Курортный городок был еще далек от сна. Его улочки заполняли толпы гуляющих, в основном молодых людей, на тротуарах шла бойкая торговля с освещенных керосиновыми лампами тележек, кафе под вынесенными прямо на дорогу тентами были забиты. На фестиваль, который должен был начаться на следующий день, съехалось очень много народа. В какой бы отель мы ни обращались, везде получали один и тот же ответ: «Извините, все номера заняты». Мы уже готовили себя к ночлегу в машине, как помочь нам взялся мужчина средних лет с длинным электрофонарем в руках.

Я пошел за незнакомцем темными переулками по шатким доскам, под которыми противно хлюпала черная жижа. Провожатый светил под ноги мне. Сам, видимо, знал дорогу наизусть. Он привел меня к группе слабо освещенных бунгало. Из темноты вынырнул администратор и открыл один из домиков. Как только я вошел внутрь, то сразу понял, что нам здесь не ночевать. Посреди совершенно голой, не оборудованной кондиционером комнаты стояли две кровати с комковатыми грязными тюфяками. В нос ударил резкий запах инсектицида «Флит». Им только что обработали бунгало. На полу вверх лапками валялись дохлые рыжие тараканы. Администратор сказал, что уже поздно, постельного белья не будет, не будет и ужина. Это пояснение я использовал как предлог, чтобы отказаться от услуг отеля. Уж лучше спать в машине, чем дышать всю ночь вонючим «Флитом» в мрачной, как тюремная камера, комнате.

И все же нам повезло. Когда я, спотыкаясь в потемках, вернулся к машине, еще один индонезиец вызвался устроить нас. Он привел нас к «отелю» — разделенному на комнаты длинному бараку, обрамленному узкой открытой верандой. Получив заработанное, проводник скрылся в темноте и вскоре появился в сопровождении старика, которого представил как массажиста, готового за скромную плату размять наши затекшие за долгую дорогу спины. Мы отказались.

Надо было подумать об ужине. В отеле могли накормить только рисом и курицей. Но находиться на берегу моря, в известном своей кухней из морских продуктов Пангандаране и глотать пресный рис и еле теплую курицу было просто нелепо. Мы вышли на улицу, отыскали китайский ресторан, где и поужинали жареной муреной, запеченными в тесте креветками и салатом из кальмаров. Тут же с хозяином ресторана договорились о том, что завтра до восхода солнца он пришлет лодочника, который повезет нас встречать рассвет в море.

Ровно в пять утра лодочник был у наших дверей. Парень лет восемнадцати, в лихо сдвинутой на затылок шляпе с узенькими полями, майке и шортах. Лодка — выдолбленная из цельного дерева перау с балансиром — лежала на песке у воды. Втроем мы стащили ее в море, парень прикрепил мощный японский мотор, дернул резко за шнур, и мы помчались, рассекая небольшие волны, навстречу уже алевшим низким облакам. Было довольно прохладно, мы ежились под дождем мелких брызг, чем приводили лодочника в развеселое расположение духа. Он подшучивал над нашими неуклюжими попытками уберечься от колющих иголочек водяной пыли.

Черная полоса берега давно скрылась. Лишь слева виднелись неясные контуры далекой горы. Небо было сплошь покрыто темной пеленой, и только прямо по носу нашей лодки оно начинало расслаиваться на длинные неровные полосы, подсвечиваемые снизу невидимым глазу пламенем. Их цвет и формы менялись как в калейдоскопе. Увеличивались светлые прорехи, краснота приобретала все более легкие тона. Вот показался тут же пустивший по воде дорожку краешек раскаленного диска. Он на глазах вырос из океана, на какое-то мгновение задержался на воде, оторвался и пошел по небу, заливая все вокруг теплым золотом.

На обратном пути к берегу лодочник бросил в море несколько приготовленных загодя лепестков цветов.

— Это,— пояснил он,— для Лоро Кидул.

Когда-то, гласила легенда, такое имя носила юная и прелестная принцесса, любимая дочь Силиванги, правителя сунданского княжества Паджаджаран. Но наслала на нее завистница в любви порчу, и лик ее прекрасный превратился в сморщенное старушечье лицо; гибкое, стройное тело расплылось и скрючилось, глаза угасли, волосы свалялись в редкие, грязные космы. Отец не мог выдержать такой перемены и прогнал дочь из дворца. Долго скиталась несчастная девушка по незнакомым местам, испытала много бед и лишений. Однажды вышла на высокий, нависший над морем утес. И тут вдруг услышала голос:

— Хочешь вернуть себе красоту, бросайся со скалы в волны. Будешь вечно молодой, неувядаемо прекрасной. Но навсегда останешься в морской пучине. Выбирай!

Обессилевшая от физических и душевных мук принцесса решила отдать себя на волю рока. Голос не обманул. Она приняла прежний облик. Позднее стала королевой подводного царства. К людям относится двояко. Порой вспоминает окружавшие ее в родительском доме всеобщее обожание, доброту и ласку и дарит им рыбу, в другой раз вспоминает горечь изгнания, беды странствий и в гневе рвет рыбацкие сети, переворачивает лодки, топит людей. В такую минуту Лоро Кидул превращается в чудовище. Ее глаза сверкают раскаленными углями, волосы дыбятся пучком змей, руки тянутся к жертвам щупальцами спрута, голос подобен грому. Когда мы вернулись к берегу, песчаный пляж уже был усыпан людьми. Некоторые купались. Мужчины — кто в брюках, кто в шортах, женщины — в блузках и юбках. Индонезийцы еще не приняли европейского обычая надевать в таких случаях специальный костюм. С визгом бултыхались в прибойной волне голенькие ребятишки.

На берегу уже все было готово к фестивалю. Около вытащенных на берег и поставленных носами к воде лодок развешанными на шестах сетями была огорожена площадка, на которой устраивались музыканты небольшого оркестра.

Вокруг импровизированной арены плотным кольцом сидели и стояли зрители. В стороне, на пригорке, под деревянным навесом складные металлические стулья занимали почетные гости: представители местных властей, иностранные туристы.

По знаку распорядителя, суетившегося под навесом, заиграл оркестр. Под протяжные звуки флейты, гулкие удары гонгов из небольшой рощицы наклонившихся к морю кокосовых пальм группа молодых людей в белых рубашках и с белыми повязками на головах вывела белого буйвола, рога которого были обвиты золотистыми и красными бумажными ленточками. Процессию возглавлял дукун, старик в круглых старомодных очках, просторной рубахе, украшенной золотым шитьем, и в повязанном по-особому головном платке из батика.

Меланхоличного, как бы задумавшегося, безропотного буйвола ввели на арену, Старик расстелил на песке у кромки воды бархатный малиновый коврик, сел лицом к морю. Какие-то люди расставили перед ним несколько подносов с фруктами, цветами, снопиками риса, связанными в пачки листьями бетеля, небольшую, сверкающую на солнце курильницу. Колдун долго устраивался: выбирал удобную позу, двигал подносы, чашу с благовониями, переговаривался с музыкантами. Наконец утих. Закрыл глаза, глубоко несколько раз втянул сизые струйки дыма, чуть подался вперед и запричитал не сочетающимся с его тщедушным телом высоким голосом. В однотонном пении слышались арабские слова, узнавались индонезийские. Но большая часть заклинаний была на старосунданском языке.

Старик закончил и замер. За дело принялись молодцы в белых одеяниях. Они повалили несопротивлявшегося буйвола на песок, двое сели ему на ноги, двое оттянули голову, один двумя сильными точными ударами тяжелого паранга отделил ее от туловища. Кровь, хлынувшую из разверстого нутра, жадно поглощал песок. Парни подняли отсеченную голову за рога, показали ее зрителям, положили на сколоченные из досок носилки.

Внимание собравшихся вновь переключилось на шамана, который уже был у воды, встречал сверкающую свежей краской небольшую лодку. Ее подтягивали к берегу мальчишки, бредущие по грудь в воде. На игрушечное суденышко водрузили буйволиную голову, перенесли поднос с дарами, курильницу. Дукун еще раз пропел заклинания, освятил подношения цитатами из Корана. Лодку взяла на буксир моторка и потащила в открытое море. Там, подальше от берега, на ней поднимут парус и пустят к далекому горизонту. Принимай, Лоро Кидул, скромные дары человеческие! Будь милосердна и щедра! Не губи рыбаков, дай им хороший улов!