Через день после этого я вышел рано из своей квартиры. К удивлению моему, вижу, что навстречу едет в экипаже, один, генерал Шварц. Это почему-то встревожило меня. Потом оказалось, что генерал, получив ночью известие от д'Ансельма об эвакуации, ехал к нему для объяснений и протеста. Все было напрасно. События решались в Париже.

С утра мы сидели в моем управлении, как вдруг меня потребовали к телефону из штаба генерала и кто-то мне сообщил, что неожиданно объявлена эвакуация и что в течение двух суток все желающие должны приготовиться к отъезду за границу. Все были поражены, не могли ничего понять. Я отправился узнать о причине происшедшего. Мне сказали, что правительство Клемансо подало в отставку и что новые власти, не надеясь на свои войска, не желающие воевать, срочно вызывают их на родину.

Резоны эти были сомнительны. Если Одесский гарнизон был ненадежен, то целый греческий корпус был вполне надежен. Кроме того, должны были прибыть в Одессу девять батальонов чернокожих, на которых можно было положиться. Затем в Румынии был французский корпус генерала Вертело, который тоже был надежен. Чем же объяснить столь внезапную и катастрофически спешную эвакуацию?

Сбор всех отъезжающих и выдача заграничных документов происходили в большой гостинице, перед бульваром. Толпы народа осаждали эту гостиницу, кое-где лежали раненые. Когда же мы ехали на пристань, стрельба еще более усилилась, особенно в порту.

В одной из излучин гавани чернела огромная толпа народа. Таскали какие-то вещи, большие чемоданы, и все это сносилось в большие, переполненные углем баржи. Распоряжались морские офицеры, но был такой хаос, что трудно было понять, кто именно распоряжается.

Прибывших пассажиров усаживали в те же баржи, куда был нагружен их багаж.

Уезжающих было очень много, баржа была полна. На берегу же оставалась еще громадная толпа в несколько тысяч человек. Были ли это ожидавшие очереди посадки будущие эмигранты, провожавшие их или иной какой народ, понять было нельзя. Медленно наша баржа отделилась от портовой стенки, и буксир потащил нас к выходу на внешний рейд, к стоявшему там французскому пароходу «Caucase», отведенному французами для генерала Шварца и его штаба.

Грустно и тяжело было у нас на душе. Беспокойство о судьбе оставшихся на произвол бушующей стихии революции с ее жестокостями, голодом, болезнями и мрачные, туманные перспективы будущей жизни за рубежом переполняли наши сердца.

В. Маевский[197]

ОСЕНЬ 1918 ГОДА НА УКРАИНЕ [198]

Мы возвращались из румынских Ясс в Россию, закончив порученную нам политическую миссию.

И много всякого рода русских политических и общественных деятелей возвращалось тогда оттуда же после нескольких дней участия в «Особом Совещании», стремившемся выяснить ряд вопросов, касавшихся бедственного положения нашей громадной, но несчастной родины и Добровольческой армии на юге России.

Совещаний в те времена созывалось много, даже более, чем следовало. Но суровый рок делал свое дело – и пожар революции, охвативший Россию, разгорался с каждым днем все сильнее и сильнее, невзирая ни на какие человеческие постановления и слова.

К осени 1918 года по всей Украине уже бушевала настоящая политическая буря, порождавшая, в еще так недавно мирных и спокойных городах и селах обширного края, подлинную анархию.

Под давлением союзников в беспорядке покидали благодатную Украину окончательно разложившиеся гарнизоны оккупантов-австрийцев, поспешно направлявшиеся к своим границам и бросавшие по пути целые железнодорожные составы и обозы со всяким добром. Это добро тотчас же расхищалось рыскавшими повсюду бандами внезапно вынырнувших из всяких низов головорезов атаманов, и те же банды ежедневно преподносили различные печальные сюрпризы еще державшимся в своих гнездах украинским помещикам, хуторянам и крупным железнодорожным центрам.

Более компактно и дисциплинированно держались германцы, двигавшиеся к тем же западным границам в относительном порядке и не терявшие вида и достоинства старых немецких солдат.

Что касается войск гетмана Скоропадского, уже успевшего к этому времени пасть, то они также представляли собою жалкую, деморализованную и разрозненную массу, разорвавшуюся на отдельные отряды, бесцельно сновавшие по разным направлениям в поисках безопасных убежищ.

С севера уже наступала красная армия, сформированная Троцким, при помощи царских офицеров Генерального штаба, под давлением которой быстро катились к югу и западу части Петлюры; главные силы атамана Григорьева (бывший офицер) «оперировали» в районе Херсона-Николаева и угрожали Одессе; а за ними, в виде арьергарда, продвигались к черноморским берегам опять же петлюровцы во главе с генералом Грековым – коренным гвардейцем и генералом Генерального штаба.

Повсюду шли грабежи, полыхали пожары и широкой рекой лилась водка и человеческая кровь.

Люди зверели и теряли последние признаки человеческого облика…

* * *

Когда наш поезд находился еще на румынской территории, какой-то заботливый и разумный комендант одной из приграничных русских станций дал депешу о необходимости всем нам держать путь прямо на Одессу. Встревоженные, мы запросили коменданта о причинах такого сообщения.

«Путь к другим пунктам сопряжен с осложнениями, – последовал краткий ответ. – Можете безопасно двигаться только на Одессу».

Рассуждать не приходилось.

* * *

До Одессы мы добрались действительно вполне благополучно… Но зато какое столпотворение вавилонское застали на железнодорожных путях вокзала этого прелестного города, увеличившего в те времена свое население по меньшей мере в два раза.

Станция Одесса была битком забита всевозможными поездными составами, стянувшимися сюда со всех концов Южной России и переполненными всякого рода начальствующими и влиятельными лицами… Помню шикарные пульмановские вагоны с салонами, прилизанных и сохранявших свое полное достоинство генеральских и «министерских» адъютантов, секретарей, лакеев, вестовых и проводников, высокомерно глядевших из роскошных вагонов; помню, между прочим, вагон и Ф.А. Лизогуба (Ф.А. Лизогуб был в 1918 году председателем Совета министров в гетманском правительстве. – В. М.), стоявший на путях рядом с нашим и недавно только прибывший из Крыма: Федор Андреевич только что побывал там у Великого Князя Николая Николаевича с поручением от гетмана П.П. Скоропадского и теперь ехал обратно в Киев. Пробраться туда ему не удалось по той же причине, что и нам, и он должен был остаться в Одессе «ждать у моря погоды».

Такая же участь постигла и всех остальных представителей тогдашнего генералитета и власти, неожиданно превратившихся в одесских жителей на неопределенное время.

«Одесса-мама», впрочем, принимала их всех недурно…

Что касается меня лично, то я, будучи адъютантом у генерала, с которым возвращался из Румынии, располагался в удобном салон-вагоне, имея под боком вестового.

Начиная с первого дня нашего прибытия мы с генералом ежедневно по два раза отправлялись в город на обед и ужин, проводя их в пресловутой гостинице «Лондонской», самой фешенебельной в городе.

И кого только можно было не встретить тогда в этой «Лондонской»!.. Бурное время согнало в те дни в Одессу таких людей, какие, пожалуй, ранее никуда и не двигались далее параллели петербургского Колпина или московской Обираловки, а теперь эти петербуржцы или москвичи поневоле очутились на юге России, гонимые суровыми обстоятельствами судьбы… Не было в ресторанном зале «Лондонской» и недостатка в наших генералах, адмиралах и младших офицерах всех родов оружия и положения, временно обезопасившихся под защитой остатков гетманской администрации и подумывавших о переходе под укрытие трехцветного флага Добровольческой армии и Белого дела.