Все собрание произведений Эдгара Поэ мы могли бы назвать книгою психических превращений – метаморфоз. Он не поражает нас нигде и никогда богатством типов, разнообразием индивидуальностей. Перед нами проходит все тот же, неизменно один и тот же человек, но забрасываемый судьбою в такие разнообразные положения и обстоятельства, что перед нами проносится целый ряд психических его метаморфоз, по фантастической чудесности своей отнюдь не уступающих знаменитым «метаморфозам» Овидия, где чудесному видоизменению подвергается одна только внешняя форма, оболочка человечности.

Восстановить перед читателями весь ряд психоз, рассмотренных и воспроизведенных нашим писателем, воссоздать перед ними всю его психологию, – было бы делом целого исследования, целого трактата. Время и место позволяют нам остановиться только на новых существенных ее моментах. Мы можем представить только некоторые отрывки этой психологии, а потому, естественно, и не можем связать их в одну общую систему, хотя такая систематичность и была бы, может быть, более или менее возможной.

Всем, разумеется, известен художественный миф о царе-ваятеле Пигмалионе, который, создав из мрамора женщину, вполне соответствующую присущему ему идеалу внешней красоты, достиг упорными молитвами своими и стенаниями того, что боги вложили в нее жизнь и душу. К сожалению, миф и останавливается на том, что именно, какие качества и явления должны были прибавить боги произведению Пигмалиона для того, чтобы из мраморного и вещественного оно сделалось живым и душевным. Этот недостаток мифа пытался восполнить французский мыслитель Кондильяк для иллюстрирования своей весьма скудной и жалкой психологии. Он берет точно также статую, мысленно оживляет ее и затем придает ей одну за другой все основные психические способности, необходимые для того, чтобы сделать из нее полного человека. Всю совокупность психического мира составляет, таким образом, психический дефицит оживотворенной статуи. Так поступал Кондильяк с чисто научною целью. Совершенно противоположное производит Эдгар Поэ с целью чисто художественной. Он берет настоящего, живого человека и отнимает у него одну за другой все непосредственно связанные с материальною жизнью психические способности. Он рассматривает человека в его разложении, в процессе физического умирания, чтобы уяснить и постигнуть загадку и тайну жизни. Таково, между прочим, содержание двух его художественных произведений: «Правда о казусе г. Вальдемара» и «Разговор между Моносом и Уной». И в том, и в другом случае смерть, как постепенное умирание, рассматривается как чисто психологический процесс. Мы имеем перед собою психологию смертей в лирическо-художественном изображении (психологией умирающего занимались очень немногие художники и очень немногие психологи; причины такого упущения, разумеется, более нежели понятны).

Наиболее материальным образом затрагивается и анализируется мучительный психологический процесс умирания в рассказе «Правда о казусе с г. Вальдемаром». Суть рассказа или точнее фабула его заключается в том, что некий г. Вальдемар, обреченный врагами на близкую и неизбежную смерть, разрешает друзьям своим, в том числе и автору, воспользоваться последними минутами его для магнетического опыта. Он сам уведомляет их запискою, когда минуты его «уже окончательно сочтены». Само собою разумеется, что магнетизм является для Поэ только чисто внешним условием фабулы. Мы говорили уже, что для психологического своего анализа он любит ставить человека в самые фантастически-невозможные внешние положения и обстоятельства. Так и теперь несчастный г. Вальдемар силою магнетизма поддерживается в жизни только для того, чтобы давать ответы на задаваемые ему вопросы.

– Спите ли вы? – спрашивают его, например.

– Да, я сплю, – отвечает он. – Не будите меня! Оставьте меня умереть таким образом.

Засим следует страница патологического описания.

– Чувствуете ли вы себя дурно? – спрашивают его по прошествии некоторого времени.

– Дурно? Нет! Я умираю.

Так следуют один за другим вопросы, и при каждом ответе чувствуется все большее и большее ослабление воли. При каждом ответе замечается, что умирающий должен производить все большие и большие усилия, чтобы собрать свою волю, доставить ей надлежащую интенсивность и напряженность. Наконец на повторенный вопрос – спит ли он – уже после значительного промежутка времени раздается слабый, медленно артикулируемый и как бы издалека приносящийся ответ:

– Да… нет… Я спал… а теперь… теперь я умер.

Впечатление, производимое рассказом на читателей, совершенно соответствует тому впечатлению, которое – по удостоверению нашего автора – произвели слова эти на всех присутствующих: впечатление ужаса и омерзения. Нечего, кажется уже и говорить о том, что художественное значение рассказа этого имеет только чисто отрицательный характер.

– Ради самого Бога! – восклицает, наконец, г. Вальдемар. – Скорее, скорее усыпите меня или скорее разбудите меня! Я уже сказал вам, что я умер.

Так в продолжение целых месяцев чуждою волею, через посредство магнетизма, поддерживалось оживленное состояние г. Вальдемара; прекратилась магнетическая струя – и труп почти моментально разложился.

Мы упомянули о рассказе этом только для того, чтобы охарактеризовать волю, как непосредственное звено между жизнью и смертью. Чем сильнее напряжение воли, тем больше жизни в человеке; чем слабее воля, тем более близится смерть; отсутствие воли – момент смерти. Перенесение через посредство таинственной магнетизации элемента чужой воли в организм человека искусственно поддерживает в нем подобие жизни.

Если Поэ подробно рассматривает процесс умирания человека, то его интересует не смерть, не загробное состояние, таинственная загадка жизни – одна из основ психологии живого человека. Он стремится постигнуть психологию жизни через постепенное устранение всех остальных, усложняющих представление, психических явлений, которые постепенно замолкают в умирающем человеке. Кондильяк для иллюстрирования своей психологии оживляет статую – наш автор постепенно умерщвляет живого человека и наконец оставляет в нем жизнь и одну только жизнь, чтобы сделать ее единственным предметом своего анализа. Разрушая всю психическую ткань, он стремится получить истинную психическую основу.

В «Разговоре между Моносом и Уной» умерший ранее Монос так описывает психический переворот, причиненный в нем смертью.

«Я более не дышал. Пульс был неподвижен. Сердце перестало биться. Волнение не исчезло совсем, но оно было бесследно. Чувства мои продолжали действовать, но они были неясны, неопределенны, смущенны… Все чувства как бы постепенно смешивались в одно… Передо мной носились фантастические цветы, роскошнее всех тех, которые можем мы видеть на этой старой земле… Наконец и эти чувства исчезли… И тогда-то из крушения и хаоса естественных чувств во мне как бы выделилось шестое чувство, всецело совершенное. В действовании его находил я странное наслаждение, хотя и наслаждение чисто физическое, так как разум не принимал в нем никакого участия. Всякое движение животного существа окончательно прекратилось. Ни одна фибра не содрогалась, ни одна артерия не колебалась, ни один нерв не дрожал. Но мне казалось, что в мозгу моем народилось нечто, не могущее быть обозначено никаким человеческим словом. Позволь мне назвать это колебанием мысленного маятника. То было нравственное воплощение абстрактной идеи о времени… Все, что человек называет чувством, слилось в одно сознание существования и в одно единственное и неизменное чувство продолжения во времени».

Обыкновенно психологи начинают анализ психической жизни так: вначале – говорят они – было то-то и то-то, т.-е. та или другая психическая основа, в силу которой могли возникнуть и осуществиться все остальные известные уже нам психические явления. Поэ берет дело с конца. Он старается указать нам на то, что остается последним в психическом человеке. Так ли именно или иначе совершается процесс умирания в человеке, в сущности, для него, как и для нас, совершенно безразлично. В сущности, важно только найти primum morens – первого двигателя психической жизни, которое остается и postremum morens – последним двигателем. Все остальное – только художественная и научная фикция. Итак, напряженность воли, сознание своего существования или, точнее, самочувствие и чувство «колебания мысленного маятника» – чувство времени; таковы для Эдгара Поэ существенные основы всей психической жизни. Только тот, кто сам корпел над психологическою работою, кто сам мучился над разрешением великой задачи, пытался разгадать тайну души человеческой, поймет и оценит важность того, что высказано в этих немногих и простых словах.