3. «Я тоже в катастрофе…»
Я тоже в катастрофе
От молний погибал,
Но не за чашкой кофе,
Не средь арабских зал,
А в хладе упоенья,
Средь северных земель,
Где смертным утешенье —
Олень, а не газель.
Верблюд или пирога,
Снег или виноград,
Одна у нас дорога,
Соперник и собрат —
Где музыка и пени,
Где арфы, слезы, лед,
Где пальмы и олени,
И тихо снег идет.
136–138. АЛЕКСАНДР
I. «Восторженное щебетанье…»
Восторженное щебетанье
Наивных школьниц и птенцов.
Счастливое существованье
Самодовольных и глупцов.
Все, что считается нормальным
Благоразумным бытием —
В тепле печном и одеяльном
Спанье, еда, пилюль прием.
Как будто ночь в росе, в крапиве,
Не слаще неги полотна?
Как будто — с гробом в перспективе
Бессонница глупее сна?
II. «Жизнь, ты — разбитое корыто…»
Жизнь, ты — разбитое корыто,
Свинья под дубом, теплый хлев.
Еще — ослиное копыто
И зубы потерявший лев.
О, вся пустыня трепетала,
А кони испускали храп,
И львица низко приползала,
Ложилась у прекрасных лап,
Когда ревел он в львиной страсти
И мускулами живота
Гнал воздух из горячей пасти,
Хлестал песок свинцом хвоста.
Как наполнялись кислородом
Его ребристые бока!
Как он запомнился народам,
На всех гербах, во все века!
Но смуглая дщерь Измаила
На эту шкуру не легла,
Напрасно сердце не пронзила
Ему арабская стрела.
С последней воздуха затяжкой
Зачем не умер он, взревев!
Теперь питайся манной кашкой,
Беззубый и плешивый лев.
III. «Иной была жизнь Александра…»
Иной была жизнь Александра —
Смерть в Персии в расцвете лет,
Как буря, в молниях меандра
На пурпурном плаще побед.
О смертный, не играет роли
Количество в судьбе людей:
Здесь музыка сильнее боли,
А роза больше многих тлей.
Есть в жизни только два решенья,
И надо выбирать спеша:
Мир — маленькое уравненье
И — гибель, музыка, душа.
На выбор, сын: судьба героя
И пурпуром прикрытый прах
Иль только место в общем строе,
За бытие привычный страх.
Смерть рано иль писца забота,
Весь мир иль пузырек чернил,
Олимп иль скифская мерзлота,
Никея иль спина без крыл.
Зачем, грудь девушки волнуя,
Мы не погибли в двадцать лет,
Соединяясь в поцелуе.
Но Александру равных нет.
139–141. СТИХИ О КАВКАЗЕ
Г.В. Завадовской
1. «Я воспеваю горные вершины…»
Я воспеваю горные вершины,
Страну высоких подвигов —
Кавказ, Полет орла, Ермолова седины
И молнии его суровых глаз.
Я воспеваю голубые горы,
Что на пути поэта, средь стихов,
Вдруг возникают, как большие хоры,
Как музыка и как органа рев.
Как очутилась ты средь гор? Не знаю.
Ты — тишина и буря, две сестры.
Сиянье женских глаз и пальмы рая,
Я встретил их, уже сходя с горы.
2. «Шумит Арагва в каменном ущелье…»
Шумит Арагва в каменном ущелье,
Прекрасным шумом потрясая слух,
Дымит аул и дремлет от безделья,
На водопой ведет овец пастух.
И дева гор легчайшею стопою
С кувшином на плече к ручью идет,
Сосуд наполнив звонкою струею,
Она о русском пленнике поет.
И на почтовой станции Печорин,
Пока меняют слуги лошадей, —
Разочарован, бледен, непокорен,
В пустых мечтах о Персии своей.
А Лермонтов, в строю, в фуражке белой,
В армейском сюртуке без эполет,
Все смерти ищет, райского предела,
Но смерти для бессмертных в битве нет.
А мой Кавказ? Где выси перевала,
Арагвы шум, полет орла, свинец?
Кто мой Мартынов? Кто царица бала?
Ведь каждому из нас — такой конец.
3. «Цвела в Тифлисе роза, как в теплице…»
Цвела в Тифлисе роза, как в теплице,
И украшали нежной чернотой
Грузинскую красавицу ресницы,
Которым нет подобных под луной.
На холмах Грузии она взрастала,
Соперничала там с Лопухиной
И на балах наместника блистала
Пленительной и смуглой худобой.
И сам старик — в алмазах, в звездах, в ранах,
Крутил свой длинный белый ус, вздыхал,
Когда она, вся в голубых воланах,
Под музыку входила в бальный зал.
Трепещет дева слабою тростинкой
Средь горных бурь, где слышен пушек гул.
Она клонилась тоненькой грузинкой.
К ней русский воин руки протянул.
И в шуме бала, в музыке из рая,
Ту красоту воспел в стихах поэт,
Те длинные ресницы прославляя,
Те перси смуглые в семнадцать лет.