Стрелец бросился на Кудреванку, замахиваясь бердышом.

– Не балуй, зелен кафтан! О мужицкую кость бердыш затупишь! – увернулся Кудреванко и вырвал у стрельца бердыш.

– Шибай его из пищалей! – закричал стрелецкий голова.

Стрельцы кинулись к, пищалям, закопошились с кремневыми курками. Кудреванко заметил новую опасность и помчался к башенным воротам.

– Бабы, а не стрельцы! – крикнул Остафий. Звякая саблей, звеня шпорами, он скатился с крыльца, вырвал из-за пояса пистолет, выстрелил.

Над крышами домов взвились голуби, люди испуганно шарахнулись от крыльца. Солевар остановился, обернулся.

– В долгу не останусь, голова! – крикнул он, взмахнув блеснувшим на солнце бердышом, и скрылся в черной пасти башенных ворот.

3

Посадник ревел быком, ругая Остафия, голова таскал стрельцов за бороды, только старица была спокойна и сказала негромко:

– Пущай его. Далее Прорвы не убежит и наших рук не минует.

– Чей черед? Выходи! – проворчал посадник, глядя на толпу.

И вдруг затрещал будильник на подносе. Люди испуганно шарахнулись назад. Вздрогнула и старица, отплюнулась сердито:

– Тьфу на тебя, окаянный! Истинно голос дьяволов! А посадник поднялся быстро со скамьи и сказал весело людям:

– Бредите по домам, спасены души. Часомерие шабаш прозвонило. Щи готовы, обедать пойду. Люди загудели:

– Пожди, милостивец!.. Разбери наше дело. По неделе к тебе ходим!

– Шабаш, конец обедне! – замахал руками посадник. – Эва, сказал – пожди! С вами делов повыше усов. Щи остынут, кулебяка охолодает, а она только тепленькая хороша. Идите, говорю! Завтра приходите.

– И стрельцы пущай к щам и каше идут. Отпусти их, – сказала старица посаднику и обернулась к стоявшим за ее спиной парням и монашкам. – Вы тоже уходите, а ты, поп Савва, отойди подале в сторонку. Иди к собору, помолись. Нужен будешь, позовем,

Когда двор опустел, старица сползла с крыльца и села на лавку под лиственницей. Потянула за рукав посадника:

– Садись, не спеши.

– А кулебяка? – жалобно прогудел тот.

– – Истинный ты Густомысл дубинноголовый! – с презрением сказала старица. – В башке у тя не мозги, а тесто перекисшее. С мирскими-то как?

– А что с мирскими? – уставился на нее посадник. Старица махнула безнадежно рукой. Провела внимательным, недобрым взглядом по пленникам.

– Давненько мы мирских не видели. После Васьки не забредали они к нам. А чего расхристанные ходите? Пугвы где? – ткнула она посохом в расстегнутые кителя летчика и мичмана.

– Пуговицы стрельцы ваши пообрывали, – проворчал раздраженно Птуха. – Папуасы они у вас или марсиане из «Аэлиты» графа Алексея Толстого. Интересовались, бабуся, такой художественной литературой?

Старица ответила ненавидящим взглядом и повернулась к голове:

– Спрашивай, Остафий.

Сухая, хищная искра сверкнула в глазах стрелецкого головы.

– Ты отвечай! – ткнул он пальцем в капитана, – Отколе к нам пришли?

– Из мира, как у вас тут говорят. С Руси.

– Зачем пришли?

– Мы не к вам шли. В тайге заблудились.

– Куда шли?

– А какое твое собачье дело, куда мы шли да откуда шли? – выкрикнул вдруг разозленно мичман. Ему трудно уже было сдерживаться: его взвинтило все, что он увидел и услышал на посадничьем дворе.

Остафий вскочил, выдергивая из ножен саблю. Капитан локтем отодвинул выдвинувшегося вперед Птуху и ответил голове:

– Домой шли, ясное дело.

– Юлишь-виляешь, мирской! – начал злиться голова. – А ребятенок зачем с вами?

– Это мой брат, – сказал Виктор. – Куда я, туда и он.

– Как нашу Прорву-матушку прошли? Капитан подтянул не спеша спустившиеся голенища брезентовых сапог и ответил коротко:

– Ногами. Вот этими.

– Кто вас вел? – крикнул посадник. – Говори, или кнутом заставлю!

– Никто не вел. Сами прошли. Ходят ведь люди через вашу Прорву и галоши носят, – указал Ратных на ноги посадника.

Тот испуганно дернул ноги под лавку.

– Може, кто и ходит, а остальным не пройти, – сердито проворчал он.

– По чертежу, чай, шли, – заговорила старица. – Шарили их стрельцы?

– Шарили. Ни чертежа, ни бирки, ни доски с зарубками или резами – ничего такого не нашли, – ответил голова.

Капитан и Косаговский обменялись взглядами: «Про самолет не знают. Хорошо!»

– Шут их разберет! – сказал нерешительно Остафий. – Може, и правда заблудились, как Васька Мирской. А правды от них, вижу, не добьешься.

Старица, прикрыв ладонью глаза и запрокинув голову, долго смотрела на мирских.

– Ишь взгляд какой! Будто рогатиной в грудь ты-

чет! – указала она пальцем на Сережу. – Мал, дьяволенок, а злющ! Видать, крепкую душу малец имеет.

Шумя каленым черным коленкором мантии, Нимфодора поднялась со скамьи.

– Молиться мне пора. Пойду я.

– Ас мирскими-то что будем делать? Ума не приложу, – жалостно спросил посадник.

– С кашей ешь! – дернулись в глумливой усмешке губы старицы. – Опять в пень встал? Что с ними делать, не нам с тобой решать.

– Знамо, знамо! Не нам решать, – согласился поспешно, заметно оробев, посадник.

Ратных, Косаговский и Птуха снова переглянулись удивленно: «Кого испугался всесильный посадник? Кто будет решать нашу судьбу?»

– Попу Савве сдай мирских, – продолжала старица. – Для этого я и оставила его на дворе. На Савву можно положиться.

Старица, никого не удостоив взглядом, ушла в хоромы.

– И то! – повеселел посадник и крикнул: – Поп, подь сюды!

– Тута я, владыка! – подлетел Савва на полусогнутых коленях.

– Веди мирских к себе. У тебя им постой будет.

– Владыка, красно солнышко! Помилуй! – вдруг зарыдал поп отчаянно и фальшиво. – Чему нас мудрые старицы учили? «С мирским, как с псом поганым, не ешь, не дружись, не бранись».

– Пшел, притвора! – замахнулся на попа Густомысл. – Не рони слезу напрасно, не верим. Васька Мирской кто был? Не скоблено рыло? И жил у тебя года, почитай, три. Веди!..

…Когда мирские с попом вышли из Детинца, они увидели ждавшего их Будимира Повалу. Он пошел вместе с ними и долго молчал, поглядывая на мирских. Потом сказал, улыбаясь светло:

– Шибко ноне новина старину гонит. Умные речи, смелые думы в народе ходят. Вон как Кудреванко-то сказал: жди нового Василия Мирского!

– Долга, брат, песня, – нахмурился капитан и, косясь на шедшего впереди попа, спросил тихо: – Где живешь-то?

– В Кузнецком посаде. Спроси старосту Будимира Повалу, всяк покажет. А как твое-то имя? Как в поминанье записать, коли молиться за твое здоровье вздумаю?

– Степаном меня зовут.

– Хорошее имечко! – Будимир вдруг заволновался. – Погодн-ка! Уж не ты ли и будешь тот мирской, который нас на Русь выведет? По народной примете так должно быть: мирской нас из здешней кабалы выведет, – серьезно и с надеждой посмотрел кузнец на капитана.

Капитан поднял брови, но ничего не сказал, думая о чем-то. После долгого молчания спросил:

– А солевара Кудреванку можно будет повидать? Где они соль варят?

– Далеконько, на соленом озере. Слобода Усолье называется. Найдем и Кудреванку, не бойсь!

Кузнец неожиданно остановился и сказал тревожно, глядя на бегущего навстречу человека.

– Мишанька Безмен бежит, ученик мой. Что у вас стряслось, Миша? – не вытерпев, крикнул он.

Мишанька, молодой парень с проступающей тенью бородки, с сереньким пушком на верхней губе, будто пил он молоко и не вытер губы, заговорил, понизив голос до полушепота:

– Ничего у нас не стряслось, дядя Будимир. А меня кузнецы послали узнать, почему ты долго из Детинца не возвертаешься? Ежели бы посадник что недоброе с тобой сделал, мы бы всем посадом в Детинец грянули!

– Не тронул меня Густомысл. А на белое железо, Мишанька, кузнецам придется идти. Рано еще нам борзиться. Ну, погоди, посадник!.. – взмахнул Будимир клещами и повернулся к капитану: – Ты, Степан, худо о кузнецах не думай, хоть и покоримся мы на сей раз Детинцу. Кузнецы – народ крепкий, нас и зубилом не возьмешь! Однако прощайте, мы в посад пойдем.