Фельдмаршал Геринг, один из немногих немцев, имевших весьма хорошее времяпрепровождение в последнее время, говорит, что нас пока пощадили потому, что нацистская Германия очень гуманна. Она не может заставить себя сделать кому-либо плохо. Все, о чем она просит, — это право жить и убивать слабых. Гуманность ее не позволяет ей применять жестокость к сильным.

Немецкий народ, усердный, верный, отважный, но увы! — недостающий должной гражданской независимости.

Ужели мы звери? Заходим ли мы слишком далеко?

Победив львов и тигров, я не желаю быть битым бабуинами.

Я напомнил двум своим великим товарищам [Сталину и Рузвельту] более чем однажды, что я был единственным из нашей троицы, кто мог в любое время быть отстранен от власти голосованием парламента, свободно избранного всеобщим избирательным правом, и что меня ежедневно контролировал кабинет министров, представляющий все партии в государстве. Сталин и Рузвельт могли приказывать; мне приходилось убеждать. Я рад, что так и было.

Самый достопримечательный факт, кажется, в том, что две армии стреляют друг в друга на протяжении часов, и никто не задет пулей. Кажется, статистика говорит, что во время битвы нужно выпустить 2000 пуль, чтобы убить человека. В случае кубинской войны статисты обнаружат, что 2000 были нужны для того, чтобы промазать в каждого солдата на поле боя.

Это была образцовая демократия Центральной Европы, где с меньшинствами обращались лучше, чем где бы то ни было. Она была покинута, уничтожена и проглочена. Теперь она переваривается в желудке.

Эти малые государства выстояли. Теперь они в безопасности. Их выживание было шатким. Дрожа и шатаясь, но все-таки стоя на ногах, они отразили не только большевистские армии, но и еще более опустошительную большевистскую пропаганду, которая, будучи применена к людям в состоянии нищеты, едва выздоравливающим от конвульсий войны, выглядит очень соблазнительно.

Я решил, что если Невилл Чемберлен станет лидером Консервативной партии, или кто-то ему подобный, я уйду из политики и попытаюсь сделать твою жизнь и жизни наших котят [детей] более удобной прежде, чем я умру.

Эстонцы, вооруженные отчасти британским оружием, дали очень твердый отпор большевикам и по-настоящему показали их слабость.

Финляндия — превосходная, нет, бесподобная — в пасти опасности, Финляндия показывает, на что способны свободные люди. Финляндия великолепно послужила человечеству. Она выставила на обозрение всего мира слабость Красной армии и советской авиации. Многие иллюзии о Советской России были развеяны в эти несколько недель свирепых боев в Арктике.

Многие считают французов тщеславным, неспокойным, фантазерским, истеричным народом. На самом деле это одна из наиболее жестких, трезвых, несентиментальных, расчетливых, упорных наций.

Британцы хорошо платят налоги, но ненавидят муштру. Французы не возражают против муштры, но избегают платить налоги. И те и другие готовы сражаться, если убеждены, что это единственный способ выжить. Но в этом случае у французов будет маленький бюджет, а у британцев маленькая армия.

Теперь французы дрались в полную силу, впервые с начала войны.

Всю свою жизнь я был благодарен Франции за ее вклад в культуру и славу Европы, а более всего за дух индивидуальной свободы и прав человека, излучаемый из французской души.

Греки соперничают с евреями как самая политически мыслящая нация в мире.

Лягушки получают все, что могут, а мы все можем, но не получаем.

Я предупреждаю вас — будьте настороже, ибо я буду говорить по-французски, — весьма рисковое предприятие, которое поставит под сомнение вашу благожелательность к Великобритании.

Сикх[] был изначально изобретен, чтобы сражаться с пуштуном.

Никакие два города не значили для человечества столько, сколько Афины и Иерусалим. Их изречения в области религии, философии, искусства есть главные путеводные огни современной веры и культуры… Афины и Иерусалим — я лично всегда был на стороне их обоих.

Будь Ирландия более процветающей, она была бы более лояльной, и будь она более лояльной, она была бы более свободной.

В Ирландии почти все случается тогда, когда вы этого не ожидаете, а то, чего многие ждут, не случается никогда.

Образование еврейского государства в Палестине есть такое событие в мировой истории, на которое нужно смотреть в перспективе не поколения или столетия, а тысячи, двух тысяч, даже трех тысяч лет.