– Как ты думаешь, это Йоко предложила мешкизм[9] или все-таки Джон?

– Жертва… То, как она стоит, не кажется тебе странным?

– Лично я думаю, что нацепить на себя мешок – не самый плохой способ… – Его глаза остановились на фотографии. – А что, так и было задумано, чтобы ее кишки располагались на голове?

– Доел бы ты лучше свой бутерброд.

– Да не вопрос!

– Вот что я думаю, – начал я. – Такое впечатление, что убийца предвидел некоторые явления современной американской культуры. Либо он ухитрился разнюхать появление гоу-гоу за сто пятьдесят лет до того, как этот танец появился, либо он какой-то фокусник или предсказатель. Разумеется, обе эти версии – полный бред, что приводит меня к единственно возможному выводу…

Для пущего эффекта я выдержал театральную паузу.

Венделл сидел, невозмутимо жуя бутерброд.

– Гоу-гоу появился гораздо раньше, чем мы думаем! Ряженые, возможно, с самого своего появления практиковали его. Это мог быть один из тех языческих ритуалов, которые позже стали популярными обычаями, вроде пасхи или кентуккийского дерби.

Венделл отхлебнул виноградного сока, запив кусок бутерброда. Выглядел он задумчивым, и на секунду мне показалось, что он и впрямь сможет сказать мне что-то полезное.

– Никоим образом, – произнес он. – Никто не смог бы держать появление гоу-гоу в секрете сотню лет.

Его тупость была невыносима. Я попытался телепатически послать ему картинку, как я бью его по голове бейсбольной битой, но не мог избавиться от образа спаниеля, лакающего рутбир. Когда он покончил с бутербродом, я проводил его до двери и смог спокойно вернуться к своим заРЕАСЕям о расследовании.

В девятнадцатом веке, до рождения современных небоскребов, линия горизонта в Нью-Йорке была попроще. На фоне рассветного неба были заметны лишь Бруклинский мост, дом-«утюг», здание компании «Свиной жир и сухари Набиско» и знаменитая медная статуя Натана Бедфорда Форреста, основателя достопочтенного братства Ку-Клукс-Клан.

Девяностометровая[10] фигура в капюшоне была подарена Союзу побежденной Конфедерацией в 1865 году, в знак примирения и окончания Гражданской войны, и она стояла на острове Бедло у входа в порт Нью-Йорка уже более тридцати лет. Горящий крест, воздетый в правой руке Великого мага, служил гостеприимным маяком для миллионов иммигрантов, желавших припасть к щедрой американской груди. Это было первое, что бросалось им в глаза после долгого путешествия через суровую Атлантику. Школьники любили взбегать по 350 ступеням статуи к гигантскому капюшону основателя клана, выглядывать из его громадных глазниц, пока внизу их родители утирали слезы, читая «бегущую строку»:

К сожалению, эта достопримечательность впоследствии была уничтожена. Произошло сие вьюжной ночью зимы 1896 года, когда пьяный капитан цеппелина врезался своим дирижаблем прямо статуе в пах. Находившийся на борту груз – 500 галлонов марихуаны – вывалился в Гудзон, вызвав первую настоящую национальную экологическую катастрофу. Местные формы жизни – голуби, портовые крысы и угри – еще несколько десятилетий не могли избавиться от липкой нефтяной пленки. Спустя несколько лет здесь водрузили уродину Фредерика Бартольди и Гюстава Эйфеля, и безвкусная Леди Свобода по сей день остается предметом жарких споров среди ньюйоркцев.

А тогда, наутро после первого убийства, грошовые газеты запестрили пугающими сообщениями.

– На Геральд-сквер изувечена девица! – надрывались разносчики газет.

– Самая подробная информация об убийстве! Вдобавок сегодня вечером ставка в лотерее «Пауэрбол» поднимется почти до пятидесяти долларов! Отметьте два номера – получите бесплатно ручку для сковородки!

Дешевые газетенки, бульварная пресса прошлого, специализировались на самых темных и отвратительных сторонах городской жизни. Хотя Лиза сдержала свое обещание и не рассказала о случившемся в «Вечерних новостях», другие репортеры обошли ее, подкупив словоохотливых полицейских и сумев пролезть во временный морг, устроенный в Манхэттенской скотобойне. В те времена люди имели обыкновение мереть как мухи, и бойни были призваны обеспечить им временное пристанище на пути к вечному приюту. Там, среди туш крупного рогатого скота разных степеней разделки, подвешенных за задние ноги, и покоилось тело Беззубой Старушки Салли Дженкинс – холодное, безжизненное и тоже подвешенное за ноги.

Тук-тук-тук. Бум-бум-бум.

Громкий стук разбудил мужчину, спавшего в неприметном кирпичном особняке.

– Кофе и штрудель, да! – объявила хозяйка пансиона госпожа О'Лири. Судя по глухому удару из-за двери, постоялец свалился с кровати. Позже она будет объяснять следователям, что ей послышалось, будто кто-то мокрыми ногами громко прошлепал по комнате. Затем тяжелая дверь приоткрылась.

– Ваш завтрак, доктор.

Ответа не последовало. Госпожа О'Лири вытянула шею так, словно та была из соленой тянучки, и, склоняя голову то в одну, то в другую сторону, попробовала заглянуть внутрь.

– Вы слыхали новости? – снова завела разговор она. – В газетах написали, да. Ужасное убийство прошлой ночью, недалеко отсюда, вот как. Говорят, этой даме отрубили голову, руки, ноги, помыли ее и все жилы повытягивали, вот что. Говорят, он распилил ее прямо пополам, да. Вообразите себе! Это в наших-то краях, ни больше ни меньше, ну и ну!

Сквозь узкую щель высунулась кисть руки, от запястья до кончиков пальцев покрытая засохшей кровью.

– Бог ты мой, – охнула госпожа О'Лири и нервно опустила на протянутую ладонь чашку кофе с лежащей поверх чашки булочкой. – Приятного аппетита, доктор.

Окровавленная рука осторожно втянулась назад, стараясь не пролить горячий напиток.

– Ну, так я потом вернусь, да, позже, после обеда, и…

Бамс!

– Ой-ой-ой, моя нога, моя нога! – заверещала госпожа О'Лири. – Доктор, прошу вас, нога моя… Она застряла… Ой-ой!

Дверь быстро приоткрылась, освобождая вышеупомянутую ногу, затем захлопнулась окончательно.

Госпожа О'Лири захромала вниз по лестнице, бормоча:

– Просто скотина какая-то несговорчивая, вот он кто, да!

К семи часам утра город уже гудел от слухов. Повсюду обсуждалось ночное убийство, высказывались всевозможные догадки и предположения:

«Кто мог такое сделать?»

«Да уж наверняка не американец!»

«Скорее всего, это дело рук какого-нибудь обезумевшего иммигранта, или одного из богопротивных уродцев Барнума, или, того хуже, какого-нибудь сумасшедшего негра».

Тем временем в девятнадцатом участке на Шестьдесят восьмой улице начальник полиции Калеб Спенсер хладнокровно, но упорно трудился, пытаясь точно определить, что за обезумевший иммигрант или сумасшедший негр виноват в случившемся. Он отправил множество добровольцев в квартал «красных фонарей», чтобы те расспросили проституток, удвоил патрули на Геральд-сквер и – по настоянию мэра – приказал расклеить по всему городу предупреждающие листовки:

Поскольку обыск на месте проведения парада не дал ничего, кроме нескольких перьев, Калеб согласился встретиться с Лизой Смит и Тедди Рузвельтом попозже. А сейчас он сидел у себя за столом и, вооружившись новейшим волшебным фонарем – стереооптиконом, спешно просматривал свою коллекцию «темных и подозрительных иностранцев». Это была только первая пристрелка, но, собственно, так и начинаются все расследования.