— Наверное, я была в каком-то забытьи, Мартин… Я спала… Мне привиделся кошмар… Будто кто-то пришел, чтобы забрать меня. А оказалось, что это ты. Ох, Мартин, если бы ты знал, как я рада, что ты здесь…

Она отставила кофейную чашку, чашка задребезжала о блюдце, и тут — словно кто-то нажал кнопку или отвернул кран — Люси опять заплакала в три ручья.

Я разбираюсь в женских слезах: с первого взгляда было ясно, что эти непритворные.

Мне снова пришлось пустить в ход мой носовой платок. Я извлек его из кармана и протянул Люси.

— Могу я на тебя положиться, Мартин?

— Можешь.

— Ты, наверное, удивляешься, почему я здесь.

Я удивлялся не столько, почему она оказалась здесь, сколько тому, как она сюда попала.

— Как ты сюда вошла, Люси?

— Я давно уж присматривалась к твоим ключам. Однажды на Холменколлосене ты оставил их на своем ночном столике, Я сняла слепок с ключей, а потом положила их на место. Это было легче легкого.

Она совершенно успокоилась.

— Ты что-нибудь ела, Люси?

— Я поела фрикаделек. У тебя уйма консервных банок, Мартин, и все сплошь рыбные фрикадельки.

— Я люблю рыбные фрикадельки, — сказал я.

— Но больше я ничего не ела, А выйти я боюсь. Налей мне, пожалуйста, еще немножко кофе, Мартин.

Я налил ей еще чашку кофе.

— Ты спросила, можешь ли ты на меня положиться, Люси. Я ответил, что можешь. Но я тоже кое о чем хочу тебя спросить. Зачем ты здесь прячешься?

Она бросила на меня взгляд поверх своей чашки. Рукава моей пижамы были слишком длинны для ее рук. Глаза у нее не были подведены, губы не накрашены, непричесанные белокурые волосы распустились по плечам — и право же никогда еще она не была так хороша.

— Потому что не хочу, чтобы меня арестовала за убийство, — сказала она.

В ее голосе не было никакого наигрыша, она говорила совершенно искренне, она просто констатировала факт.

— С чего вдруг тебя арестуют за убийство, Люси?.

Она улыбнулась.

— Я не такая дурочка, как ты считаешь, Мартин. И как считают все остальные. Я уверена, что Карл-Юрген обнаружил на револьвере отпечатки пальцев. И уверена, что мои. Я всегда понимала, что все это направлено против меня.

— Да, Люси, отпечатки пальцев твои.

В ее глазах снова заметался страх.

— А то, чем стукнули фрёкен Лунде… Наверняка там тоже нашли отпечатки моих пальцев?..

— Я могу позвонить Карлу-Юргену и спросить.

— О нет, Мартин!.. Нет… ведь ты мне друг, Мартин… не выдавай меня им.

Она выронила чашку из рук. Кофе растекся по ковру. Я наклонился и подобрал чашку.

— Я должен позвонить Карлу-Юргену, Люси. Полиция не может тратить время на бесплодные поиски. У нее есть дела поважнее.

— А ты обязательно должен им сказать, что я здесь, Мартин? — Голос ее звучал тихо и жалобно.

— Не знаю.

Я подошел к письменному столу, где стоял телефон, и позвонил Карлу-Юргену на квартиру.

— Это я, Мартин. Я нашел Люси Лунде.

— Где она?

Я помолчал.

— Должен ли я отвечать тебе на этот вопрос, Карл-Юрген?

— Смотря по обстоятельствам. Считает ли она, что ей угрожает опасность?

— Да. Именно так она считает.

Несколько мгновений на другом конце провода молчали.

— Согласно Уголовному кодексу человек, считающий, что ему угрожает опасность, скрываясь, не совершает ничего противозаконного, даже в том случае, если знает, что его разыскивает полиция. Я хочу сказать, что упомянутое лицо не обязано обнаружить свой тайник и само отдать себя в руки властей.

Ох уж этот мне ходячий свод законов! Пунктуален до тошноты!

— А ей угрожает опасность, Карл-Юрген?

— В какой-то мере да. Ей угрожает опасность быть арестованной за покушение на убийство.

— Знаю. Отпечатки на револьвере…

— Мартин, я тебе кое-что скажу. Но, если она поблизости, не подавай виду.

Я сделал каменное лицо и уставился на картину, висевшую над камином.

— Слушаю, — сказал я.

— Из лаборатории прислали отвертку, которая должна была стать орудием убийства фрёкен Лунде. На ней те же самые отпечатки. Отпечатки пальцев фру Люси Лунде.

Я таращился на картину над камином. Работа Тюгесена. Тонкая живопись. Нежные золотисто-серые тона. Пейзаж с поблекшими деревьями, розовой стеной и белой пыльной дорогой.

— Можно ей остаться здесь, Карл-Юрген?

— Пожалуй… пожалуй, да. Ты сказал «здесь». Она что же, у тебя в квартире?

Кретин я этакий — как всегда, проболтался!

— Пусть остается там, где она сейчас. Пожалуй, хорошо, что она там, Я боюсь за нее — слишком сильные против нее улики. Слишком назойливо очевидные. Пусть она даст тебе слово, что не будет ничего предпринимать, — меня даже устраивает, что она там, где она сейчас. Я пошлю человека наблюдать за твоим домом.

— Спасибо, Карл-Юрген.

— Спокойной ночи.

Я стоял, глядя на мрачный дом полковника Лунде.

Спустился вечерний сумрак — дом, точно гигантский ящик, громоздился на безобразном фундаменте, да торчала нелепая башня, выстроенная ради единственной цели — любоваться окрестным видом.

Колеблемые слабым ветерком ощетинившиеся ели казались зловещими живыми тенями. Их ветви — дряблые мохнатые лапы — протягивались к дому, словно пытаясь его задушить. В саду лежал грязный талый снег.

Далеко внизу у фьорда светились огни города. Но дом полковника Лунде был почти полностью погружен во мрак. Люси обычно забывала тушить в комнатах свет. Но сейчас Люси не было. Огонь горел только в гостиной. Усилием воли я заставил себя войти в дом.

В гостиной сидел полковник Лунде и раскладывал пасьянс. Он постарел на много лет.

Я передал ему привет от моей матери.

— От вашей матери?.. Ах да, верно. Как она поживает?

— Спасибо, хорошо. А что полиция? Она, конечно, уже побывала здесь?

Он положил восьмерку пик на десятку.

— Восьмерку надо класть на девятку, полковник Лунде.

— На девятку? Да, да… конечно… вы правы…

Он положил восьмерку обратно в колоду. На меня он даже не взглянул. Он говорил, не отрывая глаз от карт.

— Да, полиция побывала здесь. Приезжал сам инспектор Халл. Они перевернули вверх дном комнату моей жены…

В первый раз он назвал Люси своей женой.

— Простите меня, полковник Лунде… я хочу задать вам нескромный вопрос… Чего вы больше всего боитесь? То есть… Словом, боитесь ли вы убийцы, или боитесь за свою жену?

Он ответил не раздумывая, без колебаний:

— Я боюсь за свою жену… боюсь, чтобы с ней не случилось несчастья.

— А где остальные? — спросил я. — Фрёкен Лунде и Виктория?

— Не знаю.

Казалось, будто с исчезновением Люси рухнула одна из стен его дома.

— Я пойду побеседую с ними, — сказал я.

Он по-прежнему не поднимал глаз от карт.

— Полиция уже расспросила их обо всем, о чем только можно, — сказал он.

— Понимаю. Я просто хочу поздороваться с ними и… сообщить… сообщить, что я вернулся…

Фрёкен Лунде я нашел в кухне. Она чистила серебро. Не совсем подходящий час для такого занятия.

— Добрый вечер, фрёкен Лунде. Моя мать просила передать вам поклон.

— Спасибо. Мы с ней не виделись много лет.

Она отложила в сторону начищенную ложку, обмакнула тряпочку в порошок и принялась за другую ложку.

Она долго и тщательно терла ложку. Потом подняла на меня глаза.

— Скажите, фрёкен Лунде, вы не скучаете по жене полковника Лунде?

— По его жене? Вы имеете в виду Люси?

— Да.

— Нет. Я не могу сказать, что я по ней скучаю. Но атмосфера в доме мне не нравится.

— Почему же?

Собрав ложки, она аккуратно разложила их в ряд одну возле другой. Потом пододвинула к себе вилки. При этом она смотрела на меня в упор. Карие глаза на узком личике не выражали ровно ничего.

— Доцент Бакке, в нашем доме живет убийца!

Я и сам так думал, и все равно странно было услышать это из уст маленькой фрёкен Лунде. Она по-прежнему удивляла меня своей манерой сухо констатировать факты. Ведь она всегда казалась тенью полковника Лунде. Тенью, повторяющей, как эхо, его суждения. Но, видно, я сильно недооценивал фрёкен Лунде.