— Динамика такая, что лучше бы сбросить баксы, — сказал Адька-Адлер. — Немного, миллионов шесть-семь, тогда при любом раскладе будем без убытка. Я бы даже сказал — шесть четыреста.

— Звучит идиотски, но тебе виднее.

— Я вас когда-нибудь подводил?

Мужчина чуть скривил рот — это была одобрительная улыбка.

— Я могу завтра взять отгул? — спросил Адька-Адлер.

— Без вопросов. Далеко собрался?

— Хочу наконец нормальный холодильник домой привезти. И у Героняна меня ковер дожидается.

И Адька-Адлер вновь принялся двигать таблицы и гонять графики.

Павел Юрьевич отошел и задумчиво посмотрел на юношу сквозь стекло. Чтобы человек, не имеющий высшего образования, так решал задачи?

«Это математик от Бога, — высокопарно произнес Альберт, который и привел парня. — Его учить — только портить. Я сам его боюсь — это ходячий компьютер».

Ходячему компьютеру устроили маленькую проверку. Через два часа к проверке подключили ведущих специалистов. Еще через час мальчишку выпроводили из кабинета, велев молодым системщикам сводить его в бистро за счет фирмы.

— Где ты его откопал? — спросил изумленный Павел Юрьевич.

— Вообрази: ребенок-инвалид, до четырнадцати лет лежал пластом, только ты его об этом не спрашивай. Ни за что не признается. Дед когда-то математику в педагогическом преподавал. Дед его на ноги и поставил… Хочешь — бери. Если тебе, конечно, не диплом, а человек нужен. Не хочешь — желающие найдутся.

Теперь Адик-Адлер стал крайне необходим. И хотя на первый взгляд казалось, что парень витает в облаках, его практичность поразила сослуживцев. Он прекрасно знал, что почем. Проработав в банке столько, чтобы успеть оказать серьезные услуги, взял кредит на покупку квартиры. Подкараулил миг, когда были бешеные скидки на итальянские кухни. Здоровенный музыкальный комбайн купил в ломбарде и там же набрел на платиновое кольцо.

Мечтательный и отрешенный взгляд огромных черных глаз вкупе с нежным румянцем и блуждающей улыбкой уже никого в банке не вводил в заблуждение.

Но Павел Юрьевич видел, что сегодня Адька-Адлер чем-то сильно обеспокоен. Вряд ли ковром и холодильником. Парень прекрасно держал себя в руках, но обмануть профессионала ему не удалось. На всякие каменные морды насмотрелся в жизни банкир — и, кажется, неподвижность лица уже говорила ему больше, чем самая живая мимика.

Решив, что дело, видимо, в подружке, а холодильник — вранье, Павел Юрьевич неторопливо двинулся в свой кабинет.

Адька-Адлер покосился ему вслед. Дал программе задание и, пока компьютерное нутро переваривало его приказ, набрал телефонный номер.

— Борис Андреевич? Добрый вечер. Вас беспокоит Наум Адлер. Если помните, сын вашего одноклассника. Нельзя ли завтра с вами увидеться в удобное для вас время?

— Ближе к вечеру, — сразу ответил Вишняков. — Днем я отъезжаю за город. Турне по провинции. Раньше семи не вернусь.

— Хорошо, тогда в половине восьмого? — предложил Адька-Адлер.

— Думаю, что к половине восьмого я из этой самой Мухотраховки… тьфу, Матрюховки вернусь. Еще неизвестно, какие там дороги.

— Вам будет удобно подъехать к «Золотому Дракону»? Московский проспект, двадцать семь.

— Да, вполне… — задумчиво произнес Вишняков.

— Благодарю. До встречи.

Отключившись, Адька-Адлер уставился на монитор. Матрюховка? Это слово было ему знакомо. Матрюховка…

И он услышал голос. Старческий голос.

«— Есть рейс Долгое — Матрюховка — Игнашково, сюда приходит в шесть тридцать, а есть еще дополнительный, по средам, пятницам и субботам…

— Деда, ты уезжаешь?

— На два дня только, это совсем немного. Двадцать четыре часа умножить на два?

— Сорок восемь!

— Ну вот! Из них ты двадцать часов все равно проспишь…»

Кто спрашивал, кто отвечал? Кто они — старик и ребенок?

В ребенке Адька-Адлер признал себя. Старик-деда имел имя и отчество. Очень скоро он стал настаивать именно на таком обращении.

Может ли быть, что несколько лет раннего детства прошли в Матрюховке? Чем измеряется время в детстве? Сутками? А пока не умеешь считать сутки? Тем, что тебе говорят о времени взрослые?

Надо съездить в эту самую Матрюховку, решил Адька-Адлер. Надо поискать следы тех, кого все нормальные люди называют «папа» и «мама». Если уж для женщин так важно, показывали тебе мама с папой цветочки или не показывали. Главное — не волноваться. Главное — взять себя в руки.

Иначе всю жизнь будет так, как было вчера.

Всю жизнь придется убегать от женщин, задающих вопросы.

Адька-Адлер посмотрел на монитор — машина еще не выполнила задание. Тогда он прошелся по пустому помещению и остановился у входа, возле зеркала.

Что сказала та толстуха за кассовым аппаратом?

«— Извините, — сказала она. — С вас двести пять рублей. Вы случайно не Немы Адлера сын?

— Нет, — почему-то отрубил Адька-Адлер.

— Еще раз извините. Девяносто пять сдачи. Просто удивительное сходство».

Почему он соврал? Не так уж часто встречается эта фамилия — Адлер. Да еще имя! Деда звал его Наумкой, но ведь можно было и Немкой. А по документам — Наум Наумович!

А как же звала мать, мама?

— Мне нельзя волноваться, — вслух сказал Адька-Адлер. — Мне нельзя волноваться…

И сделал несколько дыхательных упражнений. Почему он забыл о них вчера, у Марины? Ведь он знал это средство давно, очень давно, сколько помнил себя — столько и знал!..

Вишняков ехал с удобствами — музыка, кондиционер, хорошие сигареты. Вот только дорога… Эту бетонку, пожалуй, в последний раз еще до войны ремонтировали.

Матрюховка началась сразу — рядами крошечных домиков по обе стороны дороги, причем домики кособочились на пригорках, и Вишняков теперь ехал по настоящему ущелью. Потом уж пошли двухэтажные строения, совсем городские. И наконец, сама, без расспросов и поисков, возникла «Почта».

— Добрый день, девочки, — бодро сказал Вишняков двум дурно накрашенным теткам. — Я человечка одного ищу, он пять лет назад сюда перебрался. Вы должны знать: он, наверное, больше всех газет и журналов выписывает. А фамилия — Колопенко.

Насчет подписки Вишняков не соврал. Клоп постоянно что-то читал — если только не сидел в глубокой и тупой задумчивости. И не рисовал карты несуществующих стран с фантастическим населением, или планы сражений, или корабли с надутыми парусами.

— Знакомая фамилия, — сказали ему.

— Я же знал, куда обращаться! — обрадовался Вишняков. И достал из кармана большую толстую шоколадку.

Колопенко жил на окраине Матрюховки, в доме, который приятно удивил Вишнякова. Не землянка и не шалаш из набросанного на стожары сена, не кривая черная хибара с резными облупленными наличниками вокруг мрачных и пыльных окон, даже не аккуратная избушка, а двухэтажный деревянный дом, выкрашенный красновато-коричневой краской, стоящий посреди довольно большого двора.

У калитки висела табличка: «Осторожно, злая собака».

Вишняков постучал и понял, что злости у этой собаки хватит на всю Матрюховку.

Хозяев, похоже, не было дома.

Вишняков задумался — где мог быть Клоп? Если он живет здесь, то ведь и работает поблизости, так? А где он может работать в этой зачуханной Матрюховке? И вообще — способен ли Клоп на работу как таковую? Кем, кроме вахтера на заводе «Красная галоша», мог стать Клоп?!

Клоп, рыжая Алка и Немка — вот три идеальных вахтера для «Красной галоши», подумал Вишняков. И не потому, что дураки. Может, даже не совсем дураки. А потому, что не вписываются. Как теперь говорят — неадекватны.

Он решил подождать. Вряд ли Клоп ездит на работу в Долгое или в Игнашково. Скорее всего, он где-то поблизости. И не ездит, а ходит. Тут ведь нет общественного транспорта, только пролетают рейсовые автобусы, останавливаясь на две минуты у базара.

Вишняков вернулся в машину, достал журнал, затем припасенные самодельные бутерброды такой толщины, что не всякий рот под них разинется. Он делал себе такие, с сантиметровыми ломтями копченого окорока, когда супруги не было дома, и блаженствовал от безнаказанности.