Застав жену на афинском вечере, Тулузов первоначально напугал ее, сказав, что она будет арестована, а лотом объяснил, что ей можно откупиться от этой беды только тем, если она даст ему, Тулузову, купчую крепость на деревню Федюхино, по которой значится записанным Савелий Власьев - человек весьма нужный для него в настоящее время. Екатерина Петровна, пристыженная и растерявшаяся, согласилась и на другой же день, как мы знаем, продала по купчей это именьице Тулузову, и затем супруги совершенно перестали видаться. Но так как вся Москва почти знала, что генерал-губернатор весьма милостиво взглянул на афинские сборища, то оные были возобновлены, и в них принялись участвовать прежние дамы, не выключая и Екатерины Петровны, которая, однако, к великому огорчению своему, перестала на этих сборищах встречать театрального жен-премьера, до такой степени напуганного происшедшим скандалом, что он не являлся более и на дом к Екатерине Петровне. Как бы на выручку ее из горестного одиночества на афинские сборища успел пробраться знакомый нам камер-юнкер и сразу же стал ухаживать за m-me Тулузовой. Конечно, такой мизерный господин для всякой женщины не большою был находкой; но по пословице: на безрыбье и рак рыба, сверх того, если принять в расчет собственное признание Екатерины Петровны, откровенно говорившей своим приятельницам, что она без привязанности не может жить, то весьма будет понятно, что она уступила ухаживаньям камер-юнкера и даже совершенно утешилась в потере красивого жен-премьера. Камер-юнкер, с восторгом занявший такого рода пост около m-me Тулузовой, оказался столь же, если еще не больше, трусливым по характеру, как и юный театральный любовник, так что всякий раз, когда бывал у Екатерины Петровны, то ему чудилось, что вот сойдет сейчас сверху скотина Тулузов и велит его отдуть палками. Чтобы спасти себя от подобного неприятного казуса, камер-юнкер придумал рассказывать Екатерине Петровне городские слухи, в которых будто бы все ее осуждали единогласно, что она после такого варварского с ней поступка мужа продолжает с ним жить, тем более, что она сама имеет совершенно независимое от него состояние. Сначала Екатерина Петровна возражала несколько и говорила, что разойтись с мужем вовсе не так легко, особенно с таким человеком, как Тулузов, потому что он решится на все.
- Тогда и против него надобно решиться на все! - возразил камер-юнкер.
- Но что же я ему могу сделать? - спросила Екатерина Петровна.
Камер-юнкер даже рассмеялся при таком наивном, по его мнению, вопросе ее.
- Все, что вы захотите! - воскликнул он. - Неужели вы не чувствуете, в какое время мы живем? Сколь ни грубый город Москва, но все-таки общественное мнение в подобных случаях всегда стоит за женщину.
Екатерина Петровна хоть соглашалась, что нынче действительно стали отстаивать слабых, бедных женщин, но все-таки сделать какой-нибудь решительный шаг колебалась, считая Тулузова почти не за человека, а за дьявола. Тогда камер-юнкер, как сам человек мнительный и способный придумать всевозможные опасности, навел ее за одним секретным ужином на другого рода страх.
- Наконец, - сказал он, - муж ваш, имея в виду седьмую часть вашего состояния, способен отравить вас!
Такое предположение Екатерину Петровну поразило.
- Как же он отравит меня? - спросила она. - Я никогда с ним не обедаю, ни чаю не пью вместе?
- Тем удобнее это сделать для него. Он подкупит повара и подложит вам какого-нибудь снадобья, а нынче такие яды изобретены, что на вкус не узнаешь...
- О, зачем вы меня так пугаете?! - произнесла укоризненным голосом Екатерина Петровна и для придачи себе храбрости выпила залпом стакан довольно крепкого нюи.
- Я делаю только логический вывод из того порядка вещей, каким вы обставлены... А разве вы сомневаетесь, что муж ваш способен сделать подобную вещь?
- Нет, я не то, что сомневаюсь... - произнесла Екатерина Петровна, и так как была с несколько уже отуманенной головой, то рассказала своему обожателю о подозрениях в личности Тулузова, а равно и о том, что об этом даже началось дело, от которого Тулузов до сих пор увертывается.
- Где же это дело производится? - спросил камер-юнкер с явным удовольствием: ему весьма было бы приятно поймать Тулузова по какому бы то ни было делу и упрятать его подальше.
- Не знаю! - отвечала Екатерина Петровна.
- Кто ж, по крайней мере, это дело начал и возбудил? - расспрашивал камер-юнкер.
- Это один мой родственник по первому мужу, Марфин, который давно вредит Тулузову.
- А где теперь этот родственник?
- В Москве.
- Но не можете ли вы поехать к нему и расспросить его о деле вашего мужа?
- Нет, - отвечала, отрицательно мотнув головой, Екатерина Петровна, после истории с нашим афинским вечером Марфин, вероятно, меня не примет.
На этом кончилось совещание камер-юнкера с Екатериной Петровной, но она потом не спала всю ночь, и ей беспрестанно мерещилось, что муж ее отравит, так что на другой день, едва только Тулузов возвратился от генерал-губернатора, она послала к нему пригласить его придти к ней.
Василий Иваныч, предчувствуя заранее что-то недоброе для него, пошел на приглашение супруги неохотно. Екатерина Петровна приняла его гневно и величественно и с первого же слова сказала ему:
- После всех ваших проделок против меня вы, надеюсь, понимаете, что продолжать мне жить с вами глупо и неприлично...
Тулузова сильно покоробили эти слова.
- Какую же проделку мою вы разумеете?
- Да хоть последнюю, которою вы осрамили меня на всю Москву, отвечала, злобно взглянув на мужа, Екатерина Петровна.
- Это, конечно, был неосторожный и необдуманный поступок с моей стороны, - отвечал он, едва выдерживая уставленный на него взгляд жены.
- А мне, напротив, он показался очень обдуманным и выгодным для вас! подхватила, с тою же злостью рассмеявшись, Екатерина Петровна. - Я заплатила вам за нею двадцатью душами, в числе которых находится любимец ваш Савелий Власьев.
Она знала через людей, что Савелий Власьев постоянно расспрашивал у всех об образе ее жизни и обо всем, конечно, докладывал барину.
- Если вам угодно, я вам заплачу за эти двадцать душ, - продолжал Тулузов, видимо, желавший на этот раз поумилостивить Екатерину Петровну.
- О, нет, зачем же? - воскликнула она. - Если бы я стала получать с вас все ваши долги мне, вам пришлось бы много заплатить; и я теперь требую от вас одного, чтобы вы мне выдали бумагу на свободное прожитие в продолжение всей моей жизни, потому что я желаю навсегда разъехаться с вами и жить в разных домах.
Тулузов, кажется, вовсе не ожидал услышать такое решение со стороны жены.
- Но, Катерина Петровна, - произнес он почти жалобным голосом, - это будет новый скандал, за который меня и вас опять обвинят.
- Скандалов я не боюсь, - возразила она по-прежнему злобно-насмешливым тоном, - я столько их имела в жизни, как и вы, я думаю, тоже!..
- У меня не было в жизни скандалов, - имел наглость сказать Тулузов, так что Екатерина Петровна не удержалась и презрительно засмеялась при этом. - Но главное, - продолжал он, - какой мы предлог изберем для нашего разъезда? Если бы произошло это тотчас же за последним несчастным случаем, так это показалось бы понятным, но теперь, по прошествии месяца...
- Время тут ничего не значит! - перебила его Екатерина Петровна. Сначала я была ошеломлена, не поняла хорошо; но теперь я вижу, какую вы ловушку устроили для меня вашим неосторожным поступком.
- Я в этом поступке моем прошу у вас прощения, - попробовал было еще раз умилостивить жену Тулузов.
- А я вас не прощаю и не извиняю, - ответила та ему, - и скажу прямо: если вам не угодно будет дать сегодня же бумагу, которую я требую от вас, то я еду к генерал-губернатору и расскажу ему всю мою жизнь с вами, - как вы развращали первого моего мужа и подставляли ему любовниц, как потом женились на мне и прибрали к себе в руки весь капитал покойного отца, и, наконец, передам ему те подозрения, которые имеет на вас Марфин и по которым подан на вас донос.