«Среди домов (которых страшно много!)…»
Среди домов (которых страшно много!)
И грубо-размалеванных афиш
Есть несколько почти беззвучных ниш.
И в нишах выявлено имя Бога.
С панели сразу попадаю в тишь.
Я в тишину внезапную вошел.
И я дрожу? Но почему? Престол,
И темнота, и древний лик Предтечи,
И тоненькие, женственные свечи
Из воска непорочных пчел…
Как мрачно серебро мистичных риз
На мертвенных святых, святых бесспорно!
И еле брошен в темноту эскиз
Каких-то девичьих и столь покорных
И слабых-слабых плеч, склоненных вниз…
А я не знал! И на моей планете
Есть чье-то отношение к «тому»?!
К Не-Суете и… и… к Нему!
А я не знал! Не верил никому,
Что есть неотрицающие дети!
О, запах ладана! О, запах тленья!
Здесь Истина прияла страшный лик,
Невыносимый, как внезапный крик,
Свой лучший, глубочайший лик Смиренья…
Бегу, бегу, и потрясен, и дик!
Из храма сразу попадаю в гам.
Афиша на заборе объявляет,
Что господин профессор Игрек нам
Прочтет еще доклад, тогда и там,
Что атом абсолюты отрицает.
СУЛАМИТА
Оглянись, оглянись Суламита,
и мы посмотрим на тебя…
Соломон. Песнь песней
ИДЕАЛ
Я знаю женщину и родину, которым
Я посвятил себя как молодой монах.
Как странно, никогда я их не встретил взором!
Но как я их познал в готических лесах
Пред морем северным, спокойным мельхиором…
И коммендацию я им принес в мечтах.
О, родина души! Там кипарисы-йоги,
Благочестивые и черные, ведут
В зловеще-белые, прохладные чертоги,
И гобелэном тень упала на дороги…
Там маки страстные болезненно цветут,
Там ряд могильных плит, углы их четко строги,
Бамбук, и эвкалипт, и зной, и тишь… Ах, тут
Вассалы Сатаны псалмы любви поют,
Иль, может быть, устав творить Добро и Суд,
На оргиях грустят, развратничая, боги…
И здесь… и здесь – она. Но как она ужасна
На том, что правильно, печально и прекрасно!
Стоит на мраморе худа, мала, черна,
С искривленным лицом прелестная она
И чистит апельсин, и в смехе отчеканен
Стальной и наглый бунт бесстыднейшего дна…
В ней дерзко человек осмеян и изранен,
В ней Саломея есть, Сафо, Кармен, Нана,
А рядом с ней стоит, как сплин и глубина,
Как изваяние, и угловат, и странен,
В костюме клетчатом ужасный англичанин!
Зной. Кипарисы. Даль. И воздух чуть туманен…
О, родина моя, где в траурные краски
Закутались, как в газ, уродливые маски!
«Она любила? Да. И даже очень много…»
Она любила? Да. И даже очень много.
В альбоме бабушки французские стихи,
И перекатный гром, как гулкий грохот Бога,
И в тяжких словарях сухие лепестки;
Оркестр часовщика, спешащий, стоголосый,
Как общество людей или пчелиный рой,
И те неловкие, угрюмые вопросы,
Что порождаются живущими душой;
Святого черного над чистою постелью,
И шелесты без слов чуть уловимых дум,
Бестрепетный закат, положенный пастелью,
Духи Rue de la Paix, и раковины шум…
Ее душа была совсем сентиментальной?
Нет, вовсе, вовсе нет! Скорее ледяной,
Пустой и смелою и даже не печальной…
Ее душа была вдовой.
«Как мрамор, женщина застыла утомленно…»
Как мрамор, женщина застыла утомленно,
Замученное мной, другое существо…
И полный, полный мрак… Как пусто, как бездонно!
И как монахиня, как мертвая Мадонна,
К ней роза белая упала на плечо…
А на ковре лежат бессильными телами,
Как убиенные, рубашка, юбка, шелк…
Она вцеплялась в них отчаянно руками,
А я в них путался дрожащими когтями,
Сверкая парой глаз в проклятой тьме, как волк.
Застыла на лице гримаса отвращенья;
Как плеть покорная, висит ее рука…
Не знаю, кто она… Но каждое мгновенье
Терзает что-то мозг, что было преступленье,
Что эта голая жалка и далека…
О, я молчу, как смерть! Мне странны ледяные
Ее колени, стан, чуть дышащая грудь…
Мы змеи мертвые! Мы с ней глухонемые!..
И так же, как и мы, таинственно чужие
В окно глядят миры – Луна и Млечный Путь.
Жесток, как манекэн, холодный, истомленный,
И жажда гибели, и истин, и глубин,
Я листья розы рву… покойницы… Мадонны…
И погружаюсь в тьму, и чую мрак бездонный,
Стремглавный бег минут и то, что я один.
CHIMERISANDO
Я в шахматы играл с одним евреем, странно
Напоминавшим мне рисунки древних Фив,
Когда мечтательно, печально, бездыханно
Упала на доску, фигуры повалив,
Разбившись о стекло сквозной беседки парка,
Миниатюрная, пернатая дикарка.
Ах, труп был женственным и полным тихой муки,
Как неоконченный, прозрачнейший сонет,
Как та, которую замучил я от скуки
И о которой я грустил так много лет…
Я гладил теплый труп, старался делать больно,
Но, нет, она была безмолвна и безвольна!..
А на доске меж тем, среди фигур узорных,
Как та, другая, та, которую люблю
Я до сих пор еще, шла королева черных,
Стройна, черства, мертва, к тупому королю,
И странный мой партнер вдруг стал эмблемой Рока,
А всё вокруг меня спокойно и жестоко.