Клоп выпрямился.
— Нисколько, — буркнул он, но Вишняков понял: пора предлагать небольшие деньги. Большие — всегда успеется. Примерно так, как предлагал ему взятку Клоп.
— В долю тебя не возьму, а процент получишь хороший. И будешь искать еще таких же малахольных гениев. Только упрямства чтобы поменьше. Пока шум не поднимется, они успеют заработать для нас миллиарды! Представляешь, такой десант превосходных мозгов! И никаких расходов на пенсии! И незачем тебе будет новое человечество создавать — тебе и с этим, стареньким, будет очень даже неплохо!
Он расхохотался, он ржал до слез и поэтому не расслышал, как Клоп совсем беззвучно пробормотал:
— Сволочь…
А если бы и расслышал — какая разница?
По улице неторопливо шел человек, весь смысл жизни которого заключался именно в прогулках.
Он шел и считал кирпичи в стенке, потом черные прутья в решетке сада, потом белые полоски «зебры».
Человек был сыт: о нем заботилась совсем старенькая мама, которую только одно и удерживало на земле — страх за неудачного и никому не нужного сына. Ее пенсии хватало на немногое — оплатить комнату в коммуналке, прокормить двоих, причем очень непритязательных двоих, иногда прикупить дешевого белья. А сын даже не спрашивал, откуда берется на столе овсянка, откуда возникают майки, трусы и носки.
Он был настолько тих, что соседи по коммуналке не знали, какой у него голос.
Дома считать было уже нечего, все приелось, а прогулки давали эту скромную радость. Он шел и считал встречных мужчин на протяжении одного квартала, на протяжении следующего — женщин. Женщин оказалось больше на шесть, в прошлый раз их было больше на одиннадцать. Одиннадцать — это две черные сквозные металлические колонны. Он нашел совершенно замечательную витрину, обрамленную гирляндами из мелких надувных шаров, и сосчитал шары. Получилась хорошая цифра — сто двадцать. Сто двадцать — это бело-розовая вязь, вроде цветов из крема на именинном торте. В другой витрине он сосчитал бутылки. Отдельно прозрачные, отдельно с напитками чайного цвета. Считать предметы глубокого цвета куда приятнее: не раз-два-три, а этак сочно, со вкусом — ра-аз, два-а-а, три-и-и-и…
Человек не знал, что следом за ним идет другой, в дорогом костюме, с платиновым кольцом. Другой тоже был немолод. Но его взгляд казался совсем иным. Безнадежным.
Второй нагнал первого, и они одновременно отразились в зеркале витрины. Второй ждал, надеялся и боялся: узнает, не узнает?
А если узнает — удивится?
Но в витрине было не раздвоившееся отражение. Два разных лица повисли на фоне девятнадцати дорогих дамских сумок.
Пока второй ломал голову над этой загадкой, первый побрел дальше.
И миг, который мог стать мигом встречи, иссяк. Теперь второму стало ясно, что эта встреча никому не нужна.
Просто ему хотелось хоть раз в жизни, хоть напоследок, обнять отца, который даже и не был отцом…
Но когда время поджимает, не до наивных желаний. Время в данном случае проявило себя обострением привычной боли под ложечкой. Тому, кто ушел считать, эта боль, очевидно, еще только предстояла.
Второй развернулся и пошел в другую сторону.
Очень скоро он оказался у дверей солидного офиса.
Его одежда и уверенная походка не внушили опасений ни секретарше, ни охране.
— Господин Вишняков у себя?
— Да, но у него посетитель.
— Господин Колопенко? — Да.
— Они оба ждут меня.
Входя, он очень быстро сунул руку за пазуху и беззвучно опустил предохранитель «вальтера».
— Мне нельзя волноваться, — тихо сказал он, когда эти двое, Вишняков и Колопенко, повернулись к нему. И сосчитал до двух — раз, два!
Больше было ни к чему.
Евгений Лукин
Старый чародей
Глушилка
И тут я включаю свой аппарат! Они в страхе, в ужасе, как перепуганные овцы!
Вот такая ты падла… — ворчливо упрекнул заказчика старый колдун Ефрем Нехорошев, выслушав до конца его горестную историю. — Не любишь, значит, когда народ душой отдыхает?
Выходя из запоя, он всегда бывал грубоват в общении, но хамил настолько добродушно, что на него почти не обижались.
А тут попался такой клиент — спичку не поднеси. Дерганый, руки бессмысленно перепархивают с места на место, острый кадык выставлен жертвенно и вызывающе, как у гугенота в канун Варфоломеевской ночи. Нате, режьте!
— Я, между прочим, тоже народ! — завелся он с пол-оборота. — И еще неизвестно, кого больше: таких, как я, или…
Чародей взгоготнул.
— Больше, меньше… — лениво молвил он. — Кто громче — тот и народ, понял?
Гость стиснул зубы. Скулы и впалые бледные щеки его пошли пятнами. На мгновение показалось даже, что встанет сейчас и хлопнет дверью.
Не встал. Сдержался.
— Ладно! — бросил он. — Будь по-вашему. Такая я падла… Но, в принципе-то, их заткнуть можно вообще?
— Да можно… — хмуро отозвался ведун, чувствуя, что не отвяжется клиент, ох, не отвяжется. А бить кудесы с похмелья Нехорошев страсть как не любил. — Всё можно… Почему ж нельзя? Наложу на тебя заклятие…
— На меня?!
— Ну не на себя же! Чик-пок — и все дела. И не будешь ты их больше слышать…
Пару секунд посетитель пребывал в оцепенении.
— Ну нет, — сказал он наконец. — Я зачем дачу покупал? Чтобы в мертвой тишине сидеть?.. А скворцы? А лягушки?.. Опять же здороваться надо, если сосед окликнет…
— Так я ж тебя не совсем оглушу… — поморщившись, успокоил кудесник. — Лягушек будешь слышать, скворцов… соседей… если поздороваются…
Заказчик метнул быстрый недоверчивый взгляд на колдуна и погрузился в тревожное раздумье.
— Хм… Я-то думал, вы на других заклятие наложите… — с сомнением пробормотал он. — Или уж сразу на всю территорию…
— На территорию — дорогонько станет, — заметил старый чудодей.
Помолчали, соображая. На мониторе, свесив сонную морду на пыльный, слепой, чуть ли не паутиной подернутый экран, распростерся лохматый котяра.
— Одного не понимаю, — пожаловался клиент. — Зачем они с собой динамики на природу тащат? Неужели в городе не наслушались? С соседями тоже повезло… Справа Дмитро Карабастов, слева Валерка Прокопьев…
Хозяин комнатенки делал вид, что слушает, даже временами кивал с сочувствием, сам же прикидывал, как бы это ему схитрить и обойтись каким-нибудь колдовством подешевле да попроще, чтобы особо мозги не напрягать. Муторно было Ефрему, маятно. А на порог заказчику тоже не укажешь — примета плохая.
— Ну хорошо, не можешь ты без грохота в ушах, — с надрывом продолжал гость. — Ну и купи себе дебильник с наушниками! Но зачем же всю округу-то глушить?..
При слове «глушить» старый чародей встрепенулся, мутные глазенки вспыхнули. Стало быть, осенило.
— Во! — вскричал он. — Точно! Поди купи дебильник… простенький, без наворотов…
— Вы что, издеваетесь?! — Клиент все-таки вскочил.
— Ты знай слушай! Луна сейчас в первой четверти, так? Выйдешь сегодня из дому ровно в полночь, дебильник держи за пазухой. И следи, чтобы месяц все время был за левым плечом. Потом поплюй на четыре стороны и проводки с наушничками, слышь, пооборви… Прям под корешок, не стесняясь. Только смотри, не вздумай выбросить — я из них потом на дебильнике наузы навяжу, понял?
— Что-что навяжете?
— Наузы. Узлы такие с наговором… И начнет он у тебя работать как глушилка. Дешево и сердито! Гектар покроет запросто, а тебе ведь больше и не надо, верно? Сколько у тебя там участок? Соток шесть?..
Высадившись из дребезжащего разболтанного автобусика на конечной остановке, Егор Надточий обогнул селение и двинулся дубравой в направлении дачного поселка. Кончался апрель. С корявых веток в изобилии свисали светло-зеленые червячки на взблескивающих исчезающе-тонких шелковинках, и Егору то и дело приходилось между ними лавировать.