И чтоб, между прочим,
Был фитиль всем прочим,
А на остальное — наплевать!
Желающему проявить себя (добыть, как говорят сейчас, эксклюзив, первым доставить в редакцию горячую информацию, взяться за очевидно неподъемную тему и все-таки дать добротный материал, «раскопать» уникального героя) такая возможность обеспечивалась сполна. Тянуть лямку, безнадежно злиться, видя, как отчаянными усилиями добытый «свежачок» в ожидании очереди на газетной полосе «протухает», в краснозвездовском коллективе не приходилось.
В любом случае все, что «главный» требовал от подчиненных, этот человек прошел и испытал сам. Ни у кого из журналистов язык бы не повернулся сказать, что Ортенберг, посылая их в бой, сам застревал в редакционном окопе. Запах пороха и голос боя ему были знакомы еще по Халхин-Голу и финской войне, где он руководил армейскими газетами. А уж там передовая была тем более недалече.
К слову, именно там, на Халхин-Голе, Ортенберг познакомился с маршалом Г.К. Жуковым, тогда молодым комкором, у которого все большие победы были еще впереди. Этих людей, несмотря на разность их воинских профессий, роднило одно качество — они никогда не были перестраховщиками, не страдали казенным оптимизмом, смотрели правде в глаза и стремились идти к цели напрямую. Маршал посчитал необходимым вспомнить своего халхингольского знакомца в книге мемуаров: «Редактором газеты "Героическая красноармейская" был Д.И. Ортенберг, способный и оперативный работник. Он умел сплотить коллектив сотрудников газеты и привлечь к активному участию в ней многих бойцов, командиров, партийно-политических работников. В годы Великой Отечественной войны Д.И. Ортенберг был редактором "Красной звезды", и мне также неоднократно приходилось встречаться с ним в действующей армии...»[320].
От стремления все увидеть самому, все пощупать, взять «на зуб» Ортенберг не собирался отказываться и с началом Отечественной войны, что, собственно, лишний раз и подчеркнул маршал Жуков. Цековскому и главпуровскому начальству, свято уверенному, что руководителю центральной газеты нежелательно, да и нет необходимости покидать Москву, так и не удалось превратить Давида Иосифовича в кабинетного редактора. Ну, не мог он взять в толк, как вести газету, руководить людьми, посылая их под вражеский огонь, как писать о том, что составляет смысл для миллионов, не пропустив это через себя. И потому пользовался любой возможностью, чтобы выскочить на фронт, на худой конец хотя бы на два-три дня. Так было в сражении за Москву, во время Сталинградской битвы, при обороне Новороссийска, на Курской дуге...
Илья Эренбург знал, о чем писал: «...Успех "Красной звезды" создали люди. В 1941—1943 годах газету редактировал Д.И. Ортенберг-Вадимов. Он был талантливым газетчиком... Он не щадил ни себя, ни других... О том, что он не боялся ни бомб, ни пулеметного огня, не стоит говорить — он был человеком достаточно обстрелянным. Но и на редакторском посту он показал себя смелым»[321].
Требуя от подчиненных вставить «фитиля» газетчикам из других СМИ, он и сам не упускал случая обставить коллегу-редактора, какие бы дружеские чувства их ни связывали. Потому были в его редакторской судьбе случаи, когда газета выходила в свет без разрешения цензора (люди старшего поколения знают, чем это было чревато); когда он шел на конфликт с влиятельным руководителем Совинформбюро, секретарем ЦК ВКП(б) А.С. Щербаковым, опровергая с помощью своих корреспондентов иные перестраховочные сообщения этого бюро; когда до самого момента подписания в свет приходилось скрывать публицистику Алексея Толстого «плоским» заголовком вроде «О технике самоокапывания» и псевдонимом, дабы конкурент — такой политический тяжеловес, как «Правда», не перехватил столь ожидаемый на фронте материал.
Что не менее, а может, и более важно: Давид Иосифович отличался качеством, которое метко именуют гражданским мужеством. Он смело брал под покровительство и защиту людей, незаслуженно обиженных, гонимых властью. Рисковал, но брал их на работу, печатал их материалы, понимая, что только известность и читательский авторитет способны вернуть им доброе имя и уверенность в себе, да и от идеологических чиновников при случае защитить.
В дни Сталинградского сражения Ортенберг получил от состоявшего в штате «Красной звезды» Василия Гроссмана записку, в которой содержалась просьба взять под «крыло» Андрея Платонова, «этого хорошего писателя, — он беззащитен и неустроен». Легко сказать — взять. Еще в разгар коллективизации в 1931 г., на которую Платонов откликнулся честной и не подыгрывавшей властям повестью «Впрок. Бедняцкая хроника», Сталин разругал его «кулаком» и «сволочью». К гонению писателя тут же подключились литературные прихлебатели, да с таким неистовством, что и через десять лет Платонов мог лишь изредка выступать с небольшими рецензиями и заметками, да и то под псевдонимом.
Редактор «Красной звезды», получив записку Гроссмана, перечитал повесть «Впрок» и был буквально сражен неповторимым платоновским слогом. Свои сочинения Андрей Платонович, казалось, не писал, а выпевал из глубины души — так передавал позднее собственное впечатление Ортенберг, они покоряли философской мудростью и удивительно самобытным языком. Дальнейшая судьба Платонова была, таким образом, предрешена. Писателя вызвали в Москву, и по приказу главного редактора он был тут же зачислен в штат «Красной звезды» специальным корреспондентом. А для пущего авторитета в войсках ему, хотя и в нарушение установленного порядка — этот грех Давид Иосифович взял на себя, вписали в служебное удостоверение воинское звание капитан, хотя он был рядовым.
Ставя в полосу первые материалы Платонова, подписанные его подлинной фамилией, а не псевдонимом, Ортенберг, конечно, ждал реакции «сверху»: как-то отнесутся в Кремле к тому, что он покровительствует «кулацкому агенту», и готовился отстаивать нового сотрудника. Но — обошлось. Даже когда в 1944 г. на писателя, в ответ на одно из выступлений в «Красной звезде», рыкнула «Правда». Но к этому времени Платонов набрал такую творческую высоту, что даже главной партийной газете не удалось бросить на него тень.
Когда похожий вопрос возник в связи со снятием запрета на публикацию очерков талантливого писателя Александра Авдеенко (его в 1940 г. Сталин и Жданов разгромили за сценарий фильма «Закон жизни»), Давид Иосифович не побоялся напрямую обратиться к вождю. А ведь на это не решился даже А.А. Фадеев, генеральный секретарь Союза писателей. Дело было в 1943 г., Авдеенко к тому времени немало повоевал командиром минометного взвода, и потому Ортенберг мог с полным правом написать Сталину: «Считаю, что тов. Авдеенко в дни Отечественной войны искупил свою прошлую вину, прошу разрешения напечатать его очерки в "Красной звезде"». И разрешение было получено. Что это значило для отлученного от любимого дела писателя, знал только он один. В редакции получили его телеграмму: «Вы осчастливили меня на всю жизнь».
Ортенберг был, безусловно, человеком своего сурового времени и не мог не действовать по законам системы. Он дружил со зловещим Л.З. Мехлисом — многолетней и надежнейшей «сталинской секирой», начальником ГлавПУРа, а позднее министром Госконтроля. Он смело обращался к Сталину, обходя партийных бюрократов, но обращался все же снизу вверх, не просто как к старшему начальнику, а как к высшему судие. И переписка их касалась исключительно тем пропагандистских, по большому счету малозначительных — следует ли развивать на фронте соцсоревнование, нет ли необходимости преодолеть терминологическую путаницу в названии армии — Советская Армия или Вооруженные Силы, правомерно ли употребление термина «ас» в отношении советских летчиков и т.п.
В этой переписке с вождем не было и помина того разговора о «жизни и смерти», который, будучи вызванным звонком из Кремля к телефону, предложил Сталину Борис Пастернак, правда, услышавший в ответ лишь короткие гудки «отбоя».