– Ты всерьез думаешь, что в Монтедоре в ближайшее время возможна революций – удивилась Мадлен.

– Боюсь, что да. Видишь ли, люди становятся опасными, когда им нечего терять.

– Нечего, кроме собственной жизни, – уточнила Мадлен.

– Вообще-то в Монтедоре сейчас больше гражданского населения, чем военных.

– Но кто знает, сколько у этого гражданского населения оружия?

– Ты права. Наверное, на порядок больше, чем об этом кто-нибудь в Монтедоре догадывается. – Рэнсом, перешарив весь холодильник и так и не найдя того, что искал, закрыл его и закурил. – Если здесь произойдет революция, то ранчо будет потеряно для его владельца…

– Некоторые не прочь его и потерять.

– С них тут же спишутся налоги?

– Хотя бы, – пожала плечами Мадлен. – Впрочем, это меня уже не касается. Моя задача – только продать ранчо.

– А что ты будешь делать, если немцы откажутся его покупать?

– Найду другого покупателя, – спокойно ответила Мадлен. И добавила с ироничной улыбкой: – Хочется на это надеяться.

– И сколько времени у тебя все это займет? Я имею в виду переговоры, – поинтересовался Рэнсом.

– Четыре дня. На завтра у меня на весь день запланированы деловые переговоры. Послезавтра мы едем на ранчо. Еще день может уйти на всякие бумажные дела и оформление сделки, если она все-таки состоится. Но немцы пока не прилетели, я прибыла первой, чтобы посмотреть, как тут идут дела.

Рэнсом кивнул и посмотрел в окно. Около банка, мимо которого они проезжали, собралась толпа человек в тридцать. Каменная стена, вдоль которой они ехали, была вдоль и поперек испещрена революционными лозунгами. Босоногие мальчишки подбегали к машинам, стоящим в долгих пробках, и предлагали водителям купить у них цветы, свежие газеты, жидкость для мытья автомобильных стекол, кока-колу. Рэнсом знал, что если кто-то и решался купить у бедняков мальчишек воду, то должен был выпить ее прямо на месте, а бутылку отдать обратно – стеклянная посуда в Монтедоре стоила очень дорого, чтобы ее могли просто подарить покупателю. А юный продавец, разумеется, использовал бы ту же самую бутылку снова и снова – и у него не было бы времени, чтобы вымыть ее… А когда настанет вечер, к босоногим продавцам присоединятся проститутки, будут бродить по пыльным улицам, приставая к пешеходам и водителям машин. Большинство из них – еще совсем девочки, однако нищета лишила их нормального, здорового детства.

– Вообще-то главная дорога к президентскому дворцу гораздо красивее, чем эта… – сказал Рэнсом. – Там находятся посольства, старое кладбище, наконец, огромная церковь, на сооружение которой потрачено около семи миллионов долларов. Последний президент хотел выстроить ее в память о своей умершей матери, однако она так и не была достроена.

– Мои сестры были очень недовольны, когда узнали, что я снова собираюсь сюда, – призналась вдруг Мадлен.

– Ну, если бы у меня была сестра, я бы тоже не хотел…

– Нет, я говорю не о Монтедоре. Они не хотели, чтобы я принимала приглашение от президента Веракруса. Особенно младшая сестра. Она сказала… – Мадлен поежилась. – Ну, в общем, ты понимаешь.

– Еще бы… Но по крайней мере ты будешь в безопасности.

– Именно это я им и сказала.

– Ну а уж коль скоро ты не хочешь возвращаться в отель «У тигра»…

– Нет. Не хочу.

Вспомнив мягкое выражение ее лица перед их сегодняшним рейсом, Рэнсом наконец решился задать вопрос, который не давал ему покоя вот уже несколько месяцев:

– Твоего имени не оказалось тогда в списке постояльцев отеля «У тигра», я проверил все бумаги. Ну, тогда, на следующее утро… – Рэнсом увидел, как Мадлен стискивает зубы, но тем не менее продолжил: – Что же ты делала там в такое время? Ты, Мадлен Баррингтон, у которой не было ни багажа, ни даже отдельной комнаты…

Мадлен аккуратно поправила юбку, не глядя на Рэнсома. Когда она наконец заговорила, голос ее звучал глухо и отстраненно.

– Накануне я провела весь день в аэропорту в ожидании своего рейса. А когда его отменили, то обнаружилось, что мой багаж по ошибке погрузили в другой самолет. – Мадлен нахмурилась и добавила как бы невзначай: – Мне так и не вернули вещи… – Она прокашлялась: – Ну, я и напилась от отчаяния. Сразу несколько бокалов… В тот самый момент, когда ты подошел ко мне, я собиралась пойти взять на ночь номер…

– Но тут подошел я… – задумчиво повторил Рэнсом и внимательно посмотрел на Мадлен. Солнечные лучи золотили ее светлые волосы. Она была слишком дисциплинированной и собранной, чтобы выдавать свое напряжение, – однако он почувствовал его. Он, кажется, научился уже разбираться в малейших нюансах ее поведения. – Тогда понятно, почему никто толком не мог ответить ни на один мой вопрос утром. Все считали, что тебя давно уже нет в стране.

Мадлен ничего не ответила.

– И все же, – задумчиво произнес Рэнсом, – я уверен, что такую женщину, как ты, они обязательно должны запомнить – даже если и не знали твоего имени… – Видя ее удивленный взгляд, он объяснил: – Я описал подробно твою внешность дежурному на следующее утро. Мне показалось, он или не захотел вмешиваться, или и правда тебя ни разу в жизни не видел…

– А-а-а – протянула Мадлен и снова уставилась в окно.

Рэнсом ужасно хотел задать ей самый главный вопрос: почему она убежала от него утром, даже не простившись? Однако он боялся, что ответ может оказаться для него не слишком приятным. А для чего ей было с ним оставаться? – спросила бы она его. Только для того, чтобы после завтрака они обменялись телефонами?

Рэнсом промолчал и внимательно посмотрел на Мадлен. Она, казалось, полностью была поглощена тем, что происходило за окном.

Однако теперь Рэнсом точно знал, почему он решил вернуться в Монтедору. Он понял, почему не отказался и не позволил Мадлен уволить его. Разумеется, причины эти не имели ничего общего ни с Доби Дьюном, ни с «Марино секьюрити», ни даже с обещанием, которое он дал ее отцу, Теккери Баррингтону. В тот момент, когда он увидел ее фотографию на столе, Рэнсом решил, что полетит с ней – полетит хоть на край света. Он просто не осознавал этого до сих пор, а когда понял, всего мгновение назад, то едва не признался ей. Он согласился стать ее телохранителем потому – как бы глупо это ни звучало, – что не мог доверить ее безопасность, ее жизнь кому-то другому. Если она должна лететь в Монтедору – значит, он полетит вместе с ней. И будет охранять ее, чтобы ничего с ней не случилось. Все, оказывается, очень просто.

Нет, Рэнсом не обрадовался своим мыслям. Ну что такого она сделала, чтобы заслужить от него эту поистине собачью преданность? Он даже немного обиделся на Мадлен за то, что она считает, будто обойдется здесь без него.

Как мерзко смотрели на нее те двое в аэропорту… Он хотел врезать им что было силы, но подумал, что лучше всего увести Мадлен как можно скорее. Он не хотел, чтобы на нее смотрели так. Он хотел охранять ее, защищать, если понадобится.

Глубоко вздохнув, он откинулся на мягкое сиденье. Господи, хорошо бы взять отпуск – не сейчас, конечно, а когда все это закончится. Как он устал…

Минут через двадцать они подъехали к первому контрольно-пропускному пункту. Признав Мигеля и личный автомобиль президента Веракруса, человек в военной форме махнул рукой – и их пропустили дальше.

До президентского дворца им пришлось пройти еще через два таких пункта. Там дежурили люди из личной охраны президента. У ворот, ведущих во дворец, Мадлен и Рэнсому приказали выйти из машины и со всей тщательностью осмотрели ее.

Когда один из военнослужащих начал рыться в чемодане Мадлен, та пробормотала:

– Как я вижу, быть гостьей президента в этой стране вовсе не означает, что с тобой будут обращаться как положено…

– Это я, – с гордостью сообщил Рэнсом, – мои распоряжения. Когда я в первый раз приехал сюда, то любой террорист мог чуть ли не бомбу пронести в президентский дворец, ему и слова не сказали бы.

Спустя пять минут пришла полная женщина-охранник в военной форме. Она отвела Мадлен за машину и тщательно обыскала ее. После того как эта неприятная процедура закончилась, Мадлен обнаружила, что у Рэнсома отобрали револьверы.