В обиде яванца нашли свои отголоски те далекие времена, когда Ява и Суматра, Матарам и Шривиджайя оспаривали контроль над Зондским проливом.
Для увековечения своего величия династия Царей гор построила Борободур — самую большую в мире буддийскую ступу. Название памятника-колосса означает «храм на горе». Боро — переиначенное на яванский лад санскритское слово «вихара» — монастырь; «бодур» в переводе с древнеяванского означает гора. Комплекс был построен между 778 и 850 годами в живописной долине Кеду на Центральной Яве. Согласно преданию, в сооружении этого непревзойденного творения яванских зодчих были заняты 15 тысяч чернорабочих, три тысячи каменотесов, столько же резчиков по камню. Храм создавался в специально избранном месте, освященном длившейся три недели церемонией приношения богатых даров божественным силам.
Духовным центром буддийской культуры он пробыл недолго, всего первые полтора столетия своего существования. К середине XI века, с падением Матарама, возвращением правящей элиты к индуистским культам, о Борободуре, как и о других символах буддизма, стали забывать. Позднее пробивший себе путь на Яву ислам закрепил это забвение. В XVIII столетии место, где когда-то красовался монастырь, описывалось как «гора, покрытая растительностью». Этой «горой» были покрытые мхом, опутанные лианами, перемешанные землетрясениями камни Борободура.
Первая попытка вернуть величайшую ступу человечеству была предпринята в 1814 году. Англичанин Стэмфорд Раффлз, тогдашний губернатор Явы и будущий основатель Сингапура, человек, обладавший редкой для колонизаторов страстью к изучению туземной культуры, отправился во главе экспедиции в долину Кеду, чтобы найти мистический «мертвый город», о котором местные жители, до шепота понизив голос, рассказывали страшные истории. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы определить подлинную историко-художественную ценность найденных развалин.
Серьезные реставрационные работы, однако, были начаты только столетие спустя. С 1907 по 1911 год под руководством голландского инженера Теодора ван Эрпа удалось восстановить прежний облик Борободура. Перемешанные каменные блоки были водворены на свои места, изваяния будд заново посажены на пьедесталы, вся громада монастыря очищена от корней и зелени.
В 1956 году командированные ЮНЕСКО специалисты вынесли суровый приговор: если не принять чрезвычайных мер, то самый большой буддийский храм мира будет утрачен навсегда, грунтовые воды размоют его земляное основание, и он рухнет. Через четыре года после постановки безжалостного диагноза правительство Индонезии обратилось к ООН за помощью. Был создан международный Фонд Борободура, 28 стран согласились принять участие в восстановительных работах, помочь вызвались специалисты с мировыми именами. Понадобилось 12 лет, 50 миллионов долларов, 600 реставраторов, тысячи рабочих, чтобы разобрать гигантский «дом» из полутора миллионов «кубиков», очистить каждый блок, восстановить, покрыть защитным составом и поставить на место. Одновременно создавалась новая дренажная система. В титанической работе широко использовалась вычислительная техника. Каждому камню был присвоен код, содержащий о нем все данные: вес, размер, форму, место. ЭВМ потом за считанные секунды подсказывала реставраторам, что делать с той или иной скульптурой, куда ставить тот или иной блок.
14 февраля 1983 года — второй день рождения Борободура. Величественный монумент, рожденный гением индонезийцев за две тысячи лет до создания собора Парижской богоматери, вновь занял полагающееся ему место среди архитектурных памятников человечества.
Я поднимался по черным ступеням храма, когда он еще был в строительных лесах, в окружении ажурных башен подъемных кранов, в сети из кабелей и проводов. Для обзора были доступны только центральная лестница и верхняя терраса. Туристов было так много, что узкая лестница казалась сплошной человеческой рекой. Наверху — такая же толчея. Люди спешили запечатлеть себя на фотопленке. Некоторые снимались в обнимку с каменными буддами. Нелепее пары трудно было придумать: непроницаемый, таинственный, всепонимающий лик — и рядом широко улыбающееся простоватое лицо какого-нибудь паренька или, что еще смешнее, ярко раскрашенная физиономия девушки. Неужели, подумалось, в памяти о встрече с чудом света останется толкотня, гам, назойливые приставания фотографов?!
К счастью, в расположенном рядом с каменной громадой деревянном офисе мне как журналисту сразу же пошли навстречу. Разрешили пройтись по закрытым для посетителей террасам и подняться на самый верх до того, как монастырь будет открыт и экскурсанты заполнят его шумом и суетой. Мне посоветовали подняться на верхнюю площадку в момент восхода солнца, как это делали паломники в VII — IX веках.
Чтобы последовать совету, пришлось на следующий день выехать из Джокьякарты в три часа утра. От города до Борободура было около 40 километров.
Фантастично восхитительной была гонка от Джокьякарты до Борободура. Надо было успеть приехать хотя бы за полчаса до рассвета. Поэтому пришлось мчаться с максимально возможной в ночных условиях скоростью. Тьма была поистине кромешной. Такой черной ночи мне видеть до тех пор не приходилось. Небо, видимо, было плотно затянуто тучами. Ни лунный, ни звездный свет не проникал к земле. В непроницаемом для глаза мраке единственным лучом был свет фар машины. Он далеко уходил ослепительно белым столбом, выхватывая из темноты только круглое пятно дороги. Казалось, что стремительно погружаешься в черную глубину океана или мчишься в космическом пространстве.
Впрочем, как ни увлекательно было путешествие, я не забывал об опасностях, подстерегающих автомобилистов на ночных индонезийских дорогах. Сущим бедствием являются велосипедисты. Они, как правило, едут на велосипедах без фонарей и с разбитыми или свернутыми набок задними отражателями света. Поэтому замечаешь их всегда в самый последний момент. А если учесть, что индонезийцы ездят, широко раскинув колени в стороны, убеждены, что их должны видеть, не приучены сворачивать и уступать дорогу, то часто получается, что этот последний момент оказывается трагическим.
Не менее опасны на ночных дорогах буйволиные повозки. Когда повозка вдруг вырастает перед тобой высокой задней стенкой, то для избежания столкновения требуются и реакция, и надежные тормоза.
Когда я подъезжал к Борободуру, горизонт на востоке уже начал бледнеть. В сумерках начинающегося дня храм казался задремавшим исполинским каменным лесом. Неясными силуэтами на фоне неба торчали верхушки многочисленных больших и маленьких дагоб и ступ. При приближении к огромной массе с отлогим, расплывчатым силуэтом создавалось впечатление, что входишь в затаившиеся дебри, в глубине которых живут фантастические существа. Как положено буддисту, я вошел с восточного входа и, попав на первый ярус, начал обход бесконечных галерей по кругу справа налево, с террасы на террасу.
Барельефы на первых четырех квадратных террасах отражали все перипетии жизненного пути Сиддхартхи Гаутамы — основателя буддизма. Каменная «книга» его жизни начиналась с земных глав: вещего сна матери, рождения из материнского бока, пребывания в родительском доме, встреч со злом, несправедливостью, бегства в лес, скитаний в поисках истины. Потом «страницы» стали повествовать о постах, подвижничестве, проповедях, постепенном приближении к просветлению. По мере подъема сюжеты отрывались от земной повседневности, все в большей степени иллюстрировали отвлеченные идеи, уводили все дальше в глубь абстрактных представлений.
Барельефы на первых этажах подробно рассказывали о реалиях тех далеких времен, когда создавался Борободур. Нигде, пожалуй, не найти такого подробного отражения одежды, транспорта, музыкальных инструментов, окружавших людей той эпохи. С этой точки зрения, историческая значимость храма не поддается оценке.
Эпизод из легенды о царственном юноше, влюбившемся в танцующую нимфу, изящная фигурка девушки Суджаты, которая протягивает Будде чашку риса, парусники с балансирами, сцены сельскохозяйственных работ, свадебных обрядов, царских аудиенций вырезаны на камне с такой достоверностью, так законченно и цельно, что невольно переносишься в события многовековой давности, становишься их участником.