– Все, значит? – задумчиво переспросил Стремянной.

– Все.

В палате на минуту сделалось совсем тихо.

Дверь слегка приоткрылась, и в щель просунулась лысая голова Медынского:

– Товарищ подполковник, вас спрашивают!

– Сейчас приду, – сказал Стремянной и вышел из палаты.

Он пробыл за дверью не больше минуты и вернулся назад, как будто чем-то озабоченный.

Соколов это заметил сразу.

– Что случилось? – спросил он.

– Неприятная история, – ответил Стремянной, прохаживаясь между койками. – Ну, да это потом. Так на чем мы остановились?

– Ни на чем. Я все рассказал. Больше прибавить нечего. – Соколов поглядел на Стремянного спокойным, доверчивым взглядом. Только левая рука его то судорожно сжималась, то разжималась, теребя складки одеяла и выдавая скрытую тревогу.

Вдруг погас свет. Палата погрузилась в полную темноту.

– Движок испортился, – сказал голос усатого солдата.

– Моторист, наверное, заснул, – насмешливо процедил Гераскин.

– Горючего не хватило!

Раненые засмеялись.

Стремянной вышел в коридор, такой же темный, как палата, и крикнул:

– Почему нет света?

Чей-то голос ему ответил:

– Сейчас узнаем!

– Принесите сюда керосиновую лампу!

– Есть! Сейчас!

За дверью послышались чьи-то быстрые шаги. Кто-то, стуча каблуками, быстро спускался по лестнице, кто-то поднимался. Мелькнула полоска света и тут же исчезла.

– Сюда, сюда, – сказал Стремянной какому-то человеку, который шел по коридору. – Что у вас в руках? Лампа?.. Зажгите же ее! Спичек нет? У меня тоже... – Он вернулся в палату, человек с лампой остался стоять в дверях. – Товарищ Соколов, у вас есть спички?

– Нет, – ответил Соколов. – Я не курящий.

– У кого есть спички?

– Возьмите, товарищ подполковник, – сказал Гераскин и в темноте протянул коробку Стремянному.

Стремянной взял спички, но тут же уронил их на пол.

– Вот неприятность! – рассердился он. – Где-то около вас, Соколов, спички упали?

– Нет, – ответил Соколов. – Кажется, они упали около соседней койки.

– Вы слышите? – обратился Стремянной к человеку, который стоял в дверях.

– Слышу, – ответил тот.

– Что вы слышите?

В дверях молчали.

– Что вы слышите? – повторил Стремянной настойчивей и громче.

Человек, стоящий в дверях, кашлянул и ответил медленно и сипло:

– Слышу голос бургомистра города Блинова...

– Свет! – крикнул во всю силу легких Стремянной.

– Свет! – закричал в коридоре Медынский.

Но в то же мгновение Соколов вскочил с койки и бросился к окну. Он уже успел вышибить раму, когда Стремянной схватил его и повалил на койку, прижав всем своим большим телом.

Вспыхнувший свет осветил двух борющихся людей. Раненые повскакали с коек, чтобы прийти на помощь Стремянному, но этого уже не требовалось. Соколов лежал, крепко спеленатый простыней, завязанной на его спине узлом.

На пороге комнаты появился новый человек – фотограф Якушкин с фонарем «летучая мышь». Он медленно, в напряженном молчании подошел к Соколову и нагнулся над ним.

– Узнаете меня, господин Блинов? – негромко спросил он. – Я фотограф Якушкин. Вы у меня фотографировались...

– Это ложь, ложь! – прохрипел Соколов, стараясь вырваться из стягивавшей его простыни.

В дверях показался Воронцов. Он неторопливо прошел между койками, вынул из кармана фотографию и показал ее Соколову:

– Посмотрите, господин бургомистр... Вы, несомненно, узнаете себя.

Раненые, вскочив со своих коек, уже больше не ложились. Усатого солдата трясло, как в сильном ознобе. Он стоял около койки Соколова и требовал, чтобы ему дали автомат застрелить предателя. Лейтенант скрипел зубами – он не мог себе простить того, что поверил рассказу Соколова и даже сочувствовал ему. Гераскин вдруг вырвался вперед, навалился на Соколова и занес кулак...

– Не трогать! Это дело разберет трибунал!.. – сказал Стремянной.

Через несколько минут Соколова заставили одеться, и конвой повел его по темным, безлюдным улицам на допрос в особый отдел.

Глава сорок первая

ТАЙНА

– Товарищ генерал, пришел вас ознакомить с некоторыми показаниями, которые на допросе дал Соколов... виноват, Зоммерфельд.

– То есть как это – Зоммерфельд? – сказал Ястребов. – Разве он немец?

– Да, немецкий шпион. И не просто рядовой, товарищ генерал, а матерый... Заслан в Россию задолго до войны. Перешел границу на севере и с тех пор жил под фамилией Соколова.

– Так... так...

Майор Воронцов вынул из большого желтого портфеля протокол допроса и положил его перед Ястребовым на стол. Стол был завален сводками и картами. По левую руку от генерала стоял телефон в желтом кожаном кожухе, по правую – открытый жестяной пенал с карандашами.

Ястребов склонился над листом бумаги, поглаживая рукой лоб и медленно, слово за словом, читая строки допроса.

– А как же, товарищ Воронцов, выяснилось, что Соколов на самом деле немец... Зоммерфельд или как там его? Неужели такой матерый волк сам признался?

– Да, товарищ генерал, – сказал Воронцов, – он в этом признался.

– Странно!

– Не так уж странно, товарищ генерал: неопровержимые улики.

– Какие?

Мы нашли среди документов, которые он хотел вывезти в сундуке, его автобиографию. Вот она. – Воронцов вновь раскрыл свой объемистый портфель и вынул из него несколько листков бумаги, исписанных синими чернилами, тонким, острым почерком. – Как видите, документ написан собственноручно. В конце – личная подпись. Видимо, это копия той автобиографии, которую он переслал своему начальству.

Ястребов взял протянутые ему Воронцовым листки и так же внимательно и не спеша прочитал их от начала до конца.

– Удивительное дело! – сказал он, слегка пожимая плечами. – И как он не уничтожил такой документ? Как не предусмотрел?

– А шпионы, товарищ генерал, потому и проваливаются, что они когда-то чего-то не предусмотрят, – усмехаясь, ответил Воронцов.

– И потом... есть еще одна странность, – сказал Ястребов: – почему такого опытного шпиона гитлеровцы вдруг назначают бургомистром? Они могли заслать его обратно. Устроили бы ему побег из концлагеря или еще что-нибудь в этом роде.

– Ничего тут странного нет, – возразил Воронцов. – Мы специально интересовались этим вопросом. Дело в том, что гитлеровцы считали город важным опорным пунктом. Они изо всех сил стремились уничтожить наших подпольщиков. А подходящего опытного человека для этого найти не могли. Вот тогда они и решили использовать Зоммерфельда... Все в городе считали его русским. Он же распустил слух, что гитлеровцы сделали его бургомистром насильно, а он, мол, человек честный. Он даже давал кое-кому поблажки... А тем временем всякими путями искал связи с подпольщиками...

– И что же, сумел он эту связь установить? – спросил Ястребов.

– Он ее нащупывал. Подпольщики ему не доверяли.

– А гибель пятерых – это на его совести?

– И на его, и на чьей-то еще... Впрочем, пока он свою агентуру не выдает... Отмалчивается. Но это глупое запирательство. Скоро оно кончится, и он начнет говорить... Все расскажет. Я в этом уверен.

– Вы правы. Улики неопровержимые. – Ястребов протянул Воронцову протоколы допроса. – А что он сообщил об укрепрайоне?

– Вот за этим-то делом я и пришел, товарищ генерал. Надо будет, чтобы начальник штаба или начальник разведотдела присутствовали сегодня на допросе. Поставили интересующие их вопросы.

– Хорошо, – согласился Ястребов. – Когда они должны к вам явиться?

– Минут так через сорок.

Ястребов быстро встал, подошел к двери и, приоткрыв ее, крикнул:

– Товарищ Стремянной, зайдите ко мне!

За дверью послышались голоса: «Начальника штаба к генералу!», «Подполковника Стремянного к генералу!» Почти тотчас же хлопнула наружная дверь, и в комнату, принеся с собой запах мороза, вошел Стремянной. Он был в полушубке, с планшетом через плечо.