XII

Однажды все кузьмищевское общество, со включением отца Василия, сидело по обыкновению в гостиной; сверх того, тут находился и приезжий гость, Аггей Никитич Зверев, возвратившийся с своей ревизии. Трудно вообразить себе, до какой степени изменился этот могучий человек за последнее время: он сгорбился, осунулся и имел какой-то растерянный вид. Причину такой перемены читатель, вероятно, угадывает.

Егор Егорыч, в свою очередь, заметивший это, спросил его:

- Что, вы довольны или недовольны вашей ревизией?

- Разве можно тут быть довольным! - отвечал с грустной усмешкой Аггей Никитич.

- Отчего и почему? - воскликнул Егор Егорыч.

- После, я наедине, если позволите, переговорю с вами об этом.

- Позволю и даже прошу вас сказать мне это!

- Еще бы мне не сказать вам! Отцу родному чего не сказал бы, а уж вам скажу!

Должно заметить, что все общество размещалось в гостиной следующим образом: Егор Егорыч, Сверстов и Аггей Никитич сидели у среднего стола, а рядом с мужем была, конечно, и Сусанна Николаевна; на другом же боковом столе gnadige Frau и отец Василий играли в шахматы. Лицо gnadige Frau одновременно изображало большое внимание и удовольствие: она вторую уж партию выигрывала у отца Василия, тогда как он отлично играл в шахматы и в этом отношении вряд ли уступал первому ее мужу, пастору, некогда считавшемуся в Ревеле, приморском городе, первым шахматным игроком. Вообще gnadige Frau с самой проповеди отца Василия, которую он сказал на свадьбе Егора Егорыча, потом, помня, как он приятно и стройно пел под ее игру на фортепьяно после их трапезы любви масонские песни, и, наконец, побеседовав с ним неоднократно о догматах их общего учения, стала питать большое уважение к этому русскому попу.

Между тем Егор Егорыч продолжал разговаривать с Аггеем Никитичем.

- И что ж вы, объезжая уезды, познакомились с кем-нибудь из здешнего дворянства? - спросил он, видя, что Зверев нет-нет да и задумается.

- Почти ни с кем! - проговорил Аггей Никитич. - Все как-то не до того было!.. Впрочем, в этом, знаете, самом дальнем отсюда городке имел честь быть представлен вашей, кажется, родственнице, madame Ченцовой, у которой что, вероятно, известно вам - супруг скончался в Петербурге.

- Да, он умер! - поспешила сказать Сусанна Николаевна, взглянув с некоторым страхом на Егора Егорыча, который, впрочем, при этом только нахмурился немного и отнесся к Аггею Никитичу с некоторой иронией:

- Ну, и как же она вам понравилась?

Аггей Никитич глубокомысленно повел бровями.

- По наружности это, что говорить, - belle femme[173], - определил он французским выражением, - но все-таки это не дворянская красота.

- А какая же? - выпытывал его Егор Егорыч.

- Да такая, что она скорей жидовка, или цыганка, или зырянка из сибирячек, как я вот видал этаких! - объяснил Аггей Никитич, видимо, начавший с большим одушевлением говорить, как только речь зашла о женской красоте.

Егор Егорыч и Сусанна Николаевна при этом переглянулись между собой.

- По какому же поводу вы представлялись госпоже Ченцовой? - спросил опять с тою же иронией Егор Егорыч.

- Да я и сам не знаю как! - отвечал наивно Аггей Никитич. - Она замуж выходила в этом городишке, и мне вместе с другими было прислано приглашение... Я думаю, что ж, неловко не ехать, так как она родственница ваша!..

- Но за кого она могла выйти? - воскликнул Егор Егорыч.

- Вышла она за управляющего своего, господина Тулузова! - ответил Аггей Никитич.

Услышав эту фамилию, Сверстов вдруг приподнял свою наклоненную голову и стал гораздо внимательнее прислушиваться к тому, что рассказывал Аггей Никитич.

- И свадьба, я вам доложу, - продолжал тот, - была великолепная!.. Венчание происходило в городском соборе, потому что Катерина Петровна считала низким для себя венчаться в своей сельской церкви, а потом все духовенство, все чиновники, в том числе и я, поехали к молодым в усадьбу, которая, вы знаете, верстах в пяти от города. Дом там, без преувеличения можно сказать, - дворец! Все это везде хрусталь, люстры, свечи восковые!.. За ужином шампанское рекой лилось... После того фейерверк, который делал какой-то провизор из аптеки, а потому можете судить, что он понимает?.. Мне сначала, знаете, как человеку, тоже видавшему на своем веку фейерверки, было просто смешно видеть, как у них то одно не загорится, то другое не вовремя лопнет, а наконец сделалось страшно, когда вдруг этаких несколько шутих пустили в народ и главным образом в баб и девок... Слышу - крик, писк, визг промеж их, а господа сидят и смеются этому... Это, изволите видеть, господин Тулузов приказал сделать, чтобы развеселить свою супругу и гостей!.. Глупо, по-моему, и свинство еще вдобавок!..

- Что же, этот управляющий красив собой? - спросил Егор Егорыч.

- Ничего нет особенного; малый еще не старый, видный из себя, рыжеватый, глаза у него совсем желтые, как у волка, но умный, должно быть, и бойкий, только манер благородных не имеет, как он там ни задает форсу и ни важничает.

- Но чем же, однако, он пленил Катерину Петровну? - отнесся Егор Егорыч как бы больше к Сусанне Николаевне.

Та отвечала ему только грустною улыбкой.

- Про это рассказывают... - начал было Аггей Никитич несколько таинственно, но тут же и позамялся. Впрочем, припомнив, как в подобном случае поступил Мартын Степаныч, он повторил его фразу: - Я надеюсь, что здесь можно говорить все откровенно?

- Все, и непременно откровенно! - пробормотал Егор Егорыч.

- Рассказывают, - продолжал Аггей Никитич, - что он был приближенный Катерины Петровны и что не она ревновала вашего племянника, а он, и из этого пошли у них все неудовольствия.

- Не может быть! - отвергнула Сусанна Николаевна.

- Очень это возможно! - возразил ей Егор Егорыч.

- А как имя и отчество господина Тулузова? - вмешался вдруг в разговор Сверстов.

- Имя-с?.. Позвольте: Василий... или как его?.. Но вот что лучше: со мной билет пригласительный на свадьбу!..

Проговорив это, Аггей Никитич вынул и подал доктору раздушенный и разукрашенный виньетками свадебный билет Тулузова, начало которого Сверстов прочел вполголоса:

- "Василий Иванович Тулузов и Екатерина"... Гмм! - заключил он, как бы нечто соображая, а потом обратился к жене своей:

- Gnadige Frau, помнишь ты этого мальчика, которого тогда убили, то я написал письмо к Егору Егорычу?

- Помню!

- А как его звали?

- Васенькой.

- И ты этого не перевираешь?

- Нисколько, потому что он ребенком еще ходил к нам и приносил зелень от отца, - отвечала с уверенностью и точностью gnadige Frau, хоть и занята была размышлением о весьма важном ходе пешкою.

- Гмм! - снова произнес как бы больше сам с собою Сверстов.

На это восклицание его, а равно и на какое-то лукавое выражение в лице, что было совершенно несвойственно Сверстову, Егор Егорыч невольно обратил внимание.

- Что вас тут так интересует? - сказал он.

- Так, одно странное совпадение!.. - отвечал, видимо, не договорив всего, Сверстов. - А не знаете ли вы, из какого собственно звания господин Тулузов: попович ли он, дворянин ли, чиновник ли? - добавил он, обращаясь к Аггею Никитичу.

- Говорят, вначале был мещанин, - объяснил тот, - потом стал учителем, служил после того в земском суде, где получил первый чин, и затем сделал пожертвование на улучшение гимназии ни много, ни мало, как в тридцать тысяч рублей; ему за это Владимира прицепили, и теперь он поэтому дворянин!

- О, проходимец, должно быть, великий! - воскликнул Егор Егорыч.

- Должно быть! - повторил и Аггей Никитич. - Но, говорят, он дальше того лезет и предлагает устроить при гимназии пансион для дворянских детей и просит только, чтобы его выбрали в попечители.

- Ну, это он шалит! - подхватил с азартом Егор Егорыч. - Я нарочно поеду для этого на баллотировку, и мы его с позором черняками закатаем! Скорее верблюд пролезет в игольное ухо, чем он попадет в попечители!