За несколько дней до Идул Адха на базарах и на импровизированных торжищах верующие могут купить козла или буйвола. За день до заклания животных свозят к мечетям. Около каждой образуется маленькое стойбище. А здесь было пусто: ни людей, ни животных. Мечеть явно была заброшенной.
Оказалось, что составители справочника ошиблись. Им надо было проехать еще миль пять на восток, до деревни Мирунга, и там бы они увидели то, о чем хотели написать. В заблуждение их, видимо, ввело название святилища. Мирунгская мечеть тоже называется Масджид ал-Алам. Вот ее-то и построил, согласно преданию, Сунан Гунунг Джати — один из девяти первых проповедников ислама. По яванскому обычаю, его как выдающуюся личность похоронили у подножия горы Джати и стали именовать впредь по названию места захоронения.
Чтобы добраться до мечети, пришлось нанять лодочника. Молодой парень за 150 рупий вызвался отвезти меня туда и обратно. Уже по невероятно низкой плате за перевозку можно было догадаться, что иностранцы появляются в Мирунге далеко не каждый день. Лодочник долго лавировал меж затопленных разлившейся рекой кустов, сплетенных из бамбука ловушек для рыбы — келонгов, наконец высадил на берег.
Место оказалось весьма живописным. Между тем, пока я ехал на машине вдоль берега, все время отмечал его нагоняющий тоску неприглядный вид. Серые, длинные складские помещения, закаменевшие от придорожной пыли чахлые деревца, замусоренный голый берег. А здесь — зеленая трава, древние, с могучими кронами деревья, опрятное старинное кладбище и, наконец, сама мечеть — маленькая, ладная, светлая, с резными деревянными решетками на окнах. Вокруг был народ. Но не много.
Мужчины разместились внутри мечети и, опустив глаза к полу, сосредоточенно выслушали маленькую проповедь. Сзади них истуканами в белых балахонах сидели женщины. Детишки во дворе вились около приговоренных к закланию животных. Дергали козлов за хвосты, совали им в морды пучки травы, с визгом рассыпались в стороны, когда какой-нибудь рогатый, потеряв терпение, пытался их боднуть.
Животных резала нанятая группа из пяти профессиональных забойщиков. Двое хватали скотину за лапы, валили на землю, третий острым длинным ножом чиркал по шее, остальные подносили очередную жертву. Через несколько минут в центре небольшой площадки лежала груда истекающих алой кровью тел.
Окружившие «арену» с живым интересом наблюдали за побоищем. Дети не переставали жевать орешки, доставая их из свернутых кулечком лоскутов старой газеты, и уже без опаски трогали рога на отсеченных головах. Взрослые беззлобно их одергивали, когда они путались под ногами свежевавших туши забойщиков.
Тонкими ножами парни ловко отделили шкуры, завернули в них внутренности. Порубленное на куски мясо перетащили к священнику, который тут же принялся раздавать свежатину. Печенку, сердце — жертвователю, остальное — всем желающим.
В этот день кровь текла широкой горячей рекой почти у каждой мечети Индонезии. В ее дымящихся потоках захлебнулись тысячи животных. Среди них — два белоснежных буйвола, поводья которых передали председателю правительственной комиссии по жертвоприношениям президент и вице-президент. Красавцев забили у стен главной мечети страны — Истикляль. В репортаже об этой церемонии диктор телевидения подчеркнул, что ислам — «один из важнейших элементов национального строительства», поэтому в республике нет места тем, «кто вынашивает планы отделения религии от государства», равно как и тем, кто «использует ислам для раскола индонезийской нации».
4. МЕЧОМ И КРЕСТОМ
Когда я спросил своего проводника по Бандунгу Али Шарифа, где можно полакомиться традиционными сунданскими яствами, он, не раздумывая, сказал:
— Почти в центре города есть ресторанчик с названием «Понье». В переводе с сунданского это означает «аппетит». Там можно отведать кухню сунданцев в ее не испорченном вкусовыми привычками европейцев виде. Это на улочке рядом с главной улицей Брага.
Небольшое деревянное здание с высокой, треугольником крышей встретило нас прохладой. Было около полудня, и, хотя Бандунг находится в горах на высоте 600 метров над уровнем моря и считается курортным местом, жара становилась нестерпимой. Достаточно было провести 10-15 минут под безжалостными лучами стоящего над головой ослепительным белым шаром солнца, среди нагретых каменных зданий, на обжигающем асфальте, как тело покрывалось испариной, рубашка противно прилипала к спине, появлялось жгучее желание вернуться в охлажденную кондиционером машину.
Али Шариф, работник бандунгского отделения министерства информации, пояснил, что сносная температура в ресторане поддерживается без кондиционеров и даже без огромных потолочных вентиляторов благодаря отработанной веками системе проветривания. Дом расположен и устроен так, что свежий ветер с гор продувает его постоянно. Плетенные из расщепленного бамбука, побеленные стены отделялись от пола и потолка полуметровыми проемами. Кроме того, в самую знойную часть дня переходящая в открытую веранду большая часть дома пребывала в тени.
За длинными столами в полутемном зале и столиками на четырех человек на веранде сидели посетители, в основном молодежь. По их европейской одежде можно было предположить, что это мелкий служивый люд, облюбовавший «Понье» на время обеденного перерыва за его верность традициям и относительную дешевизну.
Судя по любопытным взорам, обращенным на меня, не трудно было догадаться, что европейцы здесь появляются не часто. Но ни на одном из лиц не было откровенного удивления, недоумения, тем паче недовольства. Сдержанные, приученные не проявлять открыто своих эмоций, индонезийцы отметили про себя факт появления странного посетителя и вернулись к своим тарелкам, тихим разговорам, неторопливым мыслям.
За одним из длинных столов для нас нашлось свободное место. Не успели мы усесться, как из неровно освещаемого огнем открытого очага сумрака кухни выбежал мальчишка с огромнейшим подносом в руках. Пострел лет 12-14 проворно расставил перед нами полдюжины тарелок с едой и исчез, не сказав ни слова. Горкой лежал отваренный рис, ярким желтым пятном выделялись обвалянные в едкой от перца пасте печеные яйца, острым ореховым соусом щекотал ноздри жареный цыпленок, пучки пряной зелени обжигали нёбо.
Это был своеобразный комплексный обед. Меню здесь каноническое. Не менялось, по словам Али Шарифа, с момента открытия ресторана около сорока лет назад. Неизменный набор подают каждому посетителю. Ешь, что нравится и столько, сколько душа принимает. Мой провожатый сказал:
— Здесь готовят то, что мы едим испокон веков. Каждый кусок пищи, кроме пресного риса, приправлен нашими пряностями. Они придают индонезийской кухне то своеобразие, которое так восторгает иностранцев.
Али Шариф улыбнулся той непостижимой восточной улыбкой, при которой не знаешь, что и подумать: то ли отнестись к его замечанию как к обычному для гида рекламному комплименту кухне, то ли рассматривать его как похвалу любознательности зарубежных гостей, то ли искать в ней потаенный смысл.
Уже не раз сталкиваясь с отшлифованной до филигранности способностью индонезийцев обыденными словами и образами иносказательно передавать глубокую обобщающую мысль, зная об обостренном в Индонезии, как и в других освободившихся от колониального ига странах, чувстве национальной гордости, я не мог исключить того, что в реплику об «охочих» до специй Востока европейцах Али Шариф вложил нечто большее. Уж не хотел ли он сказать, что погоня за пряностями была тем главным движущим мотивом, который привел Запад к открытию архипелага, а потом и закабалению его на долгие годы? Если он имел в виду это, то с ним нельзя не согласиться.
За самыми знаменательными географическими открытиями стояло, как правило, ни с чем не считавшееся стремление овладеть наиболее ценными товарами. Уже в античные времена с восточной стороны Ойкумены — этой населенной, по представлениям греков, поверхности Земли — доставлялись невиданные диковины. Автор первого подробного описания Ойкумены и ее рубежей Геродот из Галикарнаса (около 484-428 гг. до н. э.) писал: «Окраины по воле судьбы щедро наделены редчайшими и драгоценнейшими дарами природы». Среди них были китайские шелковые ткани, благовония, камни-самоцветы, слоновая кость, жемчуг, перламутр и конечно же специи.