Отперев дверь, Ник с изумлением обнаружил за ней стоящую на ступеньках, укутанную в толстый платок и соболью шубу Катарин. Громадные темные очки прикрывали половину ее лица.
— Привет, дорогая, — обрадованно сказал Ник, пропуская ее с холода в дом и глядя вниз в поисках лимузина у входа.
— А где машина? — нахмурился он. — Неужели ты шла пешком…
— Ник, ты ничего не знаешь? — спросила Катарин, порывисто хватая его за руку, и, сняв темные очки, пристально посмотрела на него. Всегда бледная, она сейчас была белой как полотно и выглядела страшно чем-то потрясенной. Ник не успел ничего ответить, как Катарин, заикаясь, с трудом выговорила: — П-п-президент. В него стреляли, он убит. Я целую вечность пытаюсь дозвониться до тебя, но твои телефоны…
— О Боже!
Глаза Ника недоверчиво распахнулись, и он, будто получив сильный удар в солнечное сплетение, привалился к стене. Потрясенный, он потерянно повторял:
— О Боже! Ты уверена в этом? Где? Когда? О, ради Христа, нет!
— В Далласе, примерно в двенадцать тридцать, — дрожащим голосом ответила Катарин и с искривившимся лицом шагнула к Нику. Он обнял ее и прижал к себе. Смертельно побледнев, подобно Катарин, Ник стоял в полутемной прихожей, ничего не видя перед собой. Перед его взором неотступно стоял образ молодого красавца президента, полного жизни и надежд. Как мог он умереть? Нет, только не Джон Кеннеди! Этого не может быть! Это какая-то ошибка.
— Кэт, ты уверена? Как ты узнала? — кричал он срывающимся голосом.
Она отстранилась, глядя ему прямо в глаза, и слова стали торопливо слетать с ее губ:
— Это правда, Ник! У меня был случайно включен телевизор. Я сидела, читала и не очень приглядывалась к тому, что показывают. Кажется, шла мыльная опера «Если мир перевернется». Неожиданно Си-би-эс прервала передачу и запустила экстренный выпуск новостей. На экране появился ужасно взволнованный Уолтер Кронкайт, который сказал, что по президентскому кортежу в Далласе сделано три выстрела и президент тяжело ранен. Я посмотрела на часы и запомнила время. Было час сорок. Я принялась названивать тебе, но обе линии были постоянно заняты. Я все продолжала звонить, но потом сообразила, что ты снял…
— Идем к телевизору! — крикнул Ник и бросился наверх.
Он включил телевизор в кабинете и застыл, глядя на экран. Все сомнения рассеялись. Теперь Кронкайт владел полной информацией и мрачным, потрясенным голосом сообщал подробности. У него дергалась щека, когда он снова повторял сказанное им несколько минут назад для тех, кто только что включил телевизор. Президент Кеннеди скончался в мемориальном госпитале «Парк-лэнд» в Далласе.
Ник не мог поверить в случившееся. Факты не доходили до его сознания, и он переключал телевизор с одного канала на другой, улавливая обрывки информации, сообщаемой растерянными дикторами новостей. Он обернулся к Катарин, но ее не было рядом. Он даже не заметил, как она вышла. Минуту спустя она вернулась уже без шубы, неся в обеих руках кружки с кофе. Она молча поставила кофе на стол и опустилась на диван. Ник сел рядом, и Катарин, положив голову ему на плечо, проговорила дрожащим голосом:
— Ник, это же Америка, а не какая-то банановая республика. У нас здесь никогда не было террористов. О, Ник, я боюсь. Что происходит с этой страной?
— Я не знаю, — пробормотал Ник. — А самое главное — что будет со страной потом, после этого дня?
Он растерянно провел ладонью по лбу, достал сигарету и с трудом прикурил от метавшегося пламени зажигалки в его дрожащих руках.
Ник и Катарин провели многие часы перед телевизором, почти не разговаривая друг с другом, ловя страшные подробности коварного и безжалостного убийства их любимого президента. Несколько раз Катарин не выдерживала и заливалась слезами, и Ник, сам глотавший слезы, принимался утешать ее.
— Никак не могу в это поверить. Не могу забыть его остроумия, его юмора, того, как он был любезен со всеми нами, принимавшими участие в его избирательной кампании. О Боже, Никки, страшно подумать, как, должно быть, страдает сейчас его несчастная жена. И дети, они еще такие маленькие, — обреченно качала головой Катарин. — Но почему именно Джон? За что они его, Ник?
— Не знаю, Кэт, совершенно себе не представляю, — единственное, что мог ответить Ник, думая про себя: «А что они сделали со всеми нами? За что они убили его?»
Немного успокоившись, Катарин прошла на кухню, приготовила сандвичи с тунцом и салатом и принесла их в кабинет. Но они оба были не в состоянии сейчас есть, и сандвичи так и остались нетронутыми на их тарелках. Немного погодя Ник вспомнил, что трубки его телефонов по-прежнему сняты, и положил их на место. На него немедленно обрушился безумный шквал телефонных звонков. Звонили его литературный агент, его зять Хант, его отец. Все они пребывали в шоке, взрослые мужчины рыдали, как дети, не стыдясь слез. Из Коннектикута, где она проводила уик-энд, дозвонилась Франческа. Подавленная и испуганная, она задавала те же вопросы, что и Катарин: «Как такое могло произойти здесь, у нас? Что происходит со страной? Был ли это заговор?» Но у Ника не было ответов на эти вопросы, лишь страх, гнев и печаль переполняли его.
Ближе к вечеру из Калифорнии позвонил Виктор. Он говорил надтреснутым, искаженным от переполнявших его чувств голосом, и Нику казалось, что в грустном и растерянном тоне Виктора отражаются его собственные гнев и растерянность.
Вечером того же дня, в шесть пятнадцать на экранах телевизоров появился Линдон Бейтс Джонсон и впервые обратился к потрясенной скорбящей нации как ее президент. И только теперь Николас Латимер окончательно осознал тот факт, что Джон Фицджералд Кеннеди действительно погиб, сраженный пулей убийцы, и ощутил чувство громадной невосполнимой утраты, почти такое же, как семь лет назад, когда погибла в автомобильной катастрофе его любимая сестра Марсия.
Ник лежал на диване в своем темном кабинете и курил, не в силах уснуть. Беспокойные мысли непрестанно метались в его голове. Ник чувствовал, что в его стране происходит нечто злое и опасное, действуют какие-то темные силы, и это тревожило его и пугало. Ник всегда внимательно читал газеты и журналы, он изучал историю, древнюю и современную, и уже давно заметил, что правый радикализм набирает опасную силу, что в стране расцветают фанатизм и ненависть. Сейчас страна потрясена безумным и необъяснимым актом жестокости, но разве не была она давно и во многом ожесточена?
Неужели — фашизм? Ник вздрогнул. Будучи евреем, он не мог не знать о германском нацизме и сейчас вспомнил свой давний разговор с Кристианом фон Виттенгеном о приходе Гитлера к власти. Тогда он недоуменно спросил Кристиана: «Скажите мне, ради Бога, как удалось Гитлеру склонить такую культурную нацию, как немцы, к поддержке своей расовой политики, своего антисемитизма?», и тот, удивленно взглянув на Ника, ответил ему вопросом на вопрос: «А на что вообще способна культура?» Нику вспомнилось, как тогда он молча встряхнул головой в ответ, и Кристиан угрюмым тоном, тщательно выговаривая каждое слово, заметил: «Вы, родсовский стипендиат[19], постарайтесь вспомнить, что вы читали по истории, когда учились в Оксфорде. Тогда сами поймете, что ненависть, фанатизм и предрассудки — те чувства, которые очень легко охватывают как отдельных людей, так и целые народы под влиянием дурного и бессовестного человека, когда тот начинает свою дьявольскую работу. Эти фанатичные маньяки играют на людских слабостях, на их страхе и невежестве. Загляните в учебники истории, Николас, и убедитесь, что примеры невероятной жестокости так и скачут по их страницам. Испанская инквизиция, турки, вырезающие безоружных армян, еврейские погромы, начавшиеся в России после убийства террористами царя Александра Второго…
К нашему стыду и глубокому сожалению, звериная жестокость свойственна человеку, это — единственное, что человечество пронесло через века в полной неприкосновенности. Разве можно без содрогания вспоминать о всех отвратительных, не поддающихся воображению актах жестокости, которые совершали против себе подобных люди, осмеливающиеся называть себя цивилизованными? Мы обязаны быть постоянно настороже против любых проявлений слепой жестокости, иначе в самом недалеком будущем рискуем оказаться лицом к лицу с новым страшным террором. История, к сожалению, имеет склонность к повторениям».