— Мы тебя подобрали, — напомнил Алекс, — как мы можем быть заодно с теми, кто хотел тебя убить?

— Да нет же! — будучи здоровой Берана, наверное, имела привычку жестикулировать во время разговора, и сопровождать все слова живой мимикой. Сейчас она была сильно ограничена в возможностях: руки заняты мешочком со льдом, лицо болит, глаза почти закрылись. И все эмоции выплескивались в голос, в интонации. Каждое слово, чуть не каждый слог — с восклицательным знаком. — Не с ним заодно! Наоборот! С теми, кого он хочет убить!

— Ага… — Алекс решил, что с обезболивающим они опять промахнулись. На сей раз в большую сторону. — Он хочет убить кого-то, кого ты хочешь спасти. Он чуть не убил тебя. Мы заодно с теми, кого он хочет убить, и кого ты хочешь спасти, и поэтому ты ничего мне не расскажешь?

— Да! — Берана взглянула на него с искренней признательностью.

И тут же сникла:

— Что-то не то получается.

— А время идет.  

— Ладно! — она решительно брякнула мешочек в кювету с примочками и выпрямилась, — отправь кого-нибудь на мельницу! Там живет сеньор Мартин! Надо передать ему, что Стальной Кабальеро хочет убить Занозу! Сеньора Шиаюн заперла Стального Кабальеро в Адмиралтействе, а я освободила. Случайно! И теперь он ищет Занозу, чтобы убить! И еще, пусть спросит… — восклицательные знаки из голоса куда-то делись, Берана снова взяла лед, приложила к лицу, — это правда, что Заноза… убил сеньору Шиаюн? И еще… пусть Заноза скажет Мигелю, что я на «Граниэли». Или сам сеньор Мартин пусть скажет. Ему не трудно.

Глава 29

Полсотни метров сквозь сумрачный дневной свет, шестисекундное ожидание, белая вспышка портала. Заноза открыл портал не в Февральскую Луну, а сразу в Крепость. Поближе к еде.

За окнами, за поднятыми жалюзи, сверкал разноцветными огнями город. Ночь Алаатира была светлее дождливого утра Тарвуда.

— Я велю Франсуа, чтобы прислал кого-нибудь со сменой одежды, — пообещал Заноза в ответ на вопросительный взгляд Хасана. — Хотя, так ты выглядишь даже круче, чем в костюме. Стиль милитари, все такое. Тебе идет.

— Мне не нужно выглядеть круче, мне нужно выглядеть по-человечески. Крутость оставь себе. Да, и скажи Франсуа, пусть Мухтара тоже пришлет.

— Что думаешь, насчет поохотиться? — Заноза постарался задать вопрос нейтральным тоном, но давно прошли времена, когда нейтрального тона было достаточно, чтоб сбить Хасана с толку.

— Может тебе на сегодня какое-нибудь дело в поле найти? — поинтересовался тот в свою очередь, — есть парочка не скучных.

— А есть такие, где без меня никак?

— Да куда ж без тебя? — Хасан хмыкнул. — Но нет, таких нет.

— Тогда поохотимся, ок? Для этого же не обязательно выглядеть по-человечески. А потом я вернусь на Тарвуд.

— Днем?

— В городе тоже дождь. Нормально. Я там и при ясной погоде ходил. Перебежками. В шляпе и черных очках. Ха! Правда, я точно не выглядел круто, потому что в тени было за тридцать. По Цельсию.

Хасан не грешил указаниями на очевидные вещи. Но сейчас просто обязан был напомнить об осторожности, о том, что ходить под солнцем — верная смерть не потому, что солнце убивает, а потому, что другие вампиры уничтожат любого, кого заподозрят в способности не спать днем. Но у него лицо стало такое… ну, как всегда, когда он старался не смеяться, чтоб не обидеть.   

— Чего?! — Заноза тут же взъярился. — Что смешного?

Рефлекс, да. На такое лицо. И на эмоции.

Хасану было весело, в ответ хотелось улыбнуться, но разве можно улыбаться в плохом настроении? Это ж верный способ забыть, о чем страдал, и лишиться повода действовать всем на нервы.

— О, нет, ничего, — Хасан покачал головой, — в плаще ты крут всегда. При любой погоде. А шляпа добавляет еще сто баллов. Так зачем тебе на Тарвуд днем? Неужели там без тебя не обойтись?

— В большей степени, чем здесь. Там сейчас уже начинают оцеплять Блошиный Тупик, скоро пойдут по домам, предупреждать, чтоб люди вещи собирали, потом подводы подтянутся… недобитки вылезут… наверное. Могут вылезти. Не знаю, — Заноза подошел к окну, опустил жалюзи и снял очки. Минус пятьдесят к крутости, по-любому. Где бы шляпу взять? — Мне надо что-то делать, — объяснил он, обернувшись к Хасану. — То есть, что-то сделать. Реальное. Реально полезное.

— Это я понял. Но в катакомбы тебе было нельзя. Ты бы и там пригодился, у тебя больше опыта в работе с… неуравновешенными, — Хасан постучал себя пальцем по виску, — больше чем у мистера Фальконе или у кого бы то ни было. Но зачем забивать гвозди микроскопом?

— Не пригодился бы, — оно само прошипелось по-немецки, а не сказалось по-английски. Это все от злости. Хотя злиться-то не на что. — Я б там ничего не смог. Слишком… — Заноза вспомнил и помотал головой, чтобы избавиться от воспоминаний, — слишком много. Очень сильно. Если бы не Мартин, они бы все так и умерли.

— Если бы не ты, мистер Фальконе не шевельнул бы пальцем, чтоб их спасти. Он демон, спасать души не в его интересах. И не в моих, кстати. Так что, если б не ты, призраки по-прежнему были бы призраками. А у тебя должно быть достаточно ума, чтобы понимать такие вещи без дополнительных объяснений. Все, поехали, — Хасан надел на него очки, — пора кого-нибудь съесть. А потом вали на Тарвуд и имей в виду, что я вычту эту смену из твоей зарплаты.  

Когда решишь, что делать, жить сразу становится легче. Сначала — легче, а постепенно, жизнь делается все лучше, проблемы решаются как будто сами, а те, что не сами, те решать — одно удовольствие. Лэа прекрасно знала, почему принятие решения даже невыносимую ситуацию превращает в приемлемую. Знала, что ситуация не меняется, меняется отношение к ней. Но была уверена, что отношение — это самое главное.

Если бы Мартин умел менять отношение, все было бы куда проще.

Ладно, он научится.

Лэа решила, что вернется, когда продаст его портрет. Она уже сейчас готова была вернуться, но когда устанавливаешь сроки, все становится как-то четче — планы, надежды, перспективы. А четкости ей в последнее время не хватало. У Занозы, конечно, все разложено по полочкам, у него расписание, он всегда знает, что делать сейчас, что через полчаса, а что — к концу ночи, и Лэа удобно было жить в его жестком графике. Но ей не хватало своего. Нет не расписания. Своего… чего-то.

Она думала над формулировкой, и в конце концов поняла: ей своего места не хватало. Своей нужности. Или хотя бы точки в пространстве, вокруг которой все будет — для нее, а не само по себе.

Заноза был нужен всем. Каждому. Такой чудесный мальчик, в него половина Алаатира влюблена, другая половина люто ненавидит, промежуточных состояний нет, а он во всем этом, как рыба в воде. Счастлив. Уверен и в друзьях, и во врагах, и в себе. Вот этой уверенности Лэа и не хватало. На Тарвуде она была такой же, как Заноза. А в Алаатире опереться оказалось не на что.

Но вернуться Лэа хотела не на Тарвуд. Не за чувством собственной значимости она возвращалась, а за Мартином. Забрать его в Москву, начать все сначала, построить вокруг них мир, где все будет хорошо. Мир для них двоих. И они — для мира. 

Она дописала портрет, и уже начала наводить мосты, чтобы с гарантией выдать его за работу ван Лудо, благо Заноза познакомил ее чуть ли не со всей богемной тусовкой Европы и Америки, когда в гости явилась Калимма.

Зашла чаю попить. В Алаатир. Как будто никакой разницы не было, где его пить, здесь или на Тарвуде. Явилась с шоколадным печеньем, благоухающая ванилью и сандалом, и, как обычно, вся на нервах.

За это печенье, впрочем, Лэа готова была простить Калимме ее вечное пребывание на грани истерики. По выпечке Гевальда она соскучилась почти так же сильно, как по Мартину.