«Будет всё так же, как было…»
Будет всё так же, как было,
Только не будет меня.
Сердце минувшего дня не забыло,
Сердце всё жаждет грядущего дня.
Бьется ж – слепое? – мгновеньем бегущим,
В вечность, дитя, заглянуть не сильно.
Знает себя лишь; в минувшем, в грядущем
Бездну почуя, трепещет оно.
Жутко и сладко; и вдруг – всё забудет,
Тайну последнюю нежно храня:
Так же, как было, да будет;
Так же, как не было, так и не будет меня.
ОДНО ИЗ ДВУХ
Поэт? Поэт – несчастный человек,
В груди носящий груз тягчайшей муки,
Уста его так созданы, что вопли
И стоны, сквозь уста вдруг прорываясь,
Как музыка, гармонией звучат.
Поэта участь – участи подобна
Людей, в быке тирана Фаларида,
В несокрушимо мощном медном чреве
Сжигаемых на медленном огне;
Их крики, вопли их не сильны были
Раскрытый слух тирана потрясти
И сладкой музыкой ему казались.
Толпятся люди так вокруг поэта
И повторяют неустанно: «Пой!
Пой снова!» – или: пусть опять, опять
Мученья новые терзают душу,
Лишь только пели бы уста, как прежде,
И не пугали нас, и оставалась
Волшебной — музыка.
«Ты ждешь, когда округлый плод…»
Ты ждешь, когда округлый плод
На ветви согнутой нальется,
И аромат свой разольет,
И над тобою колыхнется.
Ты ждешь – медовая луна —
Всё осиянней и круглее —
Вполне кругла, томна, полна
Над краем липовой аллеи.
Ты ждешь – вот страстное вино
За край переполняет чашу,
Переплеснется – и, хмельно,
Зальет, заполоняя, душу.
Ты ждешь – единый полный звук,
Взрастая творческой игрою,
Взнося разрозненное к строю,
Сомкнет – как небо цельный — круг.
«Хоть заштатная столица…»
Хоть заштатная столица,
Городок наш деловой
Копошится, веселится
Над чудачливой Невой.
Сочетанье шутовское
Ночи с днем, тепла с зимой,
В пляске Витта, как в покое,
Бредит вслух глухонемой.
В эту гниль, и слизь, и слякоть
Славно Питером брести,
С двойником своим калякать
Без путя, хоть по пути.
И желанья, и вопросы
Драной шубой запахнуть,
Дымом скверной папиросы
Подогреть пустую грудь.
А с погодою бесстыжей
И поспорить не моги.
Ну, пускай холодной жижей
Захлебнутся сапоги, –
Как они, твоя сквозная
Восприимчива душа,
Ты идешь, куда – не зная,
Дымной влажностью дыша.
Что ж? Не хочешь в воду кануть?
Шепчет вкрадчиво двойник:
Без догадки – в небо глянуть,
Что же к лужам ты поник?
И на небе словно лужи.
Благодатная пора!
Стройность оттого не хуже,
Что гармония сера.
Верь, напрасно оробела,
Что за нею ни гроша,
И шатается без дела,
Вся прокурена, душа.
Для чего же, в самом деле,
Ты и дышишь как поэт?
Сообразностью без цели
Убежден ты или нет?
Разве ветерком подбитый
Саван треплют чудаки
Не по всей Руси сердитой, —
У одной Невы-реки?
«Небесного коснулся дна…»
Небесного коснулся дна
Твой дух глубинный, голос лирный:
Такою стужею надмирной
Душа твоя опалена!
Нездешней силой сердце билось –
И переполненная грудь
Эфир разреженный вздохнуть
Успела – и остановилась.
«Не прикасайся, друг, к моей душевной язве…»
И ни единый дар возлюбленной моей,
Драгой залог любви, утеха грусти нежной.
Не лечит ран любви, безумной, безнадежной.
Пушкин
Не прикасайся, друг, к моей душевной язве:
Она всегда свежа. Скажи мне только: разве
Теперь, когда лежу бессонный, нищ и слаб,
Судьба-причудница склониться не могла б
На давние мольбы?.. Нет, слушай: этот милый
Листок украденный – залог, но взятый силой, –
Хранивший несколько ее случайных строк,
Он должен был истлеть, – единственный листок!
И вот года плывут. Ужель не минет кара?
Ужели позднего мне не дождаться дара?
Хотя бы звук один — как дальний рог в горах,
Как имя нежное на шепчущих устах.
«И площадь, и камни, и люди…»
И площадь, и камни, и люди,
И звонкий прозрачный мороз;
И в звоне, и в шуме, и в чуде
Из детской спокойной груди
Призыв, словно песня, пророс.
«Подайте на хлеб слепому», –
И где всё стремилось, и где
Всё стыло, – дыханью тугому
Пахнуло совсем по-иному:
«Спасибо на вашем труде».
И мальчик повел слепого,
А песня просилась в ту ширь,
Откуда неспешно, сурово
Брело певучее слово
И малый его поводырь.