«Как я скорбел о кончине твоей, старик благодушный!..»
Как я скорбел о кончине твоей, старик благодушный!
Сколько унес ты любви к жизни и к людям – с собой!
Ныне я вижу всю благость Творца: от каких испытаний
Эту святую любовь Он захотел уберечь!
Вижу – и всё же скорблю, помышляя о милом минувшем,
Силясь ее огонек в сумрак грядущий пронесть:
Ты не помог ли бы мне – и не мне, а людям и людям –
Верой, любовью своей – вере людской и любви?
Так не исполнила вышняя воля – не наша, иная.
Столь же спокойно, как ты принял веленье ея,
Так и веленье – иное, быть может, – что нас ожидает,
Учит и нас принимать вечная память твоя.
«У нас двоих одно воспоминанье…»
М. К. Н.
У нас двоих одно воспоминанье.
И никому вовеки не отнять
Того, что в каждом теплилось свиданье,
Что через годы будет жить опять.
Где дней своих печально ты ни трать,
Пусть хоть на миг, но смягчено страданье,
Как мне дарит былого благодать
Опору – посох в тягостном изгнанье.
Скитальцы, мы невольно разбрелись.
Но если голос милого былого
Тебя коснется, – сердцем отзовись.
Минуты нашей благостное слово
На светлой и на сумрачной чреде,
Где ни вспомянется, тепло везде.
РАСПЯТОМУ ХРИСТУ
No me mueve, mi Dios, para quererte
El cielo que me tienes prometido…
A Cristo crucificado
Тебя любить влечет всё вдохновенней,
О Бог мой, не небес обетованье;
Не ада столь ужасное зиянье
Мне запрещает грех богохулений.
Влечешь меня Ты, Бог, в огне видений –
Ты, ко кресту прибитый, в осмеянье;
Израненного тела истязанье;
И Твой позор, и смерть среди мучений.
Любовью так влечешь неизмеримой,
Что и без неба всё б Тебя любил я,
Всё трепетом, без ада, одержимый.
Не воздавай любви неоценимой:
Когда б я и не ждал всего, чем жил я,
Всё так же б я любил Тебя, Любимый.
«Люблю я, русский, русского Христа…»
Люблю я, русский, русского Христа,
Русь исходившего, благословляя, —
И всем дыханием родного края
Жила моя любовь, — как Он, проста.
Теперь душе понятна красота
Не тихая, не близкая, иная —
Пред той земной не более ль земная? —
Как окравленные три креста.
Чьим преданный нечистым поцелуем,
Русь, твой Христос терзаем и бичуем
В обличии презренного раба?
Вернись к Нему скорей тропою тесной,
Освободи Его от ноши крестной!
Люблю и верю: вот твоя судьба.
РОЖДЕСТВЕНСКОЮ НОЧЬЮ
Поликсене
Рождественскою ночью,
Прощения моля,
Узрела бы воочью
Притихшая земля —
Мечту, что ясным взорам
Светла твоим, дитя:
Всплывая легким хором,
Свиваясь и летя,
Вот — ангелы крылами
Сияют в высоте,
Бесплотными хвалами
Ликуют о Христе
И славу в вышних Богу —
О, слышишь ты! — поют,
На снежную дорогу
С одежд сиянье льют —
И в свете снежной ночи,
В сей осиянной мгле
Сомкнуть бы сладко очи
Притихнувшей земле.
II.
ВОЕСЛАВУ МОЛЕ
Твои созвучья нежны и сладостны,
Томленье духа в них просветляется –
И льются ясными струнами
На душу песни души согласной.
Само страданье силою дышит в них,
Смятенье стынет – образ изваянный,
Мгновенно обретает стройность
Мысль, облеченная словом строгим.
Порою сам ты словно заслушался;
О нет, разнежен долго не будешь ты:
Душа звучит, – но чистой сталью;
Блещет она, – но булатом твердым.
Неси ж с улыбкой песню-печаль свою
К отчизне милой, матери пой ее.
Иди к единой цели. Руку
Дай мне пожать, о поэт, от сердца.
Из СТИХОТВОРЕНИЙ ВОЕСЛАВА МОЛЕ (С словинского )
1. «Чаши налей до краев…»
Чаши налей до краев и печаль прогони ты струнами.
Тени минувшего пусть сердца тебе не гнетут.
Тени немых кипарисов на кладбище тихом, пустынном
Розами снов оплети, вязью полдневных садов.
Милая, светлая, взгляды твои – то синее небо,
Море, что смехом своим скрыло все бури глубин,
Скрыло грядущее, вешнюю грусть фиалок душистых,
Что на могилах цветут в ясные, тихие дни.
Чаши налей до краев, зачаруй одиночество песней,
Грусти забвение даст хмель поцелуев твоих,
Слышишь, деревьями ночь шелестит и плачет, как сердце.
Чокнемся, Лалагэ, пей! Розы рассыпь мне на гроб.
2. Комическая маска
Путник, безмолвно взгляни на меня и склонись головою:
Скрыто во мне содержанье столетий минувших, грядущих,
Знанья конечный остаток, итог человеческой мысли.
Я умерла. Смех мой – камень; и сердце – лишь камень холодный.
Их не согреет ничто: все сны мои отданы смерти.
Смех лишь остался один – и бессмертен в лице искаженном.
Вечно смеюсь я в древесной тени над источником чистым,
Розы вокруг расцветают, цветут, и цветут, и вянут, –
Вижу я звезды и солнце и слышу напев соловьиный,
Вижу людей – без числа поколения мимо проходят –
Всё только той же дорогой и в те же, и в те же низины;
Всё простираются голые руки к звездам горящим,
Всё из уст раздаются всё те же высокие речи,
Та же сладкая ложь и пьянящие те же обманы,
Та же комедия бедных шутов на важных котурнах,
Тот же финал: стал нищим король, как занавес спущен…
Карлики в ролях божественных, род вы смешной, о люди;
Тысяче ваших богов золотые строите храмы,
Ходите мимо усмешки моей, не видя, — а всё же
Я, и безвестна, – бессмертная, вечная ваша богиня.