«Гениальный полководец Великой Отечественной войны» — так маршал К.Е. Ворошилов в 1949 г. верноподданнически назвал свою статью, написанную к 70-летию И.В. Сталина. В те годы не нашлось бы человека, который взялся публично оспаривать такое утверждение, понимая, какими неприятностями это было чревато. Но в душе немало карьерных военных относились к подобной оценке скептически, отказываясь признавать, что военный гений мог проявиться у того, кто не обладал профессиональным образованием, никогда не стоял в армейском строю, не знал специфики военной организации и военной службы и стал маршалом, а затем Генералиссимусом Советского Союза, не имея прежде ни единого воинского звания.
Но именно он, Сталин, которого, как говорят, маршал Жуков в своем кругу иронически называл «штафиркой», волей исторической судьбы на два с лишним десятилетия получил в свое подчинение страну, ее Вооруженные Силы, а следовательно, и несколько тысяч генералов.
Многие маршалы и генералы обязаны своим служебным ростом сталинскому вниманию. Но горе было тем, кто в силу разных, в том числе и не зависящих от них самих, причин не оправдал доверия вождя. Великую Отечественную войну он начал с расправы над большой группой военачальников, даже не успевших вступить в противоборство с фашистами, — генералами Г.М. Штерном, А.Д. Локтионовым, Я.В. Смушкевичем, П.В. Рычаговым, И.И. Проскуровым, с расстрела командного состава Западного фронта — генералов Д.Г. Павлова, В.Е. Климовских, А.А. Коробкова, А.Т. Григорьева, Н.А. Клича, с объявления генералов, погибших в бою и попавших в плен — В.И. Качалова, П.Г. Понеделина, Н.К. Кириллова, М.И. Потапова, предателями. Немало высших командиров несправедливо пострадало от сталинского гнева и в ходе войны. А победу Сталин и вовсе «отметил» заключением в тюрьму главного маршала авиации А.А. Новикова, маршала авиации Г.А. Ворожейкина, маршала артиллерии Н.Д. Яковлева, генералов А.И. Шахурина, К.Ф. Телегина, В.В. Крюкова, судом над адмиралами Н.Г Кузнецовым, Л.М. Галлером, В.А. Алафузовым, Г.А. Степановым, опалой маршала Г.К. Жукова, направлением на периферию генерала армии А.И. Антонова, а чуть позже—расстрелом маршала Г.И. Кулика, генерал-полковника В.Н. Гордова и некоторых других военачальников.
Что бы ни говорили, Сталин всегда с опаской относился к кадровым военным, офицерам, в том числе и высшим. Возможно, свой отпечаток наложила Гражданская война и участие будущего лидера ВКП(б) в борьбе с «золотопогонниками», переход некоторой части военспецов, служивших в Красной Армии, к белым. Так или иначе, но подобное отношение ярко проявилось и в 30-е годы, когда Вооруженные Силы возглавили уже свои, советские кадры военачальников, проверенные многими годами бескомпромиссной борьбы за советскую власть, которых, казалось бы, не было оснований бояться или подозревать в измене.
Истоки глубокого недоверия Сталина к профессиональным военным лежат также в области психологии самосознания его как политика, пришедшего вместе со своими однопартийцами к власти путем вооруженного переворота. В числе других способов психологической защиты известна так называемая проекция, то есть перенос не осознаваемых в себе отрицательных мотивов на других людей и соответствующая интерпретация поведения этих других.
Большевистские лидеры, в 1917 г. придя к власти насильственным путем и утвердив собственную монополию на управление страной, боялись, что некие силы воспользуются их опытом. Им постоянно мнились заговоры и перевороты, якобы исходившие из среды высших военных. Выразительна реплика по этому поводу одного из ближайших сотрудников вождя Л.З. Мехлиса, приведенная в воспоминаниях Б.Г. Бажанова, который в середине 20-х гг. был сталинским секретарем. Оценивая политические качества командного состава РККА и при этом высказывая точку зрения «хозяина», Мехлис заявил: «Все эти Тухачевские, корки, уборевичи, авксентьевские — какие это коммунисты. Все это хорошо для 18 брюмера, а не для Красной Армии»[111].
Из опасения выпустить из рук штурвал власти Сталин и его окружение развязали в Вооруженных Силах в 1937—1938 гг. широкомасштабные репрессии. Общее число лиц высшего комначполитсостава РККА (от бригадного до высшего звена) в 1936—1941 гг. составило 932 чел., в т.ч. 729 расстрелянных[112]. Это означало подлинную катастрофу, несоизмеримую по масштабам даже с потерями в годы Великой Отечественной войны, когда погибли, умерли и были репрессированы вдвое меньше военачальников.
Что побудило вождя обрушить невиданный в истории удар по командному и политическому составу собственной армии, да еще в предвидении войны? Если коротко, то опасения, что крупные военачальники, все более определявшие лицо армии — М.Н. Тухачевский, А.И. Егоров, И.П. Уборевич, И.Э. Якир и их более молодые последователи откажут ему в поддержке в условиях крайнего обострения внутриполитической обстановки. Сталин опасался именно их — широко образованных, самостоятельно мыслящих. Не зря с тех времен бытует история о том, как маршал С.М. Буденный, озадаченный размахом репрессий, пришел к своему давнему соратнику, такому же лихому рубаке О.И. Городовикову с вопросом: что делать? «Не боись, Сема, — был ответ. — Нас не возьмут. Посмотри вокруг — берут-то шибко умных».
Решимость вождя подпитывало острое соперничество в армейской верхушке между интеллектуальной элитой Вооруженных Сил и малообразованным окружением наркома обороны К.Е. Ворошилова. Лагерь «кавалеристов» когда спокойно, а когда и злорадно-заинтересовано следил, как выкашивался слой «шибко умных», пока по своим внутренним законам водоворот репрессий не стал затягивать и их самих.
Документально установлено, что Сталин ежедневно получал протоколы допросов арестованных, часто вызывал наркома внутренних дел Н.И. Ежова и его заместителя М.П. Фриновского, непосредственно участвовавшего в фальсификации обвинения, для доклада. Так что популярные у сталинистов версии, будто генеральный секретарь ничего о репрессиях не знал и потому не имел возможности во что-либо вмешаться, не имеют под собой ни малейшей почвы. Все шло по заранее намеченной колее при соблюдении бюрократических процедур, что придавало происходящему особенный цинизм. Например, через два дня после ареста Тухачевского Политбюро по указанию Сталина поставило на голосование членов ЦК предложение об исключении Михаила Николаевича из партии и «передаче» его дела в Наркомвнудел, будто маршал в это время находился не в ежовских застенках, а где-нибудь на курорте.
Острое недоверие к высшим военным довлело над вождем и в ходе Великой Отечественной войны, накладывая негативный отпечаток на взаимоотношения с генералитетом.
Сталин, конечно, не был полководцем в изначальном смысле этого слова. Правильнее называть его военачальником, высшим военным деятелем и оценивать его вклад в победу над фашистской Германией с учетом именно этого обстоятельства. В годы войны он занимал шесть высших постов в государстве — генерального секретаря ЦК ВКП(б), председателя Совета народных комиссаров СССР, председателя Государственного Комитета Обороны, председателя Ставки ВГК, Верховного Главнокомандующего Советскими Вооруженными Силами, наркома обороны СССР. Учитывая менталитет советского народа и крайнюю степень централизации государственной власти, принятие им на себя важнейших государственных обязанностей положительно сказалось на отражении фашистской агрессии.
Как политический руководитель он, бесспорно, имел немало достоинств. A.M. Василевский, чаще других полководцев встречавшийся с И.В. Сталиным, считал его, особенно со второй половины Великой Отечественной войны, «самой сильной и колоритной фигурой стратегического командования»[113].
Маршал отмечал в Верховном Главнокомандующем огромный природный ум, удивительно большие познания, способность аналитически мыслить, жесткую требовательность. С таким выводом выражали солидарность многие государственные и военные деятели.