«А ведь учёные утверждают, что все люди планеты Земля являются очень дальними родственниками. А если исходить из Божьих заповедей, то и подавно. Ведь согласно этому все люди произошли от Адама и Евы… Как тут ни рассуждай, но все мы являемся ближними или очень дальними родственниками…»

И тут получилось так, что эту несчастную женщину сначала догола раздели, затем посадили на длинный черенок и только потом убили длинной очередью, выпущенной прямо в её лицо. Причём, когда она дико кричала от страшной боли. И всё это зверство сотворили двуногие твари, которые когда-то были милыми мальчиками, потом угловатыми подростками, затем застенчивыми юношами и, наконец-то, взрослыми мужчинами… А спустя какое-то время они оказались на этой войне, которая и лишила их прежнего человеческого облика. Так эти сильные мужчины превратились в безжалостных извергов. В двуногое отребье рода человеческого.

И к этим нелюдям уже становилось бессмысленным обращать тот короткий вопрос… «За что?» Эти выродки всё равно бы его не поняли. Если они ещё живы… Ведь потерявшие человеческий облик живут очень недолго. Война пожирает их прежде всех остальных. И это уже закон.

Этот страшный вопрос «За что?» всё ещё рвался в серое небо из полуоткрытого рта мёртвого старика с запрокинутой головой. Этот прямой вопрос был последним в сознании умиравших в Чечне солдат. Этот недоумённый вопрос застыл на мёртвых устах погибших мирных жителей. Этот немой вопрос сквозил во взглядах тяжелораненых, постепенно уходящих в небытие уже с госпитальных коек.

«За что?»

И этот безжалостный беспощадный вопрос был адресован именно нам. Всё ещё живым соотечественникам и согражданам, товарищам и просто знакомым, коллегам по работе и незнакомым прохожим, очень уж отдалённым нашим родственникам и самым близким людям…

«За что?» — спрашивали они все.

Этот вопрос доносился, доносится и ещё долго будет доноситься до нашего всеобщего сознания. Этот жуткий вопрос задавали, задают и ещё будут задавать те, кого уже нет рядом с нами. Они лежат в братских и отдельных могилах. Их наспех закидали землёй или попросту сложили в ближайшую воронку. Они уже мёртвыми корчились в огне пожара или тихонечко лежали на своём бетонном полу. Это их тела размеренно покачивались на носилках похоронной команды или же тряслись мелкой дрожью при взлётах-посадках.

«За что?»

И на этот безжалостно-беспощадный вопрос следовало дать такой же безжалостный и беспощадный ответ.

«За то, что мы живём в самой богатой стране мира! За то, что нашими недрами, землями, лесами и реками стремятся завладеть безжалостные чужеродцы!.. За то, что мы по-прежнему являемся слишком простодушными и чересчур доверчивыми!.. За то, что мы промолчали и допустили к власти в своей стране своих же скрытых врагов!.. За то, что мы позволили втянуть себя в эту проклятую войну!.. За то, что мы всё это беспрекословно терпим и безропотно молчим!.. За то, что мы боимся сказать хоть одно-единственное слово супротив своего начальства!.. За то, что мы покорно ждём своей очереди на эту бойню!.. За то, что мы — это мы!.. За то, что мы боимся, не хотим и совершенно не стремимся что-либо изменить в свою пользу!»

Вот так. И никак иначе!.. Каков был вопрос, таким оказался и ответ. Да только вот спрашивали мёртвые… А отвечал им лишь я один. Возможно, кто-то ещё знает этот ответ. Но что-то их не видно и не слышно.

А жаль!.. Очень жаль.

Глава 21

Гости, весточки и гостинцы с Большой земли

— Подъём! — скомандовал я, едва только взглянув на часы. — Живо! На завтрак опоздаете!

Мы проспали. Причём, очень сильно. Почти на час дольше запланированного времени подъёма. Я приказал дневальному-часовому на входе разбудить меня в 8.45. Ведь мы вернулись с засады около четырёх утра. Но эти пудановские ротозеи что-то перепутали и растолкали меня на час позже. А ведь завтрак начинался в девять утра.

— Живей одеваемся! — поторапливал я своих всё ещё полусонных подчинённых. — Пехота всё сожрёт и вам не оставит!

Однако данный стимул оказался не таким впечатляющим.

— Оставит… — пробормотал рядовой Иванов. — Там повар… Хороший.

— Хор-роший! — передразнил его Винтер. — Знаем мы его!

Разведчик Винт уже стоял почти одетый, застёгивая пуговицы. Он спал с краю и поэтому ему было значительно легче. А вот другие солдаты всё ещё пребывали в дремлющем состоянии. Они хоть и повылазили из своих спальников, но очень уж медленно натягивали на себя обмундирование. Причём, продолжая сидеть на своих местах… В общем, картина была знакомая. И с двухъярусных нар они сползали только в самый последний момент. Когда им требовалось обуться.

Я всё это видел уже не раз и поэтому особо так не усердствовал в отдании поторапливающих команд. ведь в нашей комнатушке с площадью около двадцати квадратных метров сейчас проживало восемнадцать человек: шестнадцать бойцов-разведчиков плюс их командир, а ещё водитель нашего третьего Урала. По этой причине всем нам было иногда тесновато. И всё же не обидно.

Это мне было вольготней. Ведь я спал-почивал хоть и в спальнике, но зато на отдельной тахте. Правда, прямо на листах ДВП, но с ватным военным матрасом. И своё обмундирование я складывал на трофейное кресло, позаимствованное во временное пользование у директора того многострадального института. Ну, рядом с которым мы отрабатывали свои тактические штучки-дрючки. Словом, я мог одеваться не спеша и с непременным командирским достоинством.

Это в других разведгруппах всё обстояло по-иному. Денисовские разведчики обитали в библиотеке, кое-как обустроившись на шаткой конструкции из книжных стеллажей и необрезных досок. Пудановские архаровцы соорудили для себя одну сплошную лежанку, предоставив своему командиру возможность одиноко ютиться в дальнем углу. То есть фактически в ногах, стало быть, со всеми истончающимися «благовониями». Командирский кубрик был, пожалуй, самым благоустроенным жилым помещением. Но ведь в нём располагалось всё наше отрядное главнокомандование, дополненное сверхзасекреченным связистом-космонавтом.

Ну, а жилая комната моей первой разведгруппы была самой уютной и наиболее тёплой. Я не относил себя к эгоистически настроенным ура-патриотам, но ведь только у нас солдаты-срочники могли спокойненько посидеть в удобном кресле, да ещё и напротив горячей печки. Я уж не говорю про вольготные чаепития, которые здесь устраивали мои подчинённые. Ведь на нашей буржуйке можно было всегда вскипятить котелок воды и без лишней опаски засыпать в него один-два пакетика армейского чая.[19]

А сегодня меня разбудили с часовым опозданием и поэтому личный состав торопился на свой завтрак, как пожилые пожарные на тушение пламени высшей степени сложности.

— Ну, и чего вы там столпились у входа? — поторапливал я их. — Опоздаете… Ведь…

А бойцы, которые вроде бы скопились перед выходом, вдруг стали прижиматься к стенкам, словно пропуская кого-то в нашу комнату… Причём, с большим таким уважением… И спустя пару секунд Я не поверил своим глазам.

В нашу скромную военную обитель будничным шагом вошёл ни кто иной как начальник разведки Северо-Кавказского военного округа. Если б сюда сейчас проник командир Абхазского батальона Шамиль Басаев, то моё удивление было бы гораздо меньшим. Ведь от этих зловредных чеченских боевиков можно ожидать чего угодно… А тут…

— Группа! — начал было командовать я. — Смирн…

— Вольно-вольно! — произнёс генерал Чернобоков, пару раз взмахнув рукой в успокаивающем жесте. — Занимайтесь по плану.

Однако я уже нахлобучил на свою голову камуфлированную кепку и даже поднёс правую руку к её козырьку…

— Товарищ генерал! — бодрым голосом рапортовал я. — Первая группа первой роты…

— Да я же сказал… — прервал меня начальник разведки. — Вольно-вольно! Занимайтесь…

Я быстро опустил руку:

— Есть, товарищ генерал!

Затем я принялся шустро застёгивать все оставшиеся пуговицы на своей горной куртке. И спустя несколько секунд мой внешний вид стал вполне так соответствовать общепринятым уставным правилам ношения военной формы одежды.