– Из машины вытащили, товарищ генерал! По вашему приказу отправлялся принимать боеприпасы...

– Да тут одно важное дело, – сказал Ястребов. – Вам сейчас обязательно надо будет присутствовать на допросе... как его... – он посмотрел на Воронцова, – ну, не Соколова, а этого...

– Зоммерфельда, – подсказал Воронцов; поймав удивленный взгляд Стремянного, он объяснил: – Это настоящая фамилия вашего старого сослуживца Соколова... Некоторые подробности допроса я уже генералу сообщил, а вас проинформирую о них отдельно... По дороге...

– А как же быть с боеприпасами, товарищ генерал? – спросил Стремянной.

– Пусть едет начальник боепитания... Ничего, ничего, справится!.. А вы с начальником разведки должны присутствовать на допросе.

– Слушаю! Но вот как быть с начальником разведки? Я послал его в один из полков...

– Тем более надо быть самому. А вызывать его назад не стоит.

– Слушаю! – повторил Стремянной.

Ястребов встал из-за стола и с озабоченным видом прошелся по комнате.

– Постарайтесь получить самую подробную информацию об укрепрайоне. Самую подробную... – повторил он, останавливаясь перед Стремянным. – Я убежден, что Зоммерфельд знает многое... И это нам будет весьма, весьма полезно... Между прочим... – обратился он к Воронцову, – мне непонятно еще одно обстоятельство. Почему все-таки Зоммерфельд вовремя не скрылся из города? Что ему помешало?

– Меня это тоже интересовало, товарищ генерал, – сказал Воронцов. – При первом же допросе я спросил его об этом. Он утверждает, что у него, видите ли, с бывшим начальником гестапо Куртом Мейером были очень обостренные отношения. В подробности Зоммерфельд не вдавался. Насколько я понимаю, они поссорились, потому что не поделили чего-то и кто-то из людей Мейера подложил под колеса его грузовика противопехотную мину. В результате взрыва Зоммерфельд был оглушен, потерял сознание и не смог уехать... Между прочим, пока он приходил в себя, у него из автобуса успели унести картины.

– Картины? – удивленно переспросил Ястребов.

– Да, картины, – повторил Воронцов.

– Многое начинает проясняться!.. – сказал Ястребов. – Ну, а показывали вы ему нашу находку?

Воронцов засмеялся.

– Да, мы долго возились с этой игрушкой. Крутили раковины туда и назад! Я теперь с закрытыми глазами сундук открою. А вы не обратили внимание на то, какое у него толстое дно?.. Мне думается, Зоммерфельд что-то еще от нас прячет.

В эту минуту где-то вдалеке раздался одинокий выстрел, затем прострочила автоматная очередь.

Командиры прислушались.

– Наверное, проверяют оружие, – решил Стремянной и обратился к Воронцову: – Что же дальше?

– А дальше он утверждает, что эту злую штуку с ним сыграл один из самых доверенных людей Курта Мейера – агент под номером Т-А-87. Как видите, в отместку своему бывшему соратнику он готов провалить разведчика, на которого тот делает самую большую ставку.

– А кто скрывается под этим номером?

– Неизвестно.

– Странно... Почему он знает только номер, а не человека?

– Я задал ему и этот вопрос. Зоммерфельд говорит, что номер ему назвал сам Мейер, когда в одном из разговоров хотел показать, что он силен и какая у него тайная сеть. Это было еще до того, как их отношения испортились окончательно. Мейер говорил о Т-А-87 как об одном из самых ловких и опытных агентов, которому поручается выполнять важнейшие задания гестапо. Но в лицо Зоммерфельд его не знает. Не знает также, мужчина это или женщина.

– Ну хорошо, – сказал Стремянной, – а какое значение эти показания имеют для вас? Очевидно, сделав свое дело, Т-А-87 ушел из города вместе с гитлеровцами.

– В том-то и дело, что не ушел, – возразил Воронцов. – Зоммерфельд утверждает, что Т-А-87 оставлен для диверсионной работы. Немцы убеждены, что скоро они возьмут город назад. Поэтому им крайне важно иметь здесь свою агентуру.

Ястребов задумчиво покачал головой:

– Из этого надо сделать все выводы. Сегодня же поговорю с Корнеевым. А ты, Стремянной, действуй по своей линии – обеспечь надежную охрану города и всех военных объектов.

– Слушаю! – сказал Стремянной и встал.

Встал и Воронцов. Складывая документы в портфель, он обратился к Стремянному, который, готовясь идти, застегивал полушубок:

– А знаете, Егор Геннадиевич, по моему разумению, картины все-таки где-то здесь, в городе.

– Почему? У вас есть данные? – живо спросил Стремянной.

– Нет, данных пока нет никаких. Но давайте рассуждать... Т-А-87 похитил картины по поручению Курта Мейера в самый последний момент. Значит, картины вместе с прочим награбленным добром должны были находиться в машине у Мейера. Машину эту мы обнаружили. Не так ли? И действительно, как вы знаете, мы нашли в ней два тяжелых чемодана с ценностями. А картин нет...

– Но ведь и самого Мейера нет, – сказал Стремянной. – Картины дороже того, что он упрятал в свои чемоданы. И, кроме того, гораздо легче... Унести десяток рулонов не представляет большого труда.

Воронцов пожал плечами:

– Возможно. Дело это еще во многом неясно.

– Это верно, – сказал Стремянной, поразмыслив, – но и в ваших словах тоже есть своя логика. Я думаю, Морозов и Громов хорошо сделают, если поищут картины в городе. Поговорить с ними об этом?

– Поговорите.

В этот момент за стеной хлопнула дверь, кто-то быстро вошел в соседнюю комнату и громко спросил, нет ли здесь майора Воронцова.

Воронцов вскочил и распахнул дверь:

– Что случилось, товарищ Анищенко? Заходите сюда.

Он пропустил мимо себя в комнату старшего сержанта, невысокого, худощавого, совсем молодого человека. Его безусое, поросшее светлым пушком лицо было ярко-пунцовое, должно быть от смятения и быстрого бега. Он стоял перед командирами растерянный, весь взъерошенный, без шапки.

– Где ваша шапка? – спросил Воронцов, чувствуя, что приключилось что-то скверное.

Сержант, словно не понимая вопроса, поглядел на него.

– Бургомистра застрелили! – выдохнул он.

– Что-о? – крикнул Ястребов и в то же мгновение оказался между Воронцовым и сержантом. – Кто посмел?..

– При попытке к бегству, – сказал сержант, невольно отступая к дверям. – Его на допрос вели... А он, собака, решил проходными дворами в каменные карьеры уйти... Сбил с ног конвоиров – и бежать!..

– Так неужели же нельзя было его взять живьем? – спросил Стремянной. Его худощавое лицо от волнения покрылось красными пятнами. – Черт побери! Хуже и придумать нельзя! Так глупо упустить...

– Никак нельзя было, товарищ подполковник, – виновато сказал сержант. – Сами видите, стемнело совсем. Да и туман. А он уже за черту города выходил. Думаем, заберется в карьеры – и поминай как звали! Каких-нибудь сто метров оставалось... А мы изо всех сил живьем его хотели взять!

Воронцов, все это время стоявший молча, с бледным лицом, схватил портфель и устремился к двери:

– Анищенко, за мной!.. Покажите, где все это произошло!

– Есть!

Оба быстро вышли.

А командир дивизии и начальник штаба остались одни. Несколько мгновений они молча смотрели в окно, за которым лежал город. Уже курились над домами трубы; белый в темном небе, поднимался к облакам дымок. Женщины с кошелками спешили к первому открывшемуся магазину, в котором продавали хлеб. В город возвращалась мирная жизнь... А им предстоит еще длинный путь... Пройдет день, другой – и рассвет встретит их где-нибудь на опушке села, в маленькой глинобитной хатке. Останется позади этот город, с которым у Стремянного связаны самые дорогие воспоминания детства. Когда-то он увидит его вновь?..

– Что ж, Стремянной, – сказал Ястребов, гася папиросу, – поезжай, пожалуй, куда наметил. Я дождусь твоего возвращения, а потом отправлюсь в полки.

Стремянной ушел. Через минуту его вездеход проехал мимо окна, но Ястребов уже ничего не слышал. Он сосредоточенно склонился над картой, намечая, как лучше подготовить части дивизии к тому моменту, когда будет получен боевой приказ о дальнейшем наступлении...