— Кэшью, — прошептал Коннор, — спустите собак с поводков.

— Чтобы они нарвались на пулю? Да?

— Лучше пусть они, чем мы.

— Мои девочки...

— Вы говорили о твердой ставке — какая бы она ни была, я удвою ее.

— Даже двойная оплата не возместит потерю чистокровной собаки.

— Если придется, возмещу потерю из своего кармана. Спускайте.

Кэшью стал возиться с ошейниками. Собаки, хоть и дрожали от азарта, были хорошо воспитаны и не двигались, даже когда ошейники оказались сняты. Потом Кэшью похлопал самую крупную по дрожащему крестцу — «Искать!» — и все три мгновенно бросились по следу, приходя в неистовство.

Коннор наблюдал, как они носились, принюхиваясь, среди разбросанных камней, пока не сошлись в одной точке.

Они стояли, опустив морды, тяжело дыша, всем своим видом выражая торжество и разочарование.

Не раздалось ни единого выстрела. Если Роберт был там, то мертвый или без сознания.

Коннор прошел мимо Кэшью, оставшегося в безопасности среди деревьев. И зашагал по поляне, Магиннис, Харт и Вуделл следовали по пятам.

Камни были скользкими, шаткими, и Коннор по пути к ждущим собакам несколько раз оступался.

Потом остановился, луч его фонарика, пройдя между собаками, высветил узкое отверстие в земле.

Он подошел поближе, рискнул взглянуть. То был карстовый провал, идущий вертикально вниз.

Роберт там, внизу. Эрика тоже. Он спрятал ее под землей.

Остальные трое подошли к нему.

— Что это, черт возьми? — прошептала Магиннис.

Одна из собак, которую, видимо, звук шепота подстрекнул нарушить тишину, негромко, беспокойно заскулила.

— Вход в пещеру, — ответил Коннор, — или в целую систему пещер.

— Точно. — Харт широко раскрыл заблестевшие глаза. — Пещеры Барроу. Дед рассказывал мне про них. По его словам, вход туда в давние времена закрыло оползнем. Я не знал, верить ему или нет.

— Ну вот, теперь знаешь, — сказал Коннор и большим пальцем включил рацию. — Тим? Слышишь меня?

— Слышу, шеф.

— Мы нашли то, что искали. Это сеть подземных пещер. Повторяю, подземных пещер. Чтобы войти в них, нужно спуститься на десять — пятнадцать футов. У тебя нет веревки в машине?

— Нет, шеф, не должно быть.

Коннор глянул на Магиннис.

— У вас?

— Веревки? Нет.

Харт и Вуделл тоже покачали головами.

Коннор напряженно задумался. Нужна веревка или что-то наподобие — связанные ремни, одеяла или...

— Кэшью, — позвал он оставшегося в темноте человека. — Идите сюда. И захватите поводки.

Эрика противилась, упиралась на каждом шагу, но ее усилия не могли даже замедлить движения. Роберт, подталкивая, вел ее боковым проходом к тронному залу, лампа в его правой руке широко раскачивалась, обдавая известняковые стены волнами света.

Прямо впереди показалось отверстие, ведущее в грот. Эрика стала сопротивляться сильнее. Если б только она могла вырваться...

В зале свет лампы упал на стол, Эрика увидела ремни, свисающие вываленными языками, брызги крови на древесине и на полу и с неистовым яростным криком взбунтовалась против власти брата над ней, всем своим существом отказываясь снова ложиться на этот стол, принимать предопределенную Робертом участь.

Ее поворот всем телом застал Роберта врасплох, хватка его ослабла, Эрика почувствовала это и вырвалась.

Выход был близко, но достичь его она не смогла. Роберт по-тигриному быстро оказался у нее на пути, в одной руке он по-прежнему держал лампу, другая молниеносно взлетела к ее челюсти.

Удар отбросил Эрику в сторону, больное колено едва не подогнулось, она зашаталась, и он толкнул ее на стол.

Эрика упала на покатую столешницу, прижав к ней собственной тяжестью связанные руки, дышала она тяжело, голова кружилась.

— Глупая мерзавка!

Роберт выхватил из рукава нож, бронза засверкала, острие устремилось к ее лицу и замерло в дюйме от переносицы. За лезвием маячило его лицо, бородатое, раскрасневшееся, обрамленное косматыми каштановыми волосами, губы растянулись, обнажив в оскале желтые зубы.

— Перестань сопротивляться. Это конец. Неужели не понимаешь? Конец!

И Эрика, цепенея, поняла, что он прав.

Да. Конец.

Спасения нет. Если она побежит, он ее догонит. Если станет сопротивляться, одержит верх. Если спрячется, отыщет.

У нее не осталось ничего, ни выбора, ни выхода.

Будущим был нож в его руке. И только.

— Хорошо, Роберт, — прошептала она таким тихим, опустошенным голосом, что он показался ей чужим. — Хорошо.

Он пристально смотрел на нее несколько секунд, затем кивнул, явно довольный тем, что больше она не доставит ему хлопот. Медленно попятился, поставил лампу на тот каменный столик, где стояла другая, и пошел в глубь зала.

Какое-то время Эрика была не способна ни думать, ни шевелиться. Потом повернулась на бок и посмотрела на него сквозь какую-то дымку.

Роберт стоял на коленях у шкафчика, низко нагнувшись к чему-то лежащему на полу, скрытому от нее его корпусом и косо падающими тенями. Ножа, рассеянно отметила она, уже не было в его руке. Но он не оставался безоружным. За пояс его брюк возле бедра был засунут револьвер. Она даже не видела его раньше.

Он может застрелить ее в любой миг. Но, разумеется, не застрелит. Она жертва какому-то неизвестному богу, которого Роберт хочет умилостивить. Она не может быть осквернена. Она должна быть чистой. Чистой...

— Ты не добьешься своего, Роберт, — негромко сказала Эрика, слова казались ей липкими, будто тесто. — Я не та, кто тебе нужен.

— Та. Замолчи.

Он возился с лежащей в темноте вещью.

— Нет. — Говорить было трудно. Язык распух и плохо повиновался. — Я не... не партенос.

— Не говори ерунды.

— Это правда. Ты говорил, что я никому не смогу отдаться. Что я... литой металл. Холодный камень. Но теперь это не так. Я переменилась. Я взрослая. Тебе нужен кто-то не от мира сего. Я уже не такая, Роберт, не такая.

Роберт встал, повернулся, и Эрика увидела, что на нем та самая маска, которую она распознала на ощупь в темноте, стилизованная под античную.

Бычья морда. Угловатая, странная, с искаженными пропорциями, слишком большими глазами под громадными надглазьями, с нарисованным краской ртом.

От углов маски поднимались рога, не деревянные, а отростки оленьих, обладателя их Роберт, должно быть, выследил и убил. Тонкие, изогнутые, гладкие, мерцающие в оранжевом свете лампы.

Человек-бык. Минотавр. Образ, зловеще уместный здесь, в этом каменном лабиринте.

— Ты не переменилась, — сказал Роберт из-за маски, голос его звучал приглушенно, потусторонне. — Не могла перемениться.

— Посмотри на меня. Как следует посмотри. Увидишь.

Роберт с видимой неохотой сделал шаг, другой, склонился над ней, она уставилась в глазные прорези маски и встретила его мерцающий взгляд.

И он понял. Эрика уловила в его глазах проблеск осознания, внезапное уразумение того, что она уже не та, какой была.

— Я посвящена в таинства, Роберт, — прошептала она, избрав предмет, который брат ее наверняка мог понять. — Я, как посвящаемые в Элевсине, прошла через лабиринт в темноте. И переродилась.

Роберт молча замер. На какой-то миг Эрика была уверена, что убедила его.

Потом с резким движением плеч, с рефлективной дрожью отрицания он отвернулся.

— Нет.

— Роберт...

— Нет!

Он вернулся к шкафчику, достал оттуда чашу и поставил на пол возле стола.

В эту чашу хлынет кровь, когда бронзовый нож рассечет ей горло.

— Ты не добьешься своего, — настаивала она. — Только ухудшишь положение дел.

— Ухудшу? — Роберт издал смешок, похожий на бычье фырканье. — Что может быть хуже? Хуже, чем то, что они устраивают мне ежедневно и еженощно? Хуже этого?

Он схватил Эрику за плечи, нагнулся, заслоняя маской все пространство.

— Слышала бы ты их, сестричка. Слышала бы слова, которые они произносят, ужасные слова, колкости и угрозы, насмешки и проклятия — и это почти не прекращается, куда я ни бегу, они находят меня и не оставляют в покое...