Изменить стиль страницы

— Вот принес очерк, посмотрите, подойдет ли?

Автор он был желанный, проверенный, да и что греха таить, из одного уважения к Давиду Иосифовичу в отделе «дотянули» бы любой его материал. Но всякие попытки с ходу развеять его сомнения и тревоги он мягко отвергал и настойчиво просил прочитать рукопись непременно в его присутствии, чтобы услышать, пригодна статья или нет.

Читал я, точнее, едва не по каждому слову разбирал принесенное Ортенбергом, и невольно припоминал его сетования на знаменитую эренбурговскую «Корону» — портативную машинку, на которой Илья Григорьевич в войну отстукивал свои материалы. «Ох, и намучились мы с ними, — вспоминал как-то мой именитый гость, — и редакторы, и линотиписты». Сам Давид Иосифович работал не на «Короне», а на «Оптиме», но, сдается, была она родной сестрой машинке Эренбурга. Буквы прыгали, а то время от времени и вовсе пропадали, строки наползали друг на друга... Но, как в свое время главный редактор «Звездочки», мы тоже были готовы сносить и не такие неудобства. Потому что, если в 1941 г. «это был — Эренбург», в наши, 90-е, это был — Ортенберг!

Тот Ортенберг, стиль которого нельзя было спутать ни с чьим: живой разговорный язык, меткость оценок и выдававшие острую память детали, драгоценные детали — белый хлеб журналистики. Нам, краснозвездовцам 90-х, к счастью, хватало разума, пусть и не до конца, понять, какого калибра

был этот человек. Одно сознание, что сидящий перед тобой не по годам подвижный и бурлящий творческими замыслами человек наставлял на журналистский путь летописцев Великой Отечественной, внушало к Ортенбергу особое почтение.

Справедливо замечено, что звездный час «Красной звезды» и ее главного редактора пришелся на военные годы. Авторитет газеты тогда не знал границ. Шло это во многом от того, что в ней сотрудничали первоклассные писатели и поэты — целая литературная рота из 114 членов Союза писателей. Конечно, далеко не все члены союза, работавшие там и не работавшие, соответствовали этому высокому званию — писатель. Но имена лучших говорят сами за себя: Михаил Шолохов, Алексей Толстой, Константин Симонов, Андрей Платонов, Василий Гроссман, Илья Эренбург, Евгений Воробьев, Илья Сельвинский, Алексей Сурков, Николай Тихонов, Евгений Габрилович...

Однако писатели и поэты трудились ведь не только в «Красной звезде», но и в «Правде», «Известиях», «Комсомолке». И подчас не менее, а куца более маститые. Но выходило словно по поговорке: тех же щей да пожиже влей — авторитет в воюющем народе был у этих газет не тот.

В чем же дело? Пожалуй, все же в том, что главным редактором в «Звездочке» оказался именно Ортенберг. Он не был, да и не тщился никогда ни стать, ни выглядеть беллетристом. Его влекли не вымышленные герои, а их живые прототипы. Он был без малейшего преувеличения прирожденным газетчиком: подвижным, стремительным, восприимчивым к любой неказенной теме, остро чувствующим, что именно может стать гвоздем номера.

Деталь: в его многочисленных воспоминаниях вы почти не встретите фраз: «я сел в машину и поехал», «я задумался». Нет — «я вскочил», «я помчался», «мысль мелькнула»... Требовавший оперативности от подчиненных, исповедуя железное убеждение, что вчерашняя новость сродни прошлогоднему снегу, он и сам был способен написать статью (а на его долю чаще всего доставались передовицы) в минимальный отрезок времени.

В критические дни обороны Сталинграда Ортенберг, захватив с собой Константина Симонова и фотокорреспондента Виктора Тёмина, вылетел к месту сражения. Встретился с командующим Сталинградским фронтом генералом А.И. Еременко, членом военного совета Н.С. Хрущевым, офицерами управления фронта, только что прибывшими с передовой. Наверное, увиденное и услышанное было бы неплохо осмыслить, прежде чем садиться за письменный стол, но почти сразу же изменившаяся обстановка потребовала срочной эвакуации штаба за Волгу.

Штабные решали свои задачи, а Ортенберг — свои. Воспользовавшись тем, что телеграфисты сворачивали оборудование одними из последних и в запасе еще какое-то время было, он связался с Москвой. Прямая связь по ВЧ с редакцией отсутствовала, поэтому Давид Иосифович вызвал дежурного по Генеральному штабу и через него передал приказ ответственному секретарю прибыть на узел связи Генштаба. Пока тот добирался до Малой Дмитровки (едва ли более получаса), Ортенберг успел набросать передовую статью «Отстоять Сталинград!». Вышедшему на связь секретарю редакции он «отбил» текст и приказал поставить его в следующий номер. На рассвете несколько сот экземпляров прямо из типографии были доставлены на аэродром, а еще через несколько часов их уже читали защитники города на Волге.

Бравшие за душу слова из передовой: «Биться до последнего, но удержать Сталинград... Ни шагу назад!..», наверное, можно было написать и не выбираясь из Москвы, и свое дело они бы сделали. Но то, что весь строй передовицы, ее детали, выражения, бытовавшие среди бойцов и командиров, выдавали причастность автора к сталинградским делам, выказывали его личное присутствие в эпицентре боев, наделило эти слова непередаваемой силой. Не случайно именно они аршинными буквами были отлиты на мемориальной стене Мамаева кургана.

За такие строки многие маститые литераторы были бы готовы отдать все свое романное многопудье...

Ортенбергу был дан счастливый дар предвидеть, чье слово и как отзовется в читательском восприятии. Кто позднее списывал успех руководимой им газеты лишь на громкие писательские имена, рисковал попасть пальцем в небо. Свой, узнаваемый миллионами читателей авторский голос Симонов и Гроссман, Платонов и Тихонов поставили потом, в ходе войны. Удостоверения же корреспондентов «Звездочки» они получали как начинающие, малоизвестные, а то и вовсе неизвестные литераторы. Даже Илья Эренбург отдавал себе полный отчет, что не романы и повести, а именно газетные статьи, очерки, памфлеты времен войны сделали его всенародно известным. Иначе не легли бы на бумагу выношенные им строчки:

Умру — вы вспомните газеты шорох,

Ужасный год, который всем нам дорог.

Ортенберг чутьем прирожденного газетчика уловил талант тех, кого позвал под свое начало, и сделал все, чтобы этот талант раскрылся сполна.

Руководил он подчиненными, мягко говоря, нестандартно. Осенью сорок первого года Василий Гроссман и сопровождавший его журналист Павел Трояновский, посланные в командировку на Западный фронт, попали в окружение. С огромным трудом, не раз побывав под обстрелом, смертельно усталые, пробились они к своим. При выходе из вражеского «котла» было не до корреспонденции, в чем, вероятно, газетчики уверились и сами. В редакторском кабинете Гроссмана и Трояновского ждал, однако, ледяной душ. «Нам нужна не ваша простреленная "эмка", а материал для газеты. Возвращайтесь на фронт», — потребовал Ортенберг от подчиненных. И те без обиды поняли редактора.

Это и под воздействием таких примеров родились у Константина Симонова широко известные песенные строки «Корреспондентской застольной»:

Жив ты или помер —

Главное, чтоб в номер

Материал успел ты передать...

Прозой Симонов высказался более адресно и определенно, прямо обращая свои слова к Давиду Иосифовичу: «Бывает же так, путаешь в человеке требовательность с суровостью, строгость с жесткостью, а на поверку выходит что редактор, которого в силу его требовательности в работе мы называли порой и суровым, и жестким, на самом деле оказался добрейшей души человеком. Кто знает, может быть, самым добрым из всех нас».

Давно замечено: школьник, студент, даже нерадивый, с большей охотой пойдет к квалифицированному, хотя и требовательному преподавателю, чем к добряку-полузнайке. Любой офицер предпочтет служить у сурового, но досконально знающего дело и справедливого командира. Так и многие писатели и журналисты даже с именем, имея возможность выбирать, подчас отказывались от «Правды» или «Известий» и шли под начало этого очень требовательного, не дававшего никому покоя редактора. Объяснение простое: работать с генералом Вадимовым (так Давид Иосифович подписывал газету) было тяжело, но интересно. Он просто не представлял себе, как газетчик вообще может существовать без постоянно сжигающего стремления опередить коллегу, вставить ему «фитиля». Лучше Симонова об этом кредо редактора Ортенберга не скажешь: