу. Много воды лилось мимо. Наконец он обессиленно откинул голову. Оставив почти пустой туес, парень ушел.

Больше до самой ночи к ним никто не приходил. Уже в темноте Сбыслав позвал слабым шепотом:

— Ратмир, приклонись-ка ко мне. Слышь?

— Что, Сбыслав, плохо? — придвинулся вплотную Ратмир.

— Слушай, брате, — зашептал жарко Сбыслав. — Мне уж аминь. Я ведаю, молчи. Не перебивай. Христом богом прошу тебя: беги. Беги хоть ты.

— Но я же связан.

— Чем?

— Лыком. Этот черт долгобородый так стянул — длани затекли.

Сбыслав промолчал. Ратмир думал, что убедил его в бесполезности побега, но Сбыслав просто собирал остатки сил.

— Давай сюда руки, — наконец решительно прошептал он. — Ко мне, ко рту. Я перегрызу лыко.

— Ты же ранен. Тебе нельзя…

— Не отнимай у меня сил. Слышь, давай руки, прошу тебя.

Ратмир повернулся к Сбыславу спиной, придвинулся. Скрежеща зубами от боли, Сбыслав повернулся набок, цепко схватился горячей рукой за стянутые руки Ратмира. Об одном думал сейчас Сбыслав — не потерять сознания и помочь, в последний раз помочь товарищу.

Он долго возился за спиной Ратмира, сопя и постанывая. И грыз, грыз по слою, по ниточке. Ратмир чувствовал ладонями горячие губы его, и сердце мальчика сжималось от жалости.

И вот путы спали, руки свободны. В тот же миг Сбыслав, опрокинувшись на спину, опять потерял сознание.

Ратмир в темноте осторожно нащупал и приподнял ему голову, положил к себе на колени. Затем, протянув руку, взял туес с водой и стал тонкой струйкой лить на лицо раненому. Вода вскоре кончилась, а Сбыслав по-прежнему тяжело дышал в беспамятстве.

Склонившись к самому лицу умирающего, Ратмир тихо и горько заплакал. Так, скрючившись над ним, он сидел долго, не шевелясь и едва дыша. Наступило какое-то забытье, похожее на тяжкий сон. Он очнулся от тихого шепота Сбыслава.

— Что, брате? Что? — отозвался взволнованно Ратмир.

— Приклонись ближе. И слушай, не перебивая.

Шепот был тих и слаб и походил скорее на тихий шелест листвы. Ратмир прижался ухом почти к самым устам товарища.

— Бежать надо сейчас, ночью… Кони где-то рядом. Хватай любого — и гони куда угодно. Слышь, не ищи пути, ищи сперва спасения. Ночью только и ускачешь. Днем догонят, не на коне, так стрелой. Скачи, родимый. С богом. Слышь, беги. Не теряй время.

— Но как же ты? Как тебя…

— Я все, брат… Я уже скоро. Поставь мне в Спасе за упокой свечу… Княжичу поклонись.

Ратмир медлил, он не мог так просто оставить товарища, не хотел, хотя знал — надо уходить. А Сбыслав гнал, торопил:

— Скачи, слышь, скачи… Хочу при жизни слышать и знать, ушел ли ты. Ну!

Наконец Ратмир решительно прижался щекой к мокрому лицу товарища, прощаясь с ним, и поднялся.

Он крался в темноте по кустам, чутко прислушиваясь и едва дыша. Пойманным перепелом билось сердце в груди, сотрясая все тело и, казалось, нарушая тишину вокруг. Мальчик направился в ту сторону, откуда доносилось фырканье коней. Конь — вот его надежда и спасение.

Вскоре Ратмир уперся в изгородь, которую видел еще днем через кусты. Он пролез под жердь и оказался в ограде, где в центре вкруг вороха свежескошенной травы грудились кони.

На другой стороне ограды, едва мерцая, горел маленький костерок. Там, как догадался Ратмир, коротали ночь сторожа. К ужасу своему, он обнаружил, что все кони в загородке были без уздечек и седел. Тогда он пошел вдоль изгороди, надеясь наткнуться если не на уздечку, то хотя бы на висящее путо или кусок веревки. Тщетно.

Ратмир совсем было отчаялся, но тут за изгородью, как раз против костра, он увидел трех коней под седлами. «Значит, сторожат трое», — сообразил Ратмир. Привязанные к ограде с наружной стороны, кони дружно хрумкали щедро сваленную им под изгородью траву.

Ратмир прокрался к коням. Затаился, соображая, как быть дальше. Слишком близко находились сейчас сторожа. Костерок их горел в нескольких шагах. Стоит только вскочить в седло, как они тут же это обнаружат и могут достать даже сулицей.

Выбрал он для себя крайнего коня, но, прежде чем отвязать повод, решил хоть немного задержать будущую погоню. Для этого, перегнувшись через жердь, осторожно снял с двух других коней уздечки и перебросил их внутрь ограды. Как и полагал он, кони, освободившись от уздечек, не ушли от корма, а даже наоборот, засунули морды еще глубже в сено.

После этого Ратмир отвязал «своего» крайнего и потянул повод, увлекая коня идти вдоль изгороди. Конь пошел с неохотой, видно, не хотелось ему уходить от корма и от дымка, отгонявшего гнус.

— Антип, — донеслось от костра, — никак, твой рыжий отвязался.

— Вот холера! — заругался Антип. — Куда прешь? Тпру!

Ратмир, двигаясь за изгородью, быстро уводил коня в темноту и уже слышал, как, грязно ругаясь, бежал сзади Антип.

«Пора», — решил Ратмир и, кинув повод на гриву, прыгнул на верхнюю жердь изгороди, а с нее — в седло. Поддав коню пятками, хлестнул его промеж ушей концом повода.

— Та-ать! — завопил сзади Антил! — Держи-и-и!

Конь бежал, унося Ратмира в темноту. В какое-то мгновение Ратмира больно ударила в грудь большая ветка, едва не выбив из седла. Тогда он пригнулся к самой гриве коня, не переставая торопить его пятками. И тут обнаружил накинутую на переднюю луку плеть. Он схватил ее и так перетянул коня, что тот взвился и наддал ходу.

Не зная расположения лагеря, Ратмир помчался не от него, а через него. Это он понял, когда вдруг услышал крики впереди, с боков. Кто-то бросился ему наперерез.

— Стой!

Увидев, как кричавший протянул руки, пытаясь схватить за узду коня, Ратмир изо всей силы наотмашь ударил плетью по этим рукам. Збродень отпрянул, а Ратмир пронесся мимо.

Вихрем промчался он через всполошившийся лагерь и углубился в лес. Две или три стрелы, пущенные на авось, пропели где-то вверху. «Мимо», — радостно отметил Ратмир, начиная верить в свое спасение.

Он гнал и гнал коня, хотя лагерь збродней был далеко позади. Ратмир опасался погони и поэтому не позволял себе остановиться на миг, чтобы прислушаться. Он знал одно, если нагонят — убьют.

«Вперед! Вперед! Жить! Жить!» — стучало радостно в груди, и уже не верилось в возможность смерти.

XXII

ВСЕ НА КРУГИ СВОЯ

Ярослав Всеволодич вместе с сыновьями стоял у окна, тронутого инеем, и наблюдал, как шествуют новгородские послы к крыльцу.