Общий крик потряс стены и первого и второго доков.

На площадке американского дока прямо перед Седых и Степаном Григорьевичем стояли два человека. Один из них, высокий, с длинным лицом и тяжелым подбородком, был уполномоченный президента по управлению делами Концерна плавающего туннеля, возобновившего свою деятельность с помощью субсидии государства. Протянув вперед руку, инженер Герберт Кандербль сказал, обращаясь к человеку, стоявшему рядом с ним:

— Прошу вас, сэр! Право пройти туда первым принадлежит вам.

Почти седой, бородатый человек с молодым еще лицом двинулся вперед и с улыбкой перешагнул выступ, разделявший теперь две металлические площадки.

Степан Григорьевич смотрел на него, не веря своим глазам.

— Андрей! — вдруг крикнул он и с неожиданной для него порывистостью бросился в объятия брата.

Шум пронесся по толпе.

— Андрей Корнев!!!

— Андрей Григорьевич!

— Откуда?

Иван Семенович Седых стоял с довольным видом и подмигивал Коле:

— Ну как? Пришелся по вкусу мой сюрприз, а? Братья обнялись на стыке двух доков, а по обе стороны стояли точно две стены — русские и американцы.

Коля шагнул вперед. Навстречу ему вышел американский рабочий. Он протянул руку Коле и сказал:

— Сэм Дикс.

Коля поднял палец вверх:

— Подожди! Ведь ты первый американский рабочий! — Он полез в карман и вынул оттуда обкуренную старую трубку. — Вот на, бери! Это тебе подарок… Понимаешь, подарок от Сурена Авакяна.

Сэм Дикс непонимающе смотрел на трубку и вдруг расплылся в улыбке:

— О-о! Мистер Авакян! Мистер Авакян! Презент! Благодарю вас очень! Благодарю вас!

Он обернулся к американским рабочим и, показав им трубку, что-то сказал.

— Гип, гип, ура! — закричали американцы.

Степан Григорьевич держал брата за обе руки, словно не хотел никому его уступать:

— Пойдем… пойдем ко мне вниз… Нам надо поговорить… Я хочу все, все знать… У меня найдется несколько свободных минут, пока соединяют туннели. Пойдем же, Андрюша…

Андрей смотрел по сторонам, одновременно и возбужденный и смущенный. Его счастливые глаза перебегали с труб туннеля на толпу и обратно; на щеках пылали красные пятна.

— А ведь закончили! Закончили все-таки Арктический мост! — обращался он ко всем сразу.

В русском доке грянул оркестр. В ответ задребезжал джаз из американской части туннеля…

…Братья были одни в кабинете Степана Григорьевича. Степан усадил брата в свое любимое вращающееся кресло, а сам расхаживал тяжелыми шагами, слушая сбивчивый рассказ Андрея. Когда тот на мгновение замолчал, Степан подошел к нему сзади и осторожно погладил его мягкие седые волосы. Андрей с улыбкой оглянулся на него. Большой, крепкий, все такой же сильный, Степан стоял перед ним, как гранитная скала, выдержавшая все яростные удары океанских бурь.

Когда Андрей говорил об О’Кими, Степан вдруг сказал:

— Узнав о твоей гибели, Аня ушла со строительства Арктического моста. Сейчас она крупный работник, не, давно назначена директором Института реактивной техники.

— Почему ушла? — живо спросил Андрей.

— По-видимому, со строительством моста у нее было связано много потрясений.

— Она… она горевала обо мне?

Степан Григорьевич пожал плечами:

— Во всяком случае, замуж за Кандербля она не вышла.

— Замуж? За Кандербля?

— Да. Она категорически отказала ему.

— Она отказала Кандерблю?

— Да. И мне также, — невозмутимо ответил Степан.

— Тебе? Впрочем… я ведь знаю… Ты воспитываешь детей Дениса.

Дверь без стука открылась. На пороге стоял курносый, веснушчатый, торжествующий Коля Смирнов.

— Пожалуйте наверх, товарищи! Все уже готово. Туннель полностью собран.

— Собран уже? Так пойдем же скорее! — заторопился Андрей.

— Пойдемте, Андрей Григорьевич. Я свой предпоследний шов уже заварил. Комбайн отодвинул. Теперь вам последний шов варить.

— Мне? Последний шов? — переспросил Андрей.

Коля кивнул головой:

— Самое почетное дело. Вы задумали Арктический мост, Андрей Григорьевич, так сказать, всю кашу заварили, вам и последний шов заваривать. Только что на митинге там, вверху, так решили.

Андрей поднялся с места. Руки его, прижатые к груди, заметно дрожали. Он подошел к Коле и, крепко обняв его, поцеловал.

Степан, бледный, без кровинки в лице, молча стоял сзади.

Когда ничего не замечавший Андрей вышел следом за Колей в коридор, Степан поднял в воздух вертящееся кресло и со всего размаха бросил его на пол. С грохотом покатилось оно по металлическому полу и ударилось о стол.

Расставив ноги и напряженно наклонив голову, Степан тупо глядел на сломанное кресло.

И вдруг все его тяжелое, крепкое тело обмякло. Голова повисла, спина сгорбилась.

Когда он, сутулясь, едва волоча ноги, шел по центральному залу, рабочие охотно уступали ему дорогу.

Он остановился у перил и тяжело оперся на них. Прямо перед ним на трубе туннеля стоял счастливый Андрей. Он уже заварил шов на одном стволе и заваривал теперь на другом. Заметив брата, Андрей выпрямился и улыбнулся. В одной руке он держал синее стекло, в другой — электрод. Он искал взглядом глаза брата, но тот круто повернулся и, толкая рабочих, почти выбежал из зала.

Глава третья

«ПОДМОСТНЫЙ КОРОЛЬ»

На конечной остановке нью-йоркского трамвая водитель, он же кондуктор, обычно куда-нибудь уходит. Двери в трамвай открыты, и пассажиры могут занимать места. Поднявшись на переднюю площадку, они проходят мимо металлической копилки, висящей около кресла вагоновожатого. В эту копилку каждый опускает никель, а копилка в ответ удовлетворенно звякает.

Если на обычной остановке входящий пассажир, считаясь с внимательным взглядом вожатого, обязательно опустит никель, то на конечной остановке, когда вожатого нет, плата за проезд целиком лежит на совести входящего…

Прозвучали два звонка. Два американца — один огромный, грузный, другой помоложе, худощавый, развязный — заняли последние места.

Трамвай качнуло. Кто-то тяжелый встал на подножку. Полный человек, прекрасно одетый, в модной мягкой шляпе, как-то странно втянув голову в плечи, прошмыгнул в вагон. При его появлении звонка не раздалось. Вероятно, он забыл опустить никель.

Двое прежде вошедших американцев переглянулись. Тот, что был помоложе, ухмыльнулся и подмигнул старику.

Трамвай наполнялся. Пришел и вожатый. Он внимательно оглядел пассажиров. Никто не внушал ему подозрений. Пневматические двери закрылись, и трамвай двинулся.

Несмотря на бесчисленные автомобили, автобусы и линии подземки, трамвай все же остался в Нью-Йорке равноправным видом транспорта, незаменимым для пассажиров победнее. От старого трамвая он отличался только отсутствием воздушных троллей и токосъемной дуги. Моторы питались током от трех рельсов, лежащих прямо на мостовой. Американцы считали выгодным применять низкое напряжение, отказавшись от загромождающей улицу воздушной сети.

В трамвае было уже много народу. Люди входили и выходили. Неизвестный элегантный джентльмен продолжал закрываться газетой, как будто боялся, что его могут узнать.

— А ведь я знаю, кто это, — заметил молодой своему грузному спутнику. Он наклонился и что-то прошептал.

Старик удивленно посмотрел на молодого, потом перевел глаза на красную со складками шею закрывшегося газетой человека.

— Не может быть! — ужаснулся он. — Подмостный король — и в трамвае!

Молодой презрительно пожал плечами:

— Если вы, отец, не верите, то давайте пересядем на его скамейку! Я думаю, что ему придется нас узнать.

— Пожалуй, — согласился старик.

Трамвай то весело бежал по улицам, то скучал на перекрестках у светофора.

Два американца пересели к загадочному джентльмену, которого один из них называл «подмостным королем».

Неизвестный, перелистывая газету, чуть приоткрыл лицо.

— Ба! Мистер Медж! Кого я вижу! — воскликнул старик.