– Витя, Витька!.. Иди сюда!..

Голос был не сердитый, в нем слышались только нетерпение и озабоченность.

Довольный тем, что Коля здесь, во дворе, и никуда не ушел, Витя безропотно пересек двор.

Он нашел своего друга в укромном углу, между погребом и сараем, на гребне высокого сугроба.

Коля стоял, держась за остроконечные пики забора, и смотрел в соседний сад, туда, где совсем еще недавно среди старых лип и густых кустарников прятался страшный дом гестапо.

– Вот что, Виктор, – сказал он деловито, – необходимо осмотреть пожарище.

– Чего же там осматривать? – удивился Витя. – Все же сгорело.

– А может, не все.

– Ну ладно, пойдем, пожалуй.

– Кругом обойдем или прямо через забор?

– Прямо.

Они быстро перелезли через забор и, спрыгнув, увязли по колено в глубоком снегу. Вблизи пожарище казалось еще страшнее и непригляднее, чем издали. От дома сохранился только каменный фундамент. На нем беспорядочной грудой лежали обгорелые балки, куски штукатурки, лопнувшие от жара кирпичи. Мальчики обошли вокруг и остановились. Перед ними были заваленные кирпичом ступеньки, ведущие в подвал, и низкая, обитая железом дверь с толстым не задвинутым засовом.

Дверь была приоткрыта.

– Войдем? – спросил Коля.

Они потянули к себе тяжелую дверь, она медленно, но плавно отворилась, и мальчики оказались в узком каменном коридоре. Должно быть, он разрезал подвал на две части по всей длине дома, но сейчас им удалось пройти по этому коридору всего пять или шесть шагов. Дальше коридор был завален битым кирпичом, железом, осыпавшейся штукатуркой. Только одна дверь налево, ближайшая к входу, уцелела, хоть никакой надобности в ней уже не было. Рядом зиял пролом, вдвое более широкий, чем эта тюремная низкая, обитая железом страшная дверь. Мальчики молча осмотрели ее, пощупали, заглянули в окошечко. Им обоим было не по себе.

– Уж если попадешься за такую дверь, так не выберешься, – тихо сказал Витя.

– Бывает и выбираются, – ответил Коля.

Они пролезли в пролом и теперь стояли посреди камеры с серыми бетонными стенами и полом из больших каменных плит. Два узких, закрытых решеткой окошка почти не возвышались над уровнем земли. Но в камере было совершенно светло. Бело-голубой зимний свет щедро лился сквозь разрушенный потолок.

– Как ты думаешь, здесь расстреливали? – шепотом спросил Витя.

– Нет, наверное. Уводили куда-нибудь, – так же тихо ответил Коля. – Представляешь себе: ночь, люди спят вот на этих нарах. Вдруг открывается дверь, кричат «выходи» и ведут убивать... – И Коля вздохнул, вспомнив тот подвал, в котором он встретился с двумя стариками, сделавшими ему и Мае много добра. – Смотри, что это? – вдруг спросил он.

– Где? Где? Ничего не вижу! – отозвался Витя.

– Да вот, на стене! Над самыми нарами... Смотри, написано...

– Верно.

Мальчики взобрались на нары и стали внимательно разглядывать неровные, выцарапанные каким-то гвоздем или осколком стекла неуклюжие буквы.

«Федя, молчи!» – приказывал кто-то кому-то.

«Валечка, меня убили 27 окт. Расти детей...» – подпись. Только никак нельзя ее разобрать...

– А вон там, выше, смотри, какая длинная надпись! Давай-ка прочитаем, – сказал Коля.

И мальчики, привстав на цыпочки, принялись читать.

Прошло добрых десять минут, пока они разобрались в этих неверных линиях, царапинах, щербинах, покрывающих бетон.

«Товарищи, мы умираем, – было выведено на стене. – Осталось жить 3 часа. Боритесь, работайте, живите. Мы держались до конца». И фамилии: «Шубин, Фомичев, Коробов, Самохин, Кондратенко...»

– Слушай-ка, – сказал вдруг Витя, – а ведь Шубин – это, наверное, отец нашей Май. Помнишь, он был арестован, да так и пропал...

Коля, ничего не отвечая, повернул к Вите голову. Он смотрел на него большими потемневшими глазами. И Витя понял, что он думает о своей матери. Ведь и она, наверное, прошла через этот подвал, прежде чем погибла на виселице...

Разыскивая новые надписи, Коля присел на корточки и с трудом стал разбирать почти скрытое тенью от нар слово, смысл которого полностью никак не мог до него дойти, а когда наконец дошел, Коля даже вздрогнул и невольно схватился за Витино плечо:

– Витя, смотри, что здесь написано!..

– Что? Что?

– Написано – «Опасайтесь». Видишь?

Виктор взглянул через его плечо, но так ничего и не увидел, кроме каких-то царапин на штукатурке.

– Не вижу, – сказал он, вглядываясь до боли в глазах. – Хоть убей, не вижу!

– Да ты посмотри внимательнее... Ну куда ты смотришь? Вот внизу, у самых нар: «О-па-сай-тесь». Последние буквы совсем вправо, под нары ушли. И дальше что-то написано. Наверное, имя того, кого надо опасаться. Только там темно. Не видать ничего... Где бы нам спички достать?..

– Ребята, вы тут? – вдруг услышали они сверху голос Май.

Подняв головы, они увидели в просвете между двумя балками ее раскрасневшееся на морозе лицо.

– Как вы туда забрались – по лестнице или через потолок? Я сейчас тоже к вам спущусь.

– Нет! – не сговариваясь, крикнули Коля и Витя и, соскочив с нар, стремглав выбежали во двор.

– Куда же вы? – подозрительно спросила Мая. – Нашли небось что-нибудь и прячете...

– Просто там ничего хорошего нет, Мая, – как-то по-новому, мягко и дружески, сказал Коля. – Пойдем лучше отсюда. В других местах поищем. – И он соскочил на землю с кучи битого кирпича.

– Ага! Вот тут кто! – вдруг послышался откуда-то из-за трубы знакомый голос. – И всюду-то они бегают, всюду бегают...

Ребята оглянулись. В нескольких шагах от них, на обгорелой балке, стоял Якушкин, зябко поеживаясь в своем стареньком пальто. В руках он держал неизменную треногу от фотоаппарата, а сам фотоаппарат в потертом кожаном футляре висел у него на ремне через плечо. Темные выпуклые глаза его смотрели сквозь треснувшие очки удивленно, встревожено и как будто недовольно.

– Что это вы в подвалах делаете? – ворчливо сказал он, подходя к ним поближе. – Так и хочется вам, видно, на мине подорваться.

– А мы только так – вошли посмотреть, – сказал Виктор.

– Посмотреть? – усмехнулся Якушкин. – Когда мина взорвется, ничего не увидишь...

– А вы знаете, что мы там нашли? – сказал Коля.

– Ну что? Что? – не то покашливая, не то посмеиваясь, спросил Якушкин и поправил сбившиеся набок очки. – Цепи какие-нибудь страшные?

– И вовсе не цепи, – сказал Виктор, – а стенку с надписями... Там осужденные на смерть свои имена оставили...

Коля оттеснил Витю и взволнованно заговорил:

– И еще там о каком-то предателе написано... На стене, под самыми нарами... Сказано – опасайтесь, а кого опасаться, я не разобрал, там темно. Спички у вас есть?.. Давайте посмотрим!

Мая даже руками всплеснула.

– Ну не стыдно вам: сами все видели, а меня не пускаете! – И она бегом бросилась к заваленной кирпичом лесенке.

– Мая!.. Мая!.. Не ходи! – закричал Коля.

Но девочка уже исчезла за дверью.

– Вот проныры! – покачал головой Якушкин. – Ну ладно, пойду уж и я посмотрю, что там за надписи такие...

Мелкими шажками, чтобы не зацепиться за какой-нибудь камень, он вслед за Маей, кряхтя, стал спускаться в подвал.

Мальчики посмотрели друг на друга и медленно пошли вслед за ним.

Они увидели Маю на нарах. Она стояла, вытянув шею, и читала выцарапанные на бетоне надписи. Лицо у нее было серьезное, а глаза почти не мигали. Она боялась пропустить хотя бы одно слово, которое могла разобрать на этой скорбной стене. «Хорошо, если бы не увидела», – подумал Коля, замирая от жалости и сочувствия. Но Мая уже все увидела, все прочитала и все поняла. Она вдруг схватилась руками за стену, как раз в том месте, где виднелось глубоко и четко выцарапанное в цементе родное ей имя.

– Папа!.. Папа!.. – закричала она, и слезы ручьем потекли по ее лицу.

Мальчики, побледнев, стояли рядом и не знали, что им делать, как утешить ее.

– Ах, ребята, – сказал Якушкин, – вот горе-то, вот горе!..