Но все потом. Все после заката. А сейчас — спать!

Блэкинг загнал фургон в гараж через две минуты после звонка. Хасан забрался в салон, в благословенную темноту, упал на диван и, наконец-то, отключился.  От трупов Заноза и сам прекрасно избавится — на минус втором этаже, не предусмотренном никакими архитектурными планами, стояла хорошая печь для крупного мусора.

Эту нору мальчику придется оставить надолго, если только у него нет иероглифов, которые заставят венаторов забыть о ее существовании. Ну, и тем лучше. Дома надо дневать, а не по барсучьим лежкам прятаться.

А начиналось все… Нет, точно не невинно, невинно у Занозы вообще ничего не начинается. Но хотя бы безобидно. Полиция чуть более нервно стала относиться к молодежи, чуть более внимательно присматриваться к большим компаниям, чуть больше появилось поводов забирать в участки тех, кто был или казался буяном. В отношении банд, и черных, и белых, и латиносов, политика тоже стала жестче. И тоже — совсем чуть-чуть. Да, и чуть больше стало пропадать бесхозного вампирского молодняка. Но кто их считает? Бродяги, одиночки и те, кто сбивался в стаи, они никому были не нужны, многим мешали, и чем их становилось меньше, тем всем остальным становилось лучше. 

Заноза их считал. Пристраивал к делу, вместо того, чтобы пристрелить или, проявив милосердие — послать подальше. Сколько их, жалких и никчемных, на него работало, точно не знал даже Хасан. Вроде бы, пятнадцать. Но Заноза рассказывал не обо всех, только о самых интересных.

Стая из пятнадцати ни на что не годных вампиров. То ли это христианское воспитание так повернулось в сложно устроенной голове английского мальчика, то ли христианская мораль вступила в реакцию с английской равнодушной жестокостью. Фактом было то, что Заноза знал о проблемах молодняка, знал о том, что их убивают, и о том, что убивать их стали чаще и больше тоже, разумеется, узнал.

Он по этому поводу ничуть не беспокоился. Не из-за того, что ему было наплевать на молодняк так же, как остальным, а из-за того, что Заноза и так ненавидел венаторов уже несколько десятилетий. Ненависть эта была ровной, как пламя над газовой горелкой, и сильнее, чем есть, не стала бы, даже уничтожь венаторы всех вампиров Западного побережья. Или вообще всех вампиров.

Чуть больше, чем венаторов Заноза ненавидел нацистов и нацизм. А чуть меньше — тех вампиров, которые бросали своих най, молодых и необученных. Оставляли на смерть. От голода ли, или от тех же венаторов, или от рук других вампиров, которым молодняк мешал, раздражал, просто подворачивался на пути, когда хотелось похвалиться боевым дайном.

Словом, начиналось все безобидно. Венаторы, выдавая себя за копов и вместе с копами, шерстили молодежь в поисках молодых упырей. Молодые упыри погибали. Время шло. Рано или поздно активность венаторов должна была снизиться, вампирского молодняка стало бы меньше, а родители живых детей обрели бы радость почаще видеть отпрысков дома перед телевизором, а не по ту сторону экрана в криминальных сводках. Но в позапрошлую ночь, в законный выходной, болтаясь на своем аэродроме, в компании таких же юных раздолбаев, Заноза обратил внимание на то, что кто-то обратил внимание на него.

Вот уж событие! Занозе, скорее, стоило бы интересоваться теми, кто его не замечает. Да только кто мог его не заметить? Разве что слепой. И то лишь до момента, пока мелкий засранец не заговорит, и не привлечет к себе внимание голосом. Но вот, поди ж ты, на заполненном людьми и машинами, переоборудованном под гоночный трек аэродроме, мальчик выцепил в толпе новые лица, да еще и почуял, что новички отнеслись к нему не так, как он привык. С неприязнью они к нему отнеслись. А Заноза терпеть этого не может. Считает, что те, кому он ничего плохого не сделал, не должны к нему плохо относиться.

Как он выяснил, что незнакомцы — венаторы, оставалось на его совести. Скорее всего, просто поговорил с ними, зачаровал дайнами, разузнал, что хотел. Подробностей Хасан не знал, Заноза их утаил, чтоб не получить в лоб за глупость и ненужный риск. Решил, что хватит с него и подзатыльника за то, что с аэродрома, уже под утро, он увел венаторов за собой в свою нору на Юге. Заманил. Убедил в том, что это самое что ни на есть настоящее убежище, самого что ни на есть настоящего глупого и юного упыря. В том, что он — самый, что ни на есть настоящий глупый и юный упырь ему и убеждать никого не пришлось. Венаторы без специальных тестов возраст крови определять не умеют, а посмотреть на Занозу без тестов, так упырей моложе и глупее на планете просто нет.

Хасан никого не ненавидел, ни венаторов, ни нацистов, ни вампиров, бросающих своих най, но siktirici[3], которые дают афат семнадцатилетним, он убивал бы. Без ненависти. Исключительно по необходимости. Таких убивать — нужно. Чтоб мальчики, вроде Занозы, могли вырасти и повзрослеть. И сами решали, какое посмертие выбрать.

А с того момента, как Заноза вывел охотников на свое убежище, события начали развиваться стремительно и… утомительно. В доме нужно было устроить засаду. Засаду нужно было устраивать днем. И благо хоть, мальчик точно знал, когда венаторы явятся по его душу, потому что сам сказал им, когда они должны явиться, а то пришлось бы торчать в той норе несколько дней. Да и создать обстоятельства, помешавшие венаторам приехать на рассвете, было бы значительно труднее.

Хасан уже не раз давал себе слово не ввязываться в авантюры Занозы. Кто наскреб неприятности, тот из них и выпутывается — разве это плохое правило? И ведь Заноза выпутался бы. Справился бы сам. Что ему пятеро охотников? Что ему хоть впятеро больше, чем пятеро? Он бы всех их, сколько есть, убил, если б вампиру найти венатора не было труднее, чем венатору вампира. Но всегда события складывались с печальной неизменностью: Заноза просил помочь, Хасан говорил, что не собирается заниматься ерундой, Заноза говорил: «ну, пожалуйста!». И Хасан, бурча: «ненавижу, когда ты так делаешь», брал пистолеты, брал саблю, надевал бронежилет, и ввязывался в драку, из которой запросто можно было не выбраться одним куском.

Не в этот раз, конечно. В этот раз единственная опасность, которая им грозила — это каким-то образом попасть под солнечные лучи. И именно поэтому Хасан твердо решил, что с венаторами связываться не будет. И Занозе не позволит. В ответ на жалобное «ну, пожалуйста», прямо спросил:

— Если я скажу «нет, никакой засады, никаких убийств», ты выкинешь эту дурь из башки?

Заноза так на него взглянул, что без слов стало ясно: он очень хотел бы выкинуть дурь из башки, очень хотел бы послушаться Хасана, и вообще, очень хотел бы быть хорошим. Последнее читалось во взгляде особенно отчетливо. Настолько явно, как будто Заноза уже стал хорошим-хорошим, лучше и пожелать нельзя.

Хасан ему чуть не поверил.

— Не могу, — сказал Заноза грустно. — Это дело принципа.

И в результате они двое, ясным солнечным днем, оказались на втором этаже пустого дома. Убили семерых венаторов. Заставили Блэкинга тащить в дом труп в полной боевой выкладке. А Хасану пришлось просыпаться второй раз, чтобы дойти из машины до спальни в Февральской Луне.

Принципы? Да в гробу он видал такие принципы!

Это Заноза считает, что венаторы — те же нацисты. Убивают вампиров и нечисть только потому, что те — вампиры и нечисть. Так же, как нацисты убивали евреев и славян только потому, что те — евреи и славяне. На все аргументы, мол, вампиры и нечисть убивают людей, Заноза топорщил иголки и заявлял, что люди тоже убивают людей, но их вину принято сначала доказывать, а уж потом выносить приговор. И если на вампиров это правило не распространяется, значит, венаторы убивают их просто потому, что они — такие, какие есть. Точно так же, как, по его мнению, убивали людей нацисты.

Убийство нацистов для него, кстати, тоже дело принципиальное. Он каждый год одиннадцатого ноября приканчивает одного. Следит за группировками, выявляет настоящих, а не формальных идеологов, убивает в День Поминовения и начинает новую слежку, чтоб на будущий год совершить новое жертвоприношение принципам. Бессмысленное занятие. Реальные идеологи, в отличие от формальных, никакие не нацисты. И они не переведутся. А молодежи, увлекающейся нацистскими идеями, становится все больше. И она не переведется тоже.