- Что ты подозревал? - спросила его gnadige Frau.

Сверстов не вдруг ответил жене, а поерошив многократно свою голову, наконец, проговорил:

- Мне Егор Егорыч, бывши еще холостым, говорил как-то раз шутя, что он многократно влюблялся только духом, а не телом; но тогда зачем же было жениться?..

- Отчего же не жениться? Неужели же необходимо, чтобы это было? проговорила, слегка покраснев, gnadige Frau.

- Необходимо, чтобы было! - восклицал доктор. - Это тебе все физиологи скажут.

- Вздор! - отвергла gnadige Frau.

- Нет, не вздор! - воскликнул доктор и счел за лучшее прекратить с старой бабой об этом разговор.

Недели через две потом они получили от Музы Николаевны письмо, которым она уведомляла их, что Сусанна Николаевна вышла замуж за Терхова и что теперь пока молодые уехали за границу, где, вероятно, пробудут недолго, и возвратятся на житье в Кузьмищево.

Понятно, что отъезд молодых на чужбину случился оттого, что Сусанне Николаевне по выходе ее замуж и в Москве было стыдно оставаться, как будто бы в самом деле она совершила какой-нибудь постыдный поступок.

XV

Прирожденный Миропе Дмитриевне инстинкт все влек ее далее. Не ограничиваясь отдачею денег в рост, она задумала быть хозяйкой. Для сей цели Миропа Дмитриевна наняла верхний этаж одного из самых больших домов на Никитской и разбила этот этаж на номера, которые выкрасила, убрала мебелью и над окнами оных с улицы прибила вывеску: Меблированные комнаты со столом госпожи Зверевой. Одним из первых, желающих посмотреть ее номера, явился тот же мизерный камергер, ее должник на столь значительную сумму. Каким образом могло это случиться, Миропа Дмитриевна сначала объяснить даже себе не могла, потому что с тех пор, как вручила ему десять тысяч, она в глаза его не видала у себя в домике на Гороховом Поле, а тут вдруг он, точно с неба свалившись, предстал пред нею. В первые минуты Миропа Дмитриевна подумала, не деньги ли заплатить пришел к ней камергер, но оказалось не то.

- Миропа Дмитриевна, вы квартиры открыли? - воскликнул он необыкновенно радостным голосом и с чувством поцеловал у нее руку.

- Да, - отвечала ему коротко и не совсем благосклонно Миропа Дмитриевна.

- Тогда я непременно желаю занять у вас два - три номера! - продолжал тем же радостным голосом камергер.

- Каким образом вы, такой богатый человек, - возразила ему немножко обеспокоенным голосом Миропа Дмитриевна, - станете жить в номерах, тем больше, что вы теперь, вероятно, уж женились?

- Слава богу, нет-с! - воскликнул камергер. - Imaginez[243], за меня хотели выдать девушку самого большого света, но которая уже имела двоих детей от своего крепостного лакея!

- Возможно ли это? - произнесла с недоверчивостью Миропа Дмитриевна.

- Очень возможно-с! Вы не знаете после этого большого света! проговорил с ударением камергер.

- Однако вы сами принадлежите к этому большому свету, - заметила ему не без ядовитости Миропа Дмитриевна.

- Я никогда душой не принадлежал свету! - отвергнул камергер как бы с некоторым даже негодованием. - Дело теперь не в том-с, а вы извольте мне прежде показать ваши номера!

Показывать номера для Миропы Дмитриевны было большим наслаждением, так как она сама была убеждена, что номера ее прехорошенькие; но камергер ей сказал даже еще более того: входя почти в каждый номер, он разевал как бы от удивления рот и восклицал:

- Это чудо, прелесть что такое! Смею вас заверить, что и за границей таких номеров немного.

- А вы бывали за границей? - спросила его Миропа Дмитриевна.

- Сколько раз, по целому году там живал! - соврал камергер, ни разу не бывавший за границей. - Но там номера существуют при других условиях; там в так называемых chambres garnies[244] живут весьма богатые и знатные люди; иногда министры занимают даже помещения в отелях. Но вы решились в нашей полуазиатской Москве затеять то же, виват вам, виват! Вот что только можно сказать!

- Мне приятно это слышать от вас, - проговорила Миропа Дмитриевна расчувствованным голосом.

Но когда затем они вошли в самый лучший и большой номер, то камергер не произносил уж определенных похвал, а просто стал перечислять все достоинства и украшения номера.

- Почти четыре комнаты, - говорил он, - зеркала в золотых рамах, мебель обита шелком, перегородка красного дерева, ковер персидский... Ну-с, это окончательно Европа! И так как я считаю себя все-таки принадлежащим больше к европейцам, чем к москвичам, то позвольте мне этот номер оставить за собою!

Миропа Дмитриевна сделала маленькую гримасу.

- Он довольно дорог по цене своей, - сказала она.

- А именно? - спросил камергер.

- Без стола сто рублей, а со столом двести, - запросила ровно вдвое Миропа Дмитриевна против того, сколько прежде предполагала взять за этот номер.

- Я согласен на эту цену, - проговорил камергер с тою же поспешной готовностью, с какой он прежде согласился на проценты, требуемые Миропой Дмитриевной; но она опять-таки ответить на это некоторое время медлила.

- И что же это, - проговорила она, потупляя немного глаза, - опять будет новый заем?

- Нисколько-с, - отвечал ей камергер. - Скажите мне только, за сколько времени вы желаете получить деньги?

- Чем за большее, тем лучше, - отвечала, улыбнувшись, Миропа Дмитриевна.

- За три месяца угодно?

- Извольте, - проговорила Миропа Дмитриевна, и камергер, с своей стороны, вынув из кармана довольно толстый бумажник, отсчитал из него шестьсот рублей.

- Merci! - сказала Миропа Дмитриевна. - Сейчас я вам расписку дам в получке.

- Ни, ни, ни! - остановил ее камергер. - Я завтра же перееду к вам; значит, товар я свой получил, а раньше срока, я надеюсь, вы меня не прогоните?

- Еще бы! - произнесла с благородством Миропа Дмитриевна.

Камергер невдолге переехал к ней в номер, и одно странным показалось Миропе Дмитриевне, что никаких с собой вещиц модных для украшения он не привез, так что она не утерпела даже и спросила его:

- А у вас на этом подзеркальнике ни часов, ни ваз никаких не будет поставлено?

- Никаких! У меня их было очень много, но возиться с ними по номерам, согласитесь, пытка, тем больше, что и надобности мне в них никакой нет, так что я все их гуртом продал.

- И на большую сумму? - входила в суть Миропа Дмитриевна.

- Тысяч на пять, - отвечал камергер.

- А камердинер у вас, конечно, будет, а может быть, и двое, продолжала Миропа Дмитриевна.

- Ни одного-с! - отрезал ей камергер. - Мне эти пьяницы до того надоели, что я видеть их рож не могу и совершенно удовлетворюсь вашей женской прислугой, которая, конечно, у вас будет?

- Но только не молоденькая и не хорошенькая, - заметила с лукавой улыбкой Миропа Дмитриевна.

- Этого не нужно, потому что сама хозяйка у нас хорошенькая, проговорил камергер.

- Скажите, какой комплимент! - ответила довольно насмешливо Миропа Дмитриевна.

Но камергера это не остановило, он стал рассыпаться пред Миропой Дмитриевной в любезностях, как только встречался с нею, особенно если это было с глазу на глаз, приискивал для номеров ее постояльцев, сам напрашивался исполнять небольшие поручения Миропы Дмитриевны по разным присутственным местам; наконец в один вечер упросил ее ехать с ним в театр, в кресла, которые были им взяты рядом, во втором ряду, а в первом ряду, как очень хорошо видела Миропа Дмитриевна, сидели все князья и генералы, с которыми камергер со всеми был знаком. Ведя из театра свою даму под руку, он высказался прямо, что влюблен в нее с первой же встречи с нею. Такого рода объяснение, которого Миропа Дмитриевна почти ожидала, тем не менее, смутило ее и обеспокоило: первый вопрос, который ей представился, искренно ли говорит камергер; но тут явилась в голове ее иллюзия самообольщения. "Конечно, искренно!" - подшепнула ей эта иллюзия. Как бы то ни было, однако Миропа Дмитриевна решилась не сразу сдаваться на сладкие речи камергера.